Написано К. Марксом около 5 августа 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5717, 19 августа 1859 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Каждый день проливает новый свет на слова и поступки Наполеона III в Италии и помогает нам понять, что он подразумевает под свободой «от Альп до Адриатики». Для него самого война была лишь второй французской экспедицией в Рим, правда, во всех отношениях более крупной, но по мотивам и результатам не отличающейся от того «республиканского» предприятия[305]. «Спасши» Францию от европейской войны заключением мира в Виллафранке, этот же «освободитель» собирается теперь «спасти» итальянское общество посредством принудительного восстановления государей, которых одно слово хозяина Тюильри лишило власти, и посредством подавления силой народного движения в Центральной Италии и Папской области. В то время как британская пресса изобиловала неопределенными догадками и on dits {слухами. Ред.} о вероятных изменениях условий Вилла-франкского договора на Цюрихской конференции, в то время как лорд Джон Рассел со свойственной ему неисправимой неосторожностью, побудившей лорда Пальмерстона доверить ему портфель министра иностранных дел, счел себя вправе в торжественной декларации в палате общин объявить, что Бонапарт воздержится предоставить свои штыки в распоряжение свергнутых государей, в номере «Wiener Zeitung» от 8 августа появилось следующее напечатанное на первой странице официальное сообщение:

«Конференция в Цюрихе скоро должна собраться, чтобы заключить окончательный мир, о главных условиях которого уже договорились в Виллафранке. Всякому, кто примет во внимание очевидное значение конференции, трудно понять, как это печать, не только за границей, но даже и в Австрии, осмелилась выразить сомнение по поводу осуществления или осуществимости условий Виллафранкского договора. Выполнение предварительных условий мира, скрепленных собственноручными подписями обоих императоров, гарантировано торжественными обещаниями и властью обоих монархов».

Это сказано ясным языком. С одной стороны, мы имеем тщетные протесты обманутых итальянцев, с другой стороны — «sie volo, sic jubeo»[306] Франца-Иосифа и Луи Бонапарта, подкрепленное штыками, нарезными пушками и другим «armes de precision» {«нарезным оружием». Ред.}. Если итальянские патриоты не хотят поддаваться елейным увещеваниям, они должны уступить грубой силе. Другого выбора у них нет, вопреки противоположному утверждению лорда Рассела, который, может быть, был совершенно искренен, ибо это утверждение было вложено в его уста лишь для того, чтобы с его помощью отделаться от британского парламента на время, предназначенное для того, чтобы раздавить Италию под железной пятой союзных деспотов. Что касается светской власти папы в Папской области, то Луи-Наполеон, даже не дожидаясь окончания войны, объявил, что она будет сохранена. Условия предварительного договора в Виллафранке предусматривают восстановление австрийских государей в Тоскане и Модене. Возвращение к власти герцогини Пармской не было включено в эти условия, ибо Франц-Иосиф хотел отомстить этой принцессе за ее открытый отказ связать свою судьбу с судьбами Австрии, по со свойственным ему великодушием Луи-Наполеон снисходительно согласился выслушать смиренные мольбы этой donna errante {странствующей дамы. Ред.}. Через Валевского он дал честное слово г-ну Сен-Мону, испанскому послу в Париже, а также уполномоченному герцогини, что она будет восстановлена на троне, причем размер территории ее герцогства останется прежним, может быть за единственным исключением — крепости Пиаченцы, которая должна быть передана Виктору-Эммануилу, если он будет хорошо себя вести на конференции в Цюрихе. Выскочке не только бесконечно льстила идея разыгрывать из себя покровителя сестры Бурбонов, но он также думал, что напал наконец на верное средство завоевать расположение Сен-Жерменского предместья[307], которое до сих пор с презрением отвергало его заискивания и проявляло по отношению к нему высокомерную сдержанность.

Однако каким образом «освободитель национальностей» должен был стать миссионером «законности и порядка», спасителем «существующего общества»? Как успешно присвоить себе эту менее поэтическую роль? Это было стремительным движением по наклонной плоскости. Создание и поддержание в публике неуверенности относительно истинного значения предварительных условий Виллафранкского договора, потворствование как диким слухам, так и разумным догадкам явно имели целью постепенно подготовить Европу к самому худшему. Лорд Пальмерстон, который ненавидит Австрию и заявляет о своей любви к Италии и который, как известно, является доверенным лицом Наполеона III, поддержал героя декабря на этой скользкой почве. Пальмерстон, который вытеснил правительство Дерби, воспользовавшись его симпатиями к Австрии, по-видимому, поручился перед всей Европой и в особенности перед Италией за честность намерений своего августейшего союзника, Наполеона III. Таким образом, он преспокойно устранил парламент, или, возможно, даже распустил его, сознательно введя его в заблуждение. Его определенное заявление о том, что Англия еще не решила, принять ли ей участие или нет в европейском конгрессе (последний, вероятно, санкционирует решения Цюрихской конференции и тем самым, распределив ответственность между всеми европейскими державами, облегчит бремя ненависти, которое в противном случае пало бы на плечи одного Наполеона), опровергается прусскими газетами, опубликовавшими полуофициальное сообщение, в котором утверждается, что Англия и Россия обратились совместно к берлинскому двору с предложением принять участие в этом европейском конгрессе.

Второй шаг Наполеона, который он предпринял только после того, как несколько улеглось лихорадочное возбуждение общественного мнения, был сделан в Сардинском королевстве. Он пытался склонить Виктора-Эммануила сделать эту работу вместо себя, чего было не так легко добиться. Виктор-Эммануил, казалось, получил все то, что потеряли Австрия и ее вассалы. Фактически, хотя еще не по титулу, он сделался правителем Центральной Италии и Папской области, где население всюду признало его династию, если не из любви к Пьемонту, то из ненависти к Австрии. Первое требование, которое французский поборник свободы предъявил своему новому вассалу, заключалось в том, чтобы тот отказался от официального руководства народным движением. В этом Виктор-Эммануил отказать ему не мог. Он приказал сардинским уполномоченным покинуть герцогства и Папскую область и отозвал Бон-кампаньи из Флоренции, Массимо д'Адзельо из Романьи и Фарини (по крайней мере в качестве официального уполномоченного) из Модены[308].

Однако венценосный «освободитель» все еще не был удовлетворен. Его прежний опыт во Франции давал ему достаточно оснований прийти к выводу, что, при надлежащем руководстве, голосование народа представляет собой наилучшее в мире средство, с помощью которого можно установить деспотизм на прочной и благопристойной основе. Поэтому от сардинского короля потребовали воздействовать на ход голосования народа в восставших провинциях таким образом, чтобы создалось впечатление, будто власть государей в этих провинциях восстановлена волей народа. Разумеется, Виктор-Эммануил не хотел и слышать о требовании, исполнение которого наверняка погубило бы навсегда будущее итальянской свободы и превратило бы возгласы «evviva!» {«да здравствует!». Ред.} в общий вопль проклятий по всему полуострову. Как говорят, Виктор-Эммануил такими словами ответил французскому искусителю графу де Резе: