В последнее время распространился смехотворный предрассудок, будто форма первобытной общинной собственности есть специфически славянская или даже исключительно русская форма. Она — первобытная форма, которую мы можем проследить у римлян, германцев, кельтов; целый ряд ее разнообразных образцов, хотя отчасти уже в разрушенном виде, до сих пор еще встречается у индийцев. Более тщательное изучение азиатских, особенно индийских, форм общинной собственности показало бы, как из различных форм первобытной общинной собственности вытекают различные формы ее разложения. Так, например, различные, оригинальные типы римской и германской частной собственности могут быть выведены из различных форм индийской общинной собственности.

«Богатство есть отношение между двумя лицами». (Galiani. «Deila Moneta», р. 221 в III томе издания Кустоди «Scrittori classici italiani di economia politica. Parte moderna». Milano, 1803 [Галиани. «О деньгах», стр. 221 в III томе издания Кустоди «Итальянские классики политической экономии. Современные экономисты». Милан, 1803]).

«В своем естественном состоянии вещество всегда лишено стоимости». Mac Culloch. «Discours sur l'origine de l'economie politique etc.», traduit par Prevost. Geneve, 1825, p. 57. [Мак-Куллох. «Рассуждение о происхождении политической экономии и т. д.», перевод Прево. Женева, 1825, стр. 57]. Из этого видно, насколько даже какой-то Мак-Куллох стоит выше фетишизма немецких «мыслителей», которые «вещество» и еще полдюжины других субстанций объявляют элементами стоимости. Ср., например, Л. Штейн, цитированное произведение, т. I, стр. 170.

Berkeley. «The Querist», London, 1750 [Беркли. «Вопрошатель». Лондон, 1750]: «Whether the four elements and man's labour therein be not the true source of wealth?»

Th. Cooper. «Lectures on the elements of Political Economy». London, 1831 (Columbia, 1826), p. 99 [Т. Купер. «Лекции об основах политической экономии». Лондон, 1831 (Колумбия, 1826), стр. 99].

Ф. Лист, который никогда не мог понять — понимание вообще было чуждо его эгоистически-практическому рассудку — разницы между трудом, поскольку он служит созданию полезного, потребительной стоимости, и трудом, поскольку он производит определенную общественную форму богатства, меновую стоимость, усмотрел поэтому в современных английских экономистах простых плагиаторов Моисея из Египта.

Понятно, какую «услугу» должна оказывать категория «услуги» («service») такого рода экономистам, как Ж. Б. Сэй и Ф. Бастиа, резонирующая мудрость которых, как уже правильно заметил Мальтус, везде абстрагируется от специфической определенности формы экономических отношений.

«Еще одно свойство меры заключается в таком отношении с измеряемыми вещами, что измеряемая вещь некоторым образом становится мерой измеряющей вещи». Montanari. «Della Moneta», p. 41 в издании Кустоди, vol. III. Parte antica. [Монтанари. «О деньгах», стр. 41 в издании Кустоди, том III. Экономисты старого времени].

Аристотель отмечает то же самое в отношении частной семьи как первоначальной формы общения. Но первоначальная форма семьи есть сама родовая семья, из исторического разложения которой только и появляется частная семья. «В первой форме общения (т. е. в семье), очевидно, не было никакой надобности в нем (т. е. в обмене)». (Аристотель. «Политика», кн. 1, гл. 9, изд. Беккера, Оксфорд, 1837, стр. 14).

«Деньги представляют собой в сущности лишь орудие для совершения покупок и продаж» (однако скажите, пожалуйста, что вы понимаете под покупками и продажами?), «и изучение их относится к политической экономии не в большей мере, чем изучение кораблей, паровых машин или любых других орудий, употребляемых для облегчения производства и распределения богатств» (Th. Hodgskin. «Populдr political economy etc.». London, 1827, p. 178–179 [Т. Годскин. «Популярная политическая экономия и т. д.». Лондон, 1827, стр. 178–179]).

Сравнительное изучение трудов и личностей Петти и Буагильбера, не говоря уже о том ярком свете, который оно пролило бы на социальную противоположность Англии и Франции в конце XVII и начале XVIII столетий, явилось бы генетическим изложением национального контраста между английской и французской политической экономией. Тот же контраст повторяется в заключение у Рикардо и Сисмонди.

Петти раскрыл значение разделения труда и как производительной силы, и притом в более обширном плане, чем Адам Смит. См. «An Essay concerning the multiplication of mankind etc.», 3 edition,1686, p. 35–36 [«Очерк об увеличении численности рода человеческого и т. д.», 3-е издание, 1686, стр. 35–36]. Он показывает здесь преимущества разделения труда для производства не только на примере фабрикации карманных часов, как позднее А. Смит это сделал на примере фабрикации булавок, но также в масштабе города и целой страны, рассматриваемых в качестве крупных фабричных предприятий. «Spectator»[17] от 26 ноября 1711 г. ссылается на эту «иллюстрацию превосходного сэра Уильяма Петти». Таким образом, Мак-Куллох ошибочно предполагает, что «Spectator» спутал Петти с другим писателем, который был моложе Петти на 40 лет. (См. Mac Culloch. «The Literature of Political Economy, a classified catalogue». London, 1845, p. 102 [Мак-Куллох. «Литература по политической экономии — систематический каталог». Лондон, 1845, стр. 102]). Петти чувствует себя основателем новой науки. Его метод, как он говорит, «не традиционный». Вместо набора целого ряда слов в сравнительной и превосходной степени и спекулятивных аргументов, он решил говорить посредством terms of number, weight or measure [чисел, весов и мер], пользоваться исключительно аргументами, взятыми из чувственного опыта, и рассматривать только такие причины, as have visible foundations in nature [которые имеют видимое основание в природе]. Он предоставляет другим исследование причин, зависящих от mutable minds, opinions, appetites and passions of particular men [изменчивости умственных способностей, мнений, желаний и страстей отдельных людей] («Political Arithmetic etc.». Lond., 1699, Preface [«Политическая арифметика и т. д.». Лондон, 1699. Предисловие]). Его гениальная смелость обнаруживается, например, в предложении перевести всех жителей Ирландии и горной Шотландии вместе с их движимым имуществом в свободную часть Великобритании. Тем самым сберегалось бы рабочее время, увеличилась бы производительная сила труда, и «король и его подданные стали бы богаче и сильнее» («Политическая арифметика», гл. 4). Или, например, в той главе его «Политической арифметики», в которой он в период, когда Голландия играла все еще преобладающую роль в качества торговой нации, а Франция, казалось, становилась господствующей торговой державой, доказывает, что Англия призвана завоевать мировой рынок: «что подданные английского короля имеют достаточные и подходящие средства для ведения торговли всего коммерческого мира» (цитированное произведение, гл. 10), «что препятствия для величия Англии — случайны и устранимы», стр. 247 и сл. Оригинальным юмором проникнуты все сочинения Петти. Так, он показывает, например, что завоевание мирового рынка Голландией, которая в то время была точно такой же образцовой страной для английских экономистов, как теперь Англия для континентальных, произошло естественным путем «без того ангельского ума и рассудительности, которые приписываются голландцам некоторыми людьми» (цитированное произведение, стр. 175–176). Он защищает свободу совести как условие торговли, «потому что бедные прилежны и рассматривают труд и усердие как долг перед богом до тех пор, пока им позволено будет думать, что, имея меньше богатства, они зато имеют больше ума и понимания в божественных делах, которые считаются ими специальной собственностью бедных». Поэтому торговля «связана не с какой-нибудь определенной религией, а скорей всего с иноверческой частью населения» (цитированное произведение, стр. 183–186). Он предлагает специальный общественный налог в пользу мошенников, потому что лучше обществу самому обложить себя податью в пользу мошенников, чем предоставить это делать им (цитированное произведение, стр. 199). Напротив, он осуждает те налоги, которые переносят богатство из промышленных рук в руки тех, которые «ничего не делают, кроме как едят, пьют, поют, играют, танцуют и занимаются метафизикой». Сочинения Петти являются почти библиографической редкостью и имеются только в разрозненном виде в старых плохих изданиях; это тем более удивительно, что У. Петти не только отец английской политической экономии, но в то же время предок Нестора английских вигов Генриха Петти, иначе именуемого маркизом Ленсдауном. Впрочем, семья Ленсдаунов едва ли могла бы издать полное собрание сочинений Петти, не снабдив его биографией автора, а в этом случае применимо следующее замечание, верное относительно origines [родословной] большинства знатных вигских фамилий: the less said of them the better [чем меньше о них говорят, тем лучше]. Смелый мыслитель, но совершенно фривольный армейский хирург, который одинаково был способен грабить Ирландию под эгидой Кромвеля, как и, пресмыкаясь, вымаливать у Карла II титул баронета за этот грабеж, — это такой образ предка, который едва ли подходящ для публичного обозрения. Кроме того, Петти в большинстве своих произведений, изданных им при жизни, старается доказать, что расцвет Англии приходится на времена Карла II, что является еретическим воззрением для наследственных эксплуататоров «glorious revolution» [«славной революции»].