К. МАРКС

ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНЫЕ ИЗВЕСТИЯ ИЗ ВЕНЫ

Вена, 14 мая 1859 г.

Прусский генерал Виллизен (брат другого прусского генерала, носящего ту же фамилию, который завоевал некоторую славу своими работами в области военной науки[204] и потерял ее вновь из-за своего руководства войной в Шлезвиг-Гольштейне) прибыл сюда, очевидно с поручением из Берлина, для встречи безмозглого короля Пруссии и королевы {Фридриха-Вильгельма IV и Елизаветы. Ред.} на их обратном пути в Пруссию. Говорят, что в действительности он преследует две цели: во-первых, потребовать от Австрии прекращения ее интриг во франкфуртском сейме, поскольку Пруссия не желает подчиняться диктату венского кабинета, действующего под прикрытием существующего лишь на бумаге Германского союза; во-вторых, подсластить преподнесенную таким образом пилюлю положительными заверениями в том, что Пруссия в настоящее время приняла твердое решение относительно «вооруженного посредничества». Этот туманный термин толкуется следующим образом: Пруссия, наведя порядок у себя дома и вооружившись до зубов, сделает какие-нибудь новые мирные предложения Бонапарту и после отклонения их бросит свой меч на чашу весов. Одновременно с этим важным сообщением австрийское правительство получило через Берн известия о том, что русско-французский договор, помимо еще неизвестных секретных пунктов, обязывает Францию ограничить военные действия рамками, соответствующими открыто провозглашенной ею цели освобождения Италии, а Россия обязуется при первом действительном вмешательстве Германского союза в борьбу двинуть через свои границы армию, насчитывающую не меньше 300000 человек.

Здесь слышно много жалоб на устаревшую стратегию генерала Дьюлаи, и даже распространился слух об его отставке, причем его преемником называют генерала Хесса. Но такой шаг, по-видимому, еще не собираются предпринимать, поскольку полковник Кун — наиболее выдающийся офицер австрийского генерального штаба — был направлен для укрепления руководства Дьюлаи, отличающегося нерешительностью. Сам Дьюлаи — мадьяр. Он родился в Пеште 1 сентября 1798 года. В возрасте 16 лет в чине младшего лейтенанта поступил в пехотный полк, которым командовал его отец, затем он был переведен в гусары, в сентябре 1827 г. стал майором императорских улан, вскоре после этого — полковником 19-го пехотного полка, а в 1837 г. получил чин генерал-майора и должность командира бригады в Санкт-Пёльтене. В 1845 г. он командовал 33-м пехотным полком в Вене; в 1846 г. получил звание фельдмаршал-лейтенанта и был послан в Триест в качестве дивизионного генерала и главнокомандующего. Здесь в 1848 г. ему представился случай отличиться. Возглавив, под свою собственную ответственность, морские силы, он уволил находившихся на подозрении итальянских офицеров и матросов, поставил военные корабли в безопасности в различных базах далматинского побережья и спас несколько военных кораблей, уже находившихся на пути в Венецию[205]. Он распорядился о необходимых оборонительных мероприятиях в Триесте, Поле, Пирано и в других важных пунктах побережья, укрепил границу, находившуюся под угрозой восстания, и подготовил наступление, которое и было проведено фельдцейгмейстером графом Нугентом 17 апреля 1848 г., после прибытия подкреплений из внутренних провинций. Гребная флотилия, организованная Дьюлаи, поддерживала действия армии на побережье. 23 мая пьемонтский флот появился перед Триестом, но благодаря произведенным Дьюлаи приготовлениям вынужден был держаться на почтительном расстоянии. Попытка флота захватить врасплох отдаленную батарею в Сан-Баркола также потерпела неудачу. В последний раз пьемонтский флот напал на Триест 8 июня, но убедившись в том, что Дьюлаи хорошо подготовился, скрылся за горизонтом 4 июля, а после боя у Кустоцы покинул Адриатическое море. За эти заслуги Дьюлаи получил от императора различные ордена и почетное гражданство от магистрата Триеста. Получив в начале июня 1849 г. назначение на должность военного министра Австрии, он проявил себя, как говорят, энергичным и деятельным человеком.

В момент занятия Рааба[206] он находился в свите императора. Из Вены, куда он вернулся в свое министерство, Дьюлаи, по получении сообщения о поражении при Аче[207], немедленно отправился в Коморн, чтобы принять там необходимые меры. Позднее он был послан в инспекционную поездку по всей империи и представил свой доклад Францу-Иосифу. Сменив в июле 1850 г. должность военного министра на командование 5-м корпусом в Милане, он был возведен в звание фельдцейгмейстера и получил орден Золотого руна. После отставки Радецкого он получил командование 2-й армией, которую он сейчас повел против Пьемонта. Он принадлежит к числу тех австрийских генералов, по происхождению в большинстве своем словенцев или мадьяр, которые опозорили себя поркой женщин и другими гнусными жестокостями.

Два батальона венских добровольцев уже отправились на театр военных действий, а сегодня отправляется третий батальон. Эти добровольцы, одетые в мундиры легионеров 1848 г.[208] и принадлежащие к исконному дворянству предместий, были вначале героями дня. Балы, концерты и театральные представления в их пользу давались в изобилии, и даже австрийский Орфей вальсов г-н Штраус перед своим довольно непатриотическим отъездом в Петербург написал в их честь новый марш. Однако нельзя отрицать, что за последнее время популярность этих новоявленных воинов катастрофически упала. Эти неотесанные грубияны предместий потребляли слишком много пива и сигар, позволяли себе чрезмерные вольности по отношению к прекрасному полу и довольно часто выходили за рамки даже венского «юмора». Что они собой представляют, видно из слов их излюбленной песенки:

«Ich bin ein achter Wiener,
Fuhr ein lustiges Leben,
Und da hat mich mein Vater
Zu den Deutschmeistern gegeben;
Deutschmeister ist ein
Gar lustiges Regiment,
Halt in der einen Hand den Sabel,
In der andern das Ciment».

(«Я истинный сын Вены, люблю веселое житье, и потому папаша отдал меня в полк «Дейчмейстеров»; наш полк — веселый полк, в одной руке сабля, в другой — цимент»).

Следует пояснить, что цимент — это пивная кружка, которая вмещает ужасающее количество жидкости.

Один из подвигов этих «свободных и веселых» людей принял довольно серьезный оборот и справедливо получил суровую отповедь в печати. Казармы наших друзей расположены на улице Зальцгрис, которая, так же как и ведущие к ней улицы, в основном заселена евреями. Евреи из Галиции, приезжающие по делам в Вену, обычно также останавливались в этих довольно грязных районах. Однажды, возвращаясь вечером в свои казармы из «Шперля», где их публично чествовали и поздравляли с предстоящими проявлениями доблести, эти герои-гуляки, находясь в довольно возбужденном состоянии и предвкушая свои будущие деяния, внезапно напали на несчастных евреев. Они выбили окна в домах некоторых из них, других сбили с ног, у многих отрезали бороды, одного несчастного даже бросили в бочку с дегтем. К мирным прохожим обращались с вопросом: «Вы — еврей?» и, в случае утвердительного ответа, их безжалостно избивали под шумные выкрики: «Macht nichts, der Jud wird gefarn gelt» («Ничего, еврея надо поколотить»). О повышенной чувствительности этих венских гуляк можно судить по следующему факту: один пятнадцатилетний ученик сапожника, не допущенный сержантом-вербовщиком в добровольческий корпус, с отчаяния повесился.

Денежные и финансовые затруднения имеют место во всех слоях общества, начиная от наивысшего и кончая самым низшим. Во-первых, как вы, вероятно, ранее узнали из европейской прессы, сам император заложил свои фамильные драгоценности. Во-вторых, какой бы орган венской прессы вы ни взяли в руки, вам, безусловно, бросится в глаза помещенный на видном месте столбец, озаглавленный: «Патриотические пожертвования». Эти патриотические дары, предназначенные или для военных целей вообще, или специально для формирования добровольческих отрядов, весьма различны по своим размерам; одни состоят из незначительной суммы в 2 флорина 12 крейцеров, другие достигают таких больших сумм, как 10000—12000 флоринов. Денежные пожертвования кое-где перемежаются с подношениями более средневекового характера, в виде пары револьверов от торговца оружием, бумаги для патронов от владельца бумажной фабрики, ткани для обмундирования от суконщика и так далее. Среди пожертвований от отдельных лиц фигурируют, что довольно-таки подозрительно, средства, собранные в провинциальных общинах под официальным давлением мелких муниципальных чиновников и бургомистров (мэров). Отличительной чертой всех более ценных взносов является, однако, то, что они делаются не в каких-либо денежных знаках, а в государственных облигациях и купонах государственных процентных бумаг, так что государству в буквальном смысле платят «его же собственной монетой». Самым безошибочным, бросающимся в глаза на каждом шагу признаком расстройства финансов является полное исчезновение мелкой разменной монеты из текущего денежного обращения. Как только было официально объявлено о приостановке платежей наличными и о сопутствующих финансовых мероприятиях, мелкая металлическая монета, как медная, так и серебряная, исчезла словно по мановению волшебной палочки. Население прибегло к тому же примитивному способу деления крупных банкнот на кратные части, который так смущал иностранцев, посещавших Вену в 1848 г., — каждый обладатель банкноты стоимостью в один флорин разрезает ее на столько мелких частей, сколько ему необходимо для розничных покупок. В Вене и в провинции правительство пыталось прекратить этот процесс кромсания, объявив, что обрезки банкнот не будут приниматься к оплате сборщиками налогов и банком. Что касается банка, то такое предупреждение кажется незаконным, поскольку до сих пор действует закон 1848 г., обязывающий банк принимать такие обрезки банкнот, и в банке даже существует целая система их учета. Имеются неофициальные заявления о том, что в обращении было на 28000000 флоринов мелкой монеты, что якобы вдвое превышает действительную потребность. Поэтому власти