«Примечание. — Переписка, приводившаяся в прежних документах только частично, публикуется здесь полностью; пропущенные раньше места отмечаются скобками ()».

Имя чиновника, гарантирующего подлинность сборника документов — «Д. У. Кей, секретарь политического и тайного департаментов»; г-н Кей является «правдивым историографом афганской войны».

Для иллюстрации действительных отношений между Пальмерстоном и Россией, против которой он, по его словам, затеял афганскую войну, пока достаточно привести один пример. Русский агент Виткевич, прибывший в Кабул в 1837 г., доставил Дост-Мухаммеду письмо царя. Сэр Александр Бёрнс добыл копию этого письма и послал ее лорду Окленду, генерал-губернатору Индии. В собственных своих депешах и в различных приложенных к ним документах он упоминает об этом обстоятельстве много раз. Но копия письма царя была исключена из числа документов, представленных Пальмерстоном в 1839 г., и в каждой депеше, содержащей упоминание об этом письме, сделаны необходимые изменения с целью скрыть факт связи «императора России» с миссией, направленной в Кабул. Подделка была совершена в целях уничтожения доказательства связи между самодержцем и Виткевичем, которого, по его возвращении в С.-Петербург, Николаю было выгодно формально дезавуировать. Например, на стр. 82 Синей книги можно найти перевод письма к Дост-Мухаммеду, где написано следующее, причем в скобках показаны слова, первоначально вычеркнутые Пальмерстоном:

«Посланец России (или императора) прибыл (из Москвы) в Тегеран и получил приказание ожидать сардара в Кандагаре, а оттуда проследовать к местонахождению эмира. Он имеет при себе (конфиденциальные послания от императора и) письма от русского посла в Тегеране. Русский посол рекомендует этого человека как в высшей степени надежного и имеющего все полномочия вести любые переговоры (от лица императора и от своего собственного), и т. д. и т. д.».

Эти и подобные подделки, совершенные Пальмерстоном с целью защитить честь царя, не представляют единственную достопримечательность «Афганских документов». Вторжение в Афганистан Пальмерстон оправдывал тем, что сэр Александр Бёрнс советовал осуществить его как средство противодействия русским интригам в Средней Азии. Но, как оказывается, сэр А. Бёрнс действовал как раз наоборот, и потому все его призывы помочь Дост-Мухаммеду были обойдены молчанием в пальмерстоновском издании «Синей книги», причем переписке, посредством искажений и подделок, был придан смысл, совершенно противоположный первоначальному.

Таков человек, ныне предполагающий начать третью войну с Китаем под мнимым предлогом помешать планам России в этом районе.

Лондон, 20 сентября 1859 г.

Вопрос о том, что предстоит еще одна война во имя цивилизации против жителей Небесной империи, по-видимому, почти всей английской прессой решен положительно. Тем не менее со времени заседания кабинета министров в последнюю субботу наступила разительная перемена в тех самых газетах, которые рычали громче всех, требуя крови. Лондонский «Times» в явном припадке патриотической ярости сперва метал громы против двойного предательства, совершенного, во-первых, трусливыми монголами, которые, тщательно изменив наружный вид своих позиций и замаскировав свою артиллерию, заманили bonhomme {простака. Ред.} британского адмирала, во-вторых, пекинским двором, который с еще более отъявленным макиавеллизмом заставил упомянутых монгольских людоедов пустить в ход свои проклятые военные хитрости. Забавно видеть, как «Times», бросаемый туда и сюда бушующим морем страстей, сумел в своих перепечатках официальных отчетов очень тщательно изъять все факты, благоприятные для китайцев, судьба которых была уже предрешена. Перепутать факты возможно в припадке страсти, но чтобы фальсифицировать факты, — для этого нужна холодная, трезвая голова. Как бы то ни было, но 16 сентября, только за один день до заседания кабинета министров, «Times» сделал крутой поворот и как ни в чем не бывало отказался от одной стороны своего двуликого, подобно Янусу, обвинения.

««Мы боимся», — говорит газета, — «что мы не можем обвинить в предательстве монголов, оказавших сопротивление нашей атаке на форты Байхэ», но затем эту неловкую уступку он старается возместить тем, что с еще большим неистовством настаивает на «умышленном и коварном нарушении торжественного договора пекинским двором».

Через три дня после заседания кабинета министров «Times», в связи с дальнейшим рассмотрением вопроса, даже

«не сомневается в том, что если бы гг. Брус и де Бурбулон настаивали, чтобы мандарины проводили их в Пекин, то они смогли бы осуществить ратификацию договора».

Но в таком случае что же остается от предательства пекинского двора? Не остается даже тени его. Однако вместо этого у «Times» имеются два сомнения.

«Быть может», — говорит газета, — «следует сомневаться, разумно ли было в качестве военной меры пытаться проложить себе дорогу в Пекин с помощью такой слабой эскадры. Еще более сомнительным является вопрос, желательно ли было прибегать вообще к применению силы в качестве дипломатической меры».

К такому шаткому заключению приходит «ведущий орган» после целой бури негодования, однако, в силу совершенно своеобразной логики, он, будучи не в состоянии указать основания для войны, не отказывается от самой войны. С тех пор как г-н Д. Уилсон получил назначение на должность канцлера индийского казначейства, другой официозный орган, «Economist», выделявшийся своей горячей защитой кантонской бомбардировки, по-видимому, приходит к точке зрения, в которой меньше риторики и больше экономических соображений. «Economist» помещает две статьи на эту тему, одну политического, другую экономического содержания[344]; первая заканчивается выводами такого рода:

«Итак, рассмотрение всего предыдущего с очевидностью показывает, что статья договора, дававшая нашему посланнику право посещать Пекин или проживать в нем, была в буквальном смысле слова навязана китайскому правительству, и если существовало мнение, что соблюдение этой статьи существенно необходимо для наших интересов, мы думаем, что при требовании выполнить ее имелась полная возможность проявить понимание и терпение. Без сомнения, нам скажут, что в отношениях с таким правительством, как китайское, отсрочки и терпение истолковываются как признаки роковой слабости и были бы поэтому самой неудачной политикой с нашей стороны. Однако имеем ли мы на этом основании право в наших отношениях с этим восточным правительством изменять принципы, которые мы должны несомненно соблюдать по отношению ко всякой цивилизованной нации? Когда мы, пользуясь их страхом, вынудили нежелательную для них уступку, то, возможно, наиболее последовательной политикой было вынудить их, опять же пользуясь их страхом, немедленно выполнить заключенную сделку способом, наиболее для нас удобным. Но если при этом мы терпим неудачу, если китайцы, тем временем преодолев свой страх, настаивают, при соответствующей поддержке своих слов силой, на том, чтобы мы посоветовались с ними относительно надлежащих способов выполнения договора, — вправе ли мы обвинять их в предательстве? Не применяют ли они по отношению к нам наши же собственные методы убеждения? Весьма вероятно, что китайское правительство намеревалось заманить нас в эту кровавую ловушку и вовсе никогда не предполагало выполнять договор. Если справедливость этого предположения будет доказана, мы должны и обязаны потребовать удовлетворения. Но может оказаться и то, что намерение защищать устье Байхэ против повторения такого же насильственного вторжения, какое было произведено в прошлом году лордом Элгином, не означает намерения нарушить свои обязательства в отношении всех вообще статей договора. Так как инициатива нападения исходила всецело от нас, и, конечно, наши командиры во всякий момент могли отойти от убийственного огня, открытого китайцами единственно для защиты своих фортов, то мы и не можем доказать существование малейшего намерения со стороны китайцев нарушить свое слово. И пока мы не получим доказательств о существовании намерения нарушить договор, мы, как нам кажется, имеем основание подождать с нашим решением и тем временем поразмыслить, не применяли ли мы в нашем обращении с варварами принципы, весьма похожие на те, которые они практикуют в отношении к нам».