Эти воспоминания, число которых я мог бы увеличить сколько угодно, должны возбудить некоторые опасения в головах честных почитателей Кошута — людей, которые не являются слепыми поклонниками громкого имени и не связаны корыстными интересами с демократическим вельможей. Во всяком случае они не станут отрицать, что факты, которые я теперь собираюсь сообщить, отнюдь не представляются несовместимыми с прошлым этого человека, слывущего за героя свободы. В Париже было три венгерских лидера, которые ухаживали за знаменитым Плон-Плоном, иначе prince rouge {красным принцем. Ред.}, тем отпрыском бонапартовской фамилии, на долю которого выпала роль кокетничать с революцией точно так же, как его более важный кузен заигрывает с «религией, порядком и собственностью». Эти три человека были: полковник Киш, граф Телеки и генерал Клапка. Плон-Плон, заметим en passant {мимоходом. Ред.}, был Гелио-габалом по своей нравственности, Иваном III по своей личной трусости и настоящим Бонапартом по своей лживости, однако при всем том он был, как говорят французы, homme d'esprit {человеком тонкого ума. Ред.}. Эти три господина убедили Плон-Плона, который, вероятно, отнюдь не был захвачен врасплох, вступить с Кошутом в переговоры, вызвать его в Париж и даже обещать представить экс-правителя Венгрии коварному правителю из Тюильри.
В соответствии с этим г-н Кошут, получив английский паспорт, в котором он именовался г-ном Брауном, в начале мая направился из Лондона в Париж. В Париже он прежде всего имел продолжительную беседу с Плон-Плоном, которому изложил свои взгляды в связи с планом поднять восстание в Венгрии, высадив 40000 французов на побережье Фиуме, которых должен был поддержать корпус мадьярских эмигрантов, а также в связи с вопросом, который для его патриотической души казался самым важным, — вопросом об образовании, хотя бы для видимости, временного правительства во главе с г-ном Кошутом. Вечером 3 мая Плон-Плон в своем собственном экипаже привез г-на Кошута в Тюильри, чтобы представить его герою декабря. В течение этого свидания с Луи Бонапартом г-н Кошут на этот раз воздержался от использования своего большого ораторского таланта и предоставил Плон-Плону говорить от его имени. Позже он выразил принцу свое восхищение почти буквальной точностью, с которой тот изложил его взгляды.
Внимательно выслушав сообщение своего кузена, Луи Бонапарт заявил, что имеется одно большое препятствие для принятия им проектов г-на Кошута, а именно: республиканские принципы последнего и его республиканские связи. Тут-то и произошло в самой торжественной форме отречение Кошута от республиканских убеждений. Кошут заявил, что он не является и не являлся республиканцем и что только политическая необходимость и необычайное стечение обстоятельств заставили его на время присоединиться к республиканской части европейской эмиграции. При этом, в доказательство своего антиреспубликанизма, Кошут от имени своей страны предложил венгерскую корону принцу Плон-Плону. Правда, корона, которой он таким образом распорядился, еще не была свободной, и в то же время у него отнюдь не было полномочий пускать ее в торги, однако все, кто внимательно наблюдал за деятельностью Кошута в чужих странах, должно быть, заметили, что он давно взял за правило говорить о «дорогой Венгрии» приблизительно в том же тоне, в каком землевладелец-дворянин говорит о своем имении.
Что касается отречения г-на Кошута от республиканских убеждений, то я считаю, что оно было искренним. Цивильный лист в 300000 флоринов, который он потребовал в Пеште для поддержания внешнего блеска своей исполнительной власти, передача своей собственной сестре патроната над больничными учреждениями, принадлежавшего раньше австрийской эрцгерцогине, попытка назвать своим именем некоторые полки, желание окружить себя чем-то вроде камарильи, упрямство, с которым он, очутившись на чужбине, цеплялся за титул правителя, хотя он отказался от него в момент, когда венгерская революция терпела катастрофу, усвоенные им замашки скорее претендента, нежели изгнанника, — все это говорит о тенденциях, противоположных республиканским. Как бы то ни было, я решительно утверждаю, что Лайош Кошут отрекся от республиканских убеждений пред французским узурпатором и в присутствии героя декабря предложил венгерскую корону Плон-Плону, этому бонапартистскому Сарданапалу. Некоторые весьма вольные сплетни о факте его свидания с Бонапартом в Тюильри, быть может, послужили причиной возникновения заведомо ложного слуха, будто бы Кошут выдал тайные планы своих бывших республиканских единомышленников. Никто не просил его раскрывать их предполагаемые тайны, да он и не поддался бы такому гнусному предложению. После того, как ему удалось полностью разрушить опасения Луи-Наполеона относительно своих республиканских тенденций, и после того, как он обязался действовать в интересах династии Бонапартов, была заключена сделка, в силу которой 3 миллиона франков были переданы в распоряжение г-на Кошута. В этом соглашении нет ничего странного, ибо для того, чтобы по-военному организовать венгерскую эмиграцию, требовались деньги, и почему бы г-ну Кошуту было не взять субсидию от своего нового союзника, так же как все деспотические державы Европы получали субсидии от Англии в течение всей антиякобинской войны? Однако я не могу умолчать о том, что из 3 миллионов, предоставленных таким образом в его распоряжение, г-н Кошут сразу присвоил для своих личных нужд довольно кругленькую сумму в 75000 франков, причем, помимо этого, выговорил себе, в случае, если итальянская война не приведет к вторжению в Венгрию, получение пенсии в течение года. Раньше чем Кошут покинул Тюильри, было условлено, что он будет противодействовать проавстрийским тенденциям, в которых подозревали правительство Дерби, открыв в Англии кампанию в пользу нейтралитета. Общеизвестно, как добровольная поддержка вигов и манчестерской школы[327] позволила ему по возвращении в коварный Альбион успешно выполнить эту предварительную часть его обязательств.
С 1851 г. большая часть венгерских изгнанников, сколько-нибудь видных и имеющих политический вес, отошла от г-на Кошута; но ввиду перспективы вторжения в Венгрию с помощью французских войск, ввиду весьма убедительно действующей движущей силы в 3 миллиона франков, — а ведь мир, как некогда сказал настоящий Наполеон во время одного из своих припадков цинизма, управляется требованиями «le petit ventre» {«желудка». Ред.}, — вся венгерская эмиграция Европы, за несколькими достойными уважения исключениями, повалила под бонапартистские знамена, поднятые Лайошем Кошутом. Нельзя отрицать, что сделки, заключенные Кошутом с эмигрантами, имели некоторый «декабрьский» привкус подкупа, так как для того, чтобы большая часть французских денег досталась его новоиспеченным приверженцам, Кошут стал производить их в высшие военные чины. Так, например, лейтенанты производились в майоры. Прежде всего каждый из них получал на путевые расходы в Пьемонт, затем богатый мундир (стоимость форменной одежды майора доходила до 150 ф. ст.) и жалованье за шесть месяцев вперед, с обещанием уплаты годичного жалованья после заключения мира. Так называемый главнокомандующий получил оклад в 10000 франков, генералы по 6000 каждый, бригадиры по 5000, подполковники по 4000, майоры по 3000 франков и т. д.
Вот имена наиболее значительных лиц, присоединившихся к Кошуту и прикарманивших бонапартовские деньги: генералы Клапка, Перцель, Феттер, Чец; полковники Сабо, Эмерик и Этьенн, Киш, граф А. Телеки, граф Бетлен, Меднянский, Ихас и несколько подполковников и майоров. Среди штатских лиц можно упомянуть графа Л. Телеки, Пуки, Пульского, Ираньи, Людвига, Шимони, Хеншльмана, Вереша и других; фактически здесь были все венгерские эмигранты, жившие в Англии и на континенте, за небольшим исключением — Ш. Вуковича (в Лондоне или Эксминстере), Ронай (в Лондоне, венгерский ученый) и Б. Семере (в Париже, бывший председатель совета министров Венгрии).
