Линией Адидже пренебрегали вплоть до 1815 года. С 1797 по 1809 г. она составляла границу между Австрией и Италией, но с 1815 г. Австрия получила во владение оба берега этой реки. Приблизительно в 25 милях за Мантуей на Адидже находилась небольшая крепость Леньяго, но ближайший город за Пескьерой, Верона, не был укреплен. Однако австрийцы вскоре обнаружили, что для того, чтобы сделать эту позицию действительно тем, чем она должна быть, следует укрепить Верону. Так и было сделано. Но при допотопной австрийской медлительности выполнению этой задачи уделили так мало внимания, что в 1848 г., когда вспыхнула революция, левый или восточный берег реки, который мог быть обращен против Австрии, был укреплен довольно сносно, тогда как сторона, обращенная к неприятелю, была оставлена сравнительно беззащитной.
Радецкий и его начальники штаба Хесо и Шёнхальс после того как они были изгнаны революцией из Милана, немедленно принялись исправлять этот недостаток. Высоты, окружающие Верону на западе, были увенчаны укреплениями, которые лишали противника возможности держать под обстрелом крепостные валы города. Для Австрии было счастьем, что они сделали это. Линию Минчо пришлось покинуть. Пескьера была осаждена пьемонтцами; последние приблизились почти к самым валам редутов Вероны. Однако здесь они были остановлены. Сражение при Санта-Лючии (6 мая 1848 г.) показало им, что все дальнейшие атаки на оборонительные сооружения Вероны совершенно бесполезны.
Тем не менее вся Северная Италия находилась в руках революционной армии. У Радецкого не оставалось ничего, кроме его четырех крепостей, из которых Верону он использовал в качестве укрепленного лагеря для своей армии. Территория перед его фронтом и на флангах, а также почти весь тыл были в руках неприятеля. Даже сообщение с Тиролем находилось под угрозой и временами прерывалось. И все же одной дивизии под командованием генерала Нугента удалось пробить себе дорогу через восставшую Венецианскую область и присоединиться к Радецкому в конце мая. Тогда-то Радецкий показал, что можно сделать, располагая этой блестящей позицией, которую он только что создал для себя. Будучи не в состоянии дольше кормить свою армию в опустошенных окрестностях Вероны, будучи слишком слабым для того, чтобы начать решительное сражение, он смелым и искусным фланговым маршем передвинул свою армию через Леньяго к Мантуе; и раньше, чем до неприятеля дошли какие-либо точные сведения о том, что происходит, Радецкий двинулся от Мантуи вперед с целью атаковать его на западном берегу Минчо; он отодвинул неприятельскую линию блокады и принудил главную армию пьемонтцев отступить от Вероны. Тем не менее он не мог предотвратить падение Пескьеры, и, добившись всех результатов, на которые только он мог рассчитывать в своем походе на Мантую, он снова собрал свои войска, направился через Леньяго к Виченце и отбил ее у итальянцев; этим он подчинил себе всю венецианскую территорию на континенте, восстановил свои коммуникации и завладел ресурсами большой и богатой области в своем тылу; после этого Радецкий снова отступил к своей твердыне, Вероне, из которой пьемонтцы настолько отчаялись его выгнать, что потеряли целый месяц в полном бездействии. Тем временем прибыли три сильные австрийские бригады, и тогда положение в корне изменилось. В течение трех дней Радецкий очистил от пьемонтцев высоты между Адидже и Минчо, обойдя одновременно их правый фланг у Мантуи, и дал им такой урок, что они не оказывали никакого сопротивления, пока не очутились за Тичино.
Эта кампания Радецкого показывает, что может сделать генерал, имея армию слабее, чем у противника, если он опирается на хорошо защищенную систему речных рубежей. Независимо от того, где пьемонтцы стояли или куда они старались развернуться фронтом, они не могли атаковать австрийцев, и действия наугад, к которым сводились их военные операции в течение последних пяти недель перед их окончательным поражением, ясно показывают, в каком беспомощном положении они оказались. В чем же заключалась сила позиции Радецкого? Она заключалась попросту в том, что крепости не только прикрывали его в случае наступления, но и заставляли неприятеля дробить свои силы, между тем как Радецкий под их прикрытием мог действовать всей совокупностью своих сил в любом данном пункте против той части неприятельской армии, которая оказывалась перед ним. Пескьера нейтрализовала значительное количество войск; пока Радецкий находился в Вероне, Мантуя нейтрализовала другую часть войск неприятеля, и едва лишь он направился к Мантуе, как Верона заставила пьемонтцев оставить около нее обсервационный корпус. Более того: итальянцам приходилось действовать разрозненными корпусами по обеим сторонам рек, и ни один из этих корпусов не мог оказать быстрой поддержки другому, между тем как Радецкий, благодаря своим крепостям и предмостным укреплениям, мог по своему желанию передвигать всю свою армию с одного берега реки на другой. Виченца и Венецианская область никогда бы не пали, если бы пьемонтцы были в состоянии оказать им поддержку. При таком положении дела Радецкий овладел ими обеими, между тем как пьемонтцы были скованы гарнизонами Вероны и Мантуи.
Когда в Алжире колонне французских войск приходится продвигаться через неприятельскую область[92], они образуют четыре пехотных каре и расставляют их по четырем углам параллелограмма; кавалерию и артиллерию они помещают в центре. Если происходит нападение арабов, то пехота стойким огнем отражает его, и как только ряды нападающих приходят в расстройство, кавалерия бросается в их гущу, а артиллерия снимается с передков, чтобы послать в них свои ядра. Если атака кавалерии отражена, то она находит надежную защиту позади пехотных каре. Такое же значение, какое имеет сомкнутый строй пехоты в борьбе против таких иррегулярных орд, имеет система крепостей для армии, сражающейся против превосходящего противника, в особенности, если эти крепости расположены среди сети рек. Верона, Мантуя, Пескьера, Леньяго образуют четыре угла каре, и пока по крайней мере три из них не будут взяты неприятелем, невозможно заставить более слабую армию сдать свою позицию. Но как же эти крепости могут быть взяты? Пескьерой действительно всегда можно будет легко овладеть, если австрийцы не смогут вести полевую войну; но Мантую в 1848 г. даже не попытались блокировать со всех сторон, не говоря уже об осаде. Чтобы блокировать Мантую, требуется три армии: одна на западном берегу Минчо, другая на восточном, предназначенные для осады, и третья — для прикрытия осады против австрийцев, находящихся в Вероне. При искусном маневрировании посреди рек и крепостей каждая из этих трех армий может быть, ad libitum {по желанию. Ред.}, атакована всеми силами австрийцев. Как же вести осаду при таких обстоятельствах? Если одна только Мантуя потребовала девятимесячных усилий генерала Бонапарта для взятия ее измором, то насколько сильнее станет она при поддержке армии, опирающейся на Верону, Леньяго и Пескьеру, — армии, способной маневрировать соединенными силами на обоих берегах Минчо и Адидже, и для которой никогда не могут быть отрезаны пути отступления, так как она имеет две линии сообщения — одну через Тироль и другую через Венецианскую область? Мы без колебаний можем сказать, что эта позиция является одной из сильнейших в Европе, и так как австрийцы не только вполне ее подготовили, но и вполне поняли ее значение, то мы считаем, что 150000 австрийцев, расположенным там, нечего бояться противника, численно превосходящего их вдвое.
Однако предположим, что они выбиты с этой позиции. Предположим, что они потеряли Мантую, Пескьеру и Леньяго. Пока они держат в своих руках Верону и не выбиты полностью с полевых позиций, они могут сделать чрезвычайно рискованным для любой французской армии поход на Триест и на Вену. Удерживая Верону в качестве аванпоста, они могут отойти к Тиролю, пополнить свои ряды и снова принудить неприятеля раздробить свои силы. Одна часть неприятеля должна будет осаждать Верону, другая защищать долину Адидже; останется ли у неприятеля достаточно сил для того, чтобы идти на Вену? Если да, то тирольская армия может обрушиться на него через ту долину Бренты, стратегическое значение которой генерал Бонапарт научил австрийцев понимать в 1796 г. посредством столь жестокого урока. Однако подобный эксперимент определенно оказался бы ошибкой, если бы у австрийцев не было другой армии для защиты прямой дороги в Германию. Ибо если главные силы австрийцев должны были быть брошены в Тирольские Альпы, то неприятель все же мог пройти мимо и вступить в Вену раньше, чем австрийцам удалось бы выбраться из гористой местности. Но предположим, что Вена будет укреплена (что, как мы полагаем, делается теперь), тогда это соображение отпадает. Армия прибыла бы своевременно, чтобы освободить Вену от осады, и могла свести защиту каринтийской границы к тому, чтобы постоянно держаться в Альпах, нависая над левым флангом вторгшейся армии, угрожая обрушиться на нее либо у Бассано, либо у Корнелиано, и перерезать ее коммуникации, как только она прошла бы мимо.
