Надин Хикс была старомодной; в дни до Авроры у неё была привычка представляться как «миссис Лоуренс Хикс», как будто женившись на своем муже, она в какой-то степени стала им. Теперь она, завернутая, как свадебный подарок, сидела, полулежа, за обеденным столом. Перед ней стояла пустая тарелка, пустой бокал, салфетка и столовые приборы. Впустив Фрэнка в дом, Хикс провел его в столовую, затем заместитель начальника тюрьмы сел за вишневый стол напротив жены, чтобы закончить свой завтрак.

— Бьюсь об заклад, вы думаете, что это странно, — сказал Хикс.

Нет, думал Фрэнк, я не думаю, что размещение твоей покрытой коконом жены, больше похожей на какую-то гигантскую мумифицированную куклу, за обеденным столом — это странно. Я думаю, что это, о, как там-биш это слово? Ах, вот оно: безумие.

— Я не берусь вас судить, — сказал Фрэнк. — Это для всех ужасное потрясение. Каждый делает то, что может.

— Да, офицер, я просто пытаюсь придерживаться старых привычек. — Хикс был одет в костюм, и он побрился, но под его глазами были огромные мешки, а сам костюм был помят. Сегодня одежда у всех, казалось, была помята. Сколько мужчин знали, как гладить? Или правильно складывать, если на то пошло? Фрэнк знал, но у него не было утюга. После расставания с женой, он стирал свою одежду в Дулингской химчистке, и если ему срочно была нужна пара отглаженных штанов, он засовывал их под матрац и лежал на нем в течение двадцати минут или около того, и считал, что это то, что надо.

Завтрак Хикса представлял собой куски говяжьей вырезки на тостах.

— Надеюсь, вы не против, если я поем. Старое доброе дерьмо-на-крыше.[273] Приготовление этого блюда возбуждает аппетит. После этого мы посидим во дворе. — Хикс повернулся к жене. — Не так ли, Надин?

Они оба подождали пару бессмысленных секунд, как будто та могла ответить. Но Надин просто сидела, как чужеродная статуя на своем месте.

— Послушайте, я не хочу отнимать слишком много вашего времени, мистер Хикс.

— Это прекрасно. — Хикс поднял тост, и откусил. Капельки белого месива и говядины упали вниз на его колени. — Черт возьми. — Хикс хихикнул, прикрыв ладонью рот. — Чистая одежда уже закончилась. У нас Надин занимается стиркой. Надо, чтобы ты проснулась и занялась этим, Надин. — Он проглотил свой кусочек и подарил Фрэнку небольшой, но серьезный кивок. — Я сгреб мусор в ящик и вывез его в пятницу утром. Это справедливо. Справедливое разделение труда.

— Сэр, я просто хочу спросить вас…

— И я заправляю её машину. Она ненавидит все эти заправки на самообслуживании. Я всегда говорил ей: тебе придется это делать, если я умру раньше тебя, дорогая. А она отвечала…

— Я хочу спросить вас о том, что происходит в тюрьме. — Фрэнк также хотел как можно быстрее уйти от Лора Хикса. — Там есть женщина, о которой говорят люди. Ее зовут Ева Блэк. Что вы можете мне о ней рассказать?

Хикс изучал свою тарелку.

— Я бы с ней не связывался.

— Значит, она просыпается?

— Она не спала, когда я уходил. Но да, я бы с ней не связывался.

— Все говорят, что она засыпает и просыпается. Это правда?

— Кажется, она это делает, но… — Хикс, все еще глядя в свою тарелку, повернул свою голову, как будто он в чем-то подозревал своё дерьмо-на-крыше. — Я не хочу ворошить прошлое, но не могу выбросить этого из головы, Офицер.

— Почему вы так говорите? — Фрэнк подумал о мотыльках, которые выпорхнули из лоскута паутины, подожжённого Гартом Фликингером. Один из которых, казалось, смотрел на него.

— Она забрала мой телефон, — сказал Хикс.

— Простите? Как она это сделала?

— Она угрожала мне крысами. Крысы с ней. Они ей повинуются.

— Крысы выполняют ее приказы?

— Вы представляете последствия, не так ли? Как и в каждом отеле, в каждой тюрьме есть грызуны. Сокращения бюджета только усугубляют проблему. Помню, Коутс жаловалась на то, что ей пришлось уволить дезинсектора.[274] Нет денег в бюджете. Они не думают о последствиях, те, кто кроят бюджет, не так ли? — Это ведь просто тюрьма. Что такое несколько крыс у заключенных, когда они сами крысы? — А что, если одна из заключенных научится контролировать крыс? Что тогда? — Хикс оттолкнул свою тарелку. Очевидно, аппетит покинул его. — Риторический вопрос, конечно же. Те, кто кроят бюджет, не думают о таких вещах.

Фрэнк завис в дверном проеме столовой Хикса, рассматривая вероятность того, что человек страдает галлюцинациями, вызванными стрессом и горем. Но ведь был еще и лоскут паутины, который превратился в мотыльков — как вам это? Фрэнк это видел. И разве мотылек не смотрел на Фрэнка? Это, возможно, было галлюцинацией (в конце концов, он и сам страдал от стресса и горя), но Фрэнк так не думал. Кто сказал, что заместитель начальника тюрьмы рехнулся? И кто сказал, что он не говорит правду?

Может, он рехнулся именно потому, что говорил правду. Как насчет этой неприятной возможности?

Хикс встал.

— Если уж вы здесь, не могли бы вы помочь мне вынести ее на улицу? У меня болит спина, и я уже не молод.

Было мало чего, что он хотел сделать меньше, но Фрэнк согласился. Он взял Надин Хикс за щиколотки, а ее муж схватил ее под подмышки. Они подняли ее, и вышли через входную дверь, сошли вниз по ступенькам, затем прошли вдоль стены дома, осторожно неся женщину между собой. Паутина трепетала, как рождественская бумага.

— Просто держись, Надин, — сказал Хикс белой мембране, которая окружала лицо жены. — Сейчас мы организуем тебе отдых в этом Адирондаке.[275] Подарим тебе немного солнца. Я уверен, что сегодня ты не обгоришь.

— Так кто там теперь главный? — Спросил Фрэнк. — В тюрьме?

— Никто, — сказал Хикс. — О-о, полагаю, Ван Лэмпли могла бы возглавить это заведение, если она все еще находится в вертикальном положении. Она старший офицер.

— Психиатр, доктор Норкросс, утверждает, что он исполняющий обязанности начальника, — сказал Фрэнк.

— Чушь.

Они поместили миссис Хикс в ярко-желтое кресло Адирондак на каменном патио. Правда, никакого солнца не было. Не сегодня. Шел все тот же моросящий дождь. Вместо того чтобы впитываться, дождинки бисером оседали на поверхности кокона, как будто на ткани водонепроницаемой палатки. Хикс начал тянуть к креслу наполовину заполненную булыжниками подставку для зонтика. Подставка издавала визжащие звуки, когда её тащили по мощеной камнем дорожке.

— Вы должны быть осторожны, нельзя применять солнцезащитный крем с этой штукой на ней, и еще — она очень легко загорается.

— Норкросс? Психиатр? — Хикс усмехнулся. — Норкросс — это просто исполнитель. У него нет никаких полномочий. Его никто не назначал.

Это не удивило Фрэнка. Он подозревал, что чушь, которую городил Норкросс — это просто чушь. Но его это разозлило. На кону были жизни. Их было много, но было нормально думать, в основном, о Нане, потому что она стояла выше всех остальных. В том, что он делал, не было эгоизма, если вы смотрели на это с такого ракурса; если посмотреть на все происходящее в данном свете, то это был чистый воды альтруизм![276] Как бы там ни было, ему нужно было оставаться с холодной головой.

— Что это за человек? Этот психиатр?

Хикс придвинул подставку на задуманное место, вставил в неё зонтик и раскрыл его над своей женой. — На месте. — Он сделал несколько глубоких вдохов. Пот и дождь пропитали его воротник. — Он умный, у него этого не отнять. Вообще-то, слишком умный. У него не было никакого права работать в тюрьме. И подумайте вот о чем: он получает полную зарплату, почти равную моей, и при этом мы не можем позволить себе дезинсектора. В этом вся политика, как мы её понимаем в XXI веке, офицер Джиари.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что у него не было никакого права работать в тюрьме?