Большинству людей в первые недели после того, как женщины проснулась, мир казался немного похожим на какую-то унылую игру из секонд-хенда: то там, то там части не хватало, не обязательно самой важной, но наверняка той, которую вы хотели бы иметь. Вы чувствовали отсутствие определенных карт, которые могли бы помочь вам в победе.

Скорбь была повсюду, как какое-то уродство. Но что бы сделали вы, если бы потеряли жену, дочь или мужа? Если только вы не были похожи на Терри Кумбса — а некоторые были — вы бы жили с потерей и продолжали нести свой крест.

Пудж Марон, бармен и владелец Скрипа, потерял часть себя, и научился с этим жить. Его большой палец на правой руке теперь заканчивался ниже кулака. Ему потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от привычки тянуться к пивным кранам этой рукой, но у него получилось. Затем он получил предложение на снос своего заведения и застройку этого места от парня, который хотел открыть ресторан Ти-Джи-Ай-Фридей.[388] Пудж сказал себе, что Скрипучее Колесо так или иначе никогда бы не оправился от Авроры, а предложенная ему немалая компенсация укрепила его в этой мысли.

Судьбой некоторых людей — например, Дона Петерса — вообще никто не интересовался. О нем совершенно забыли, словно он никогда и не существовал. Обломки собственности Петерса были проданы с аукциона.

Вещи Джонни Ли Кронски были выброшены на помойку, но его мрачная квартира остается незанятой и по сей день.

Ван оставила дверь открытой, когда покидала дом Фрица Машаума в последний день Авроры, и после того, как его труп пролежал в доме день или два, туда зашли грифы и накрыли себе шведский стол. Более мелкие птицы залетали внутрь, и вырывали клочки из рыжей бороды Фрица как материал для гнезда. В конце концов, какой-то деятельный медведь вытащил остатки тела наружу. Со временем насекомые обглодали все до скелета, а солнце выжарило его рабочий комбинезон до ярко-белого цвета. Природа воспользовалась им сполна, сумев создать нечто красивое: костяную скульптуру.

Когда Магда Дубчек узнала, что случилось с Антоном — кровь на ковре ее спальни рассказала большую часть истории — она горько пожалела о том, что голосовала за возвращение.

— Как же я ошибалась, — говорила она себе бессчётное количество раз, засим следовало бессчётное количество бокалов рома с Колой. Для Магды ее Антон не был ни куском, ни двумя, ни тремя кусками; для нее он был всей игрой. Бланш Макинтайр пыталась привлечь Магду к волонтерству — было немало детей, которые потеряли родителей и нуждались в помощи — и она также приглашала ее присоединиться к книжному клубу, но Магде это было не интересно. — Для меня здесь нет счастливого конца, — сказала она. Долгими бессонными ночами она пила и смотрела Подпольную Империю.[389] Когда она пересмотрела все серии, то перешла к Клану Сопрано.[390] Она заполняла свое время рассказами о плохих мужчинах, которые делают плохие вещи.

Для Бланш возвращение было счастливым.

Она проснулась в квартире Дороти, на полу, где и заснула несколько дней назад, и избавилась от остатков своего кокона. Ее подруги тоже были там, ходили и срывали с себя остатки волокон. Но одно было непонятно: Энди Джонс. Ребенка не было на руках Бланш, хотя он был там, когда она вошла в Дерево. Он спал в кроватке из сырых плетеных веток неподалеку.

— Черт возьми, — сказал Дороти. — Ребенок! Ура!

Бланш восприняла это как знак. Детский сад Тиффани Джонс был построен на месте дома, который сгорел во время Авроры. Проект финансировался из пенсионного фонда Бланш и ее нового парня (который, в случае Уилли Берка, накапливался в подкладке его пожелтевшего матраса с 1973 года), а также из большого числа пожертвований. Одним из итогов Авроры стало то, что гораздо больше людей были склонны к милосердию, чем раньше. Семья Норкроссов была особенно щедрой, несмотря на трудности. На вывеске, под именем «Тиффани», была изображена кроватка, сделанная из плетеных веток.

Бланш и ее персонал принимали любого ребенка в возрасте от одного месяца до четырех лет, независимо от способности родителей (или родителя) платить. После Авроры, именно небольшие общественные инициативы, такие как инициатива Бланш, в значительной степени, финансируемые и укомплектованные мужчинами, начали движение, которое привело к созданию универсальной программы по уходу за детьми. Многие мужчины, казалось, понимали, что необходимо восстановить баланс.

Их, в конце концов, предупредили.

Бланш один или два раза вспоминала о романе, который они обсуждали в тот вечер, перед тем, как уснули: история о девушке, которая сказала ложь, изменившую многие жизни. Бланш зачастую считала, что то раскаяние, которое испытывала та девушка, сильно отравляло её жизнь. Она, Бланш, не чувствовала, что нуждается в таком покаянии. Она была порядочным человеком, всю жизнь была порядочным человеком, работягой и хорошим другом. Она всегда была добра к заключенным тюрьмы. Детский сад не был искуплением грехов. Тут речь шла о нравственности. Это было естественно, очевидно и необходимо. Если в настольной игре отсутствовали фигуры, то иногда — даже часто — можно было сделать новые.

Бланш познакомилась с Уилли, когда он появился у двери детского сада, который все еще обустраивался, с пачкой пятидесятидолларовых купюр.

— Что это? — Спросила она.

— Моя доля, — сказал он.

Лишним это не было. Денег на все не хватало. Если он хотел поделиться, то вперед, пусть вносит свою долю.

— Дети производят столько дерьма, — Уилли выдал как-то вечером свое наблюдение Бланш, после того, как они начали встречаться.

Она стояла рядом со своим Приусом, ожидая, когда он закончит тащить два тяжелых полупрозрачных мешка запачканных подгузников к кузову своего грузовика. Они должны были быть постираны в прачечной Тини Тот[391] в Мэйлоке. Бланш не собиралась заполнять городскую свалку использованными памперсами. Уилли похудел и купил новые подтяжки. Бланш думала, что раньше он был милым, но теперь, с его подстриженной бородой (и теми надоедливыми бровями), он стал прямо-таки красавцем.

— Если ты умрешь у меня на руках, Уилли, — сказала Бланш, — мы соберемся, чтобы весело провести время над некрологом. — Уилли Берк умер, делая то, что любил. Тащил закаканные подгузники через стоянку. — Она поцеловала его.

Джаред Норкросс вызвался волонтером в Детский сад Тиффани Джонс следующим летом, и проработал там на неполный рабочий день весь свой последний учебный год. Ему нравилась помогать. Дети вели себя как слабоумные — лепили замки из грязи, облизывали стены и купались в лужах, но при этом были счастливы — но он был бесконечно очарован, как и многие до него, тем, что мальчики и девочки играют вместе. Так что же менялось потом? Почему они вдруг разделились на отдельные группы почти сразу после того, как начинали ходить в школу? Это химия? Генетика? Джаред не мог с этим смириться. Люди были слишком сложными; люди имели корневые системы, и их корневые системы имели свои корневые системы. Он думал, что в колледже он мог бы более досконально изучить детское поведение и в конечном итоге стать психиатром, как и его отец.

Эти мысли утешали Джареда и отвлекали его, когда он нуждался в отвлечении, что было, в тот период его жизни, почти все время. Брак его родителей распадался, а Мэри встречалась с двоюродным братом Молли Рэнсом, звездой лакросса[392] в старшей школе соседнего округа. Однажды он видел их вместе, Мэри и ее парня. Они сидели за столом для пикника у кафе-мороженое, кормили друг друга холодным лакомством. Могло бы быть хуже, если бы они занимались сексом.