Джареду нужно было что-то предпринимать, он не мог просто смотреть и записывать, и позволить им делать с ней это. Так почему ты не двигаешься? спрашивал он себя, и в это время его айфон, который он крепко сжимал в своей влажной руке, выскочил — упс! — и с хрустом приземлился в кустарник.

Даже с педалью до полика, маленький фургон службы контроля за животными не мог выдавать больше пятидесяти. Не из-за проблем с двигателем; просто фургон был старый, и его одометр заканчивал уже второй полный оборот. Фрэнк несколько раз обращался в городской совет, но ответ всегда был один: «мы приняли это к сведению».

Сгибаясь над рулем, Фрэнк представлял, как стучит кому-нибудь из тех мелких политиканов по башке. И что он скажет, когда его попросят остановиться? «Я приму это к сведению».

Он повсюду видел женщин. Никто из них не ходил поодиночке. Они были объединены в группы по три и четыре, разговаривали и обнимались, некоторые из них плакали. Никто не обращал внимания на Фрэнка Джиари, даже когда он проскакивал знаки стоп и ехал на красный свет. Так гонит Фликингер, когда он под кайфом, — подумал он. Осторожно, Джиари, или ты переедешь чью-нибудь кошку. Или чьего-нибудь ребенка.

Но Нана! Нана!

Его телефон зазвонил. Он, не глядя, нажал ОТВЕТИТЬ. Это была Элейн, и она рыдала.

— Она спит и не просыпается, а на ее лице что-то слизкое! Белая слизь, похожая на паутину!

Он проехал мимо трех женщин, которые стояли, обнявшись на углу улицы. Они выглядели как гости какого-то терапевтического шоу.

— Она дышит?

— Да… да, я вижу, как это что-то… поднимается, а потом вроде всасывается… ох, Фрэнк, я думаю, что это у нее во рту и на языке! Я возьму ножницы для ногтей и срежу!

Картина наполнила его душу, такая яркая и ужасно-реальная, что на мгновение дорога впереди его как будто бы пропала: Кинсвоман Сюзанна Брайтлиф, откусывающая нос своего мужа.

— Нет, Эл, не делай этого.

— Почему нет?

Наблюдать за Дейли Шоу вместо новостей, когда происходила самая крутая вещь в истории, что может быть более глупым? Но в этом-то и была вся суть Элейн Наттинг из Кларксберга, Западная Виргиния. Спустись с небес на землю. Высокопарные высказывания, никакой информации.

— Потому что это будит их, и когда они просыпаются, они становятся безумными. Нет, не безумными. Больше похоже на бешеных.

— Не говори мне такого… Нана никогда бы…

Если это будет Наной вообще, подумал Фрэнк. Кинсман Брайтлиф, несомненно, сейчас вполне уверен, что не получил хорошую и послушную жену, к которой он привык.

— Элейн… дорогая… включи телевизор, и ты сама все увидишь.

— Что мы будем делать?

Теперь спрашиваешь, — подумал он. Теперь, когда твоя спина прижата к стене, ты говоришь: О, Фрэнк, что мы будем делать? Он почувствовал грустное, тревожное удовлетворение.

Его улица. Прибыл. Возблагодарим бога. Дом был впереди. Все будет в порядке. Он справится.

— Мы отвезем ее в больницу, — сказал он. — Сейчас они, наверное, уже знают, что происходит.

Лучше бы знали. Им же лучше. Потому что это была Нана. Его маленькая девочка.

В то время как Ри Демпстер жевала ноготь своего большого пальца, решая, стоит ли донести на офицера Дона Петерса, с рейса 767, вылетевшего из аэропорта имени Д. Ф. Кеннеди, и находящегося над Атлантикой в трех часах лету к юго-западу от лондонского аэропорта Хитроу, по радио, в управление воздушным движением сообщили о вспышке некоего заболевания и проконсультировались о плане действий.

— У нас трое пассажиров, все молодые девушки, и они, кажется, чем то инфицированы, но мы не уверены. Доктор на борту говорит, что это, возможно, грибок или новообразование. Они спят, или, по крайней мере, кажется, что они спят, и доктор говорит нам, что их жизненные показатели в норме, но есть опасения по поводу того, что их дыхательные пути будут заблокированы, так что я думаю, он собирается…

Точная причина прерывания, которое произошло дальше, была непонятной. В наушниках послышалась сумятица, металлический стук и визг, кто-то кричал:

— Они не могут здесь находиться! Уберите их отсюда! — И рев, как будто бушует какой-то зверь. Какофония продолжалась почти четыре минуты, пока сигнал на радаре от 767 не пропал, предположительно в тот момент, когда самолет соприкоснулся с водой.

Доктор Клинтон Норкросс шел по Бродвею на беседу с Эви Блэк, с блокнотом в левой руке и кнопочной ручкой в правой. Его тело находилось в Дулингском исправительном учреждении, но его разум бродил в темноте по Маунтин-Рест-Роуд, раздумывая о чем же лгала Лила. Или — может быть — о ком она лгала.

В нескольких ярдах отсюда, наверху, в камере Крыла В, Нелл Сигер — заключенная Дулингского исправительного учреждения № 4609198-1, статья от пяти до десяти (хранение метамфетамина, повторное преступление) — сидела на верхней наре, нажав пальцем Выкл. на пульте телевизора.

Маленький телевизор, плоский экран примерно такой же толщины, как закрытый ноутбук, был прикреплен к спинке её нары. Там показывали новости. Сокамерница и время от времени сожительница Нелл, Селия Фрод, на полпути своих от года до двух (хранение марихуаны, повторное преступление), наблюдала за происходящим со скамейки их общего стола. Она сказала:

— Слава богу. Я больше не могла терпеть это безумие. Что ты теперь собираешься делать?

Нелл легла и перевернулась на бок, обратив взгляд на окрашенный квадрат на стене, где в ряд были наклеены школьные фотографии ее троих детей.

— Ничего личного, дорогая, но я собираюсь вздремнуть. Я ужасно устала.

— О. — Селия сразу поняла. — Ну. Хорошо. Сладких снов, Нелл.

— Надеюсь, — сказала Нелл. — Люблю тебя. Можешь взять все мои вещи, если захочешь.

— Тоже тебя люблю, Нелл. — Селия положила руку на плечо Нелл. Нелл похлопала её по руке, а затем отвернулась. Селия села за небольшой столик своей камеры, и начала ждать. Когда Нелл тихо захрапела, Селия встала и посмотрела на нее. Волокна кружились вокруг лица ее сокамерницы, трепетали, падали и расщеплялись, колыхаясь, как водоросли, при приливе. Глаза Нелл катались под ее веками. Снились ли ей они, вдвоем, где-то на свободе, сидящие на одеяле для пикника, может быть, на пляже? Нет, наверное, нет. Наверное, Нелл снились дети. Она — не самая лучшая партнерша, которая когда-либо была у Селии, не слишком разговорчивая, но у Нелл было доброе сердце, и она любила своих детей, всегда им писала.

Без нее стало бы ужасно одиноко.

Какого черта, подумала Селия, и сама решила заснуть.

В тридцати милях к востоку от Дулингского исправительного учреждения, и примерно в то же время, когда Нелл отходила ко сну, два брата сидели, закованные в наручники, на скамейке в здании суда округа Кофлин. Лоуэлл Гринер думал о своем отце и о самоубийстве, которое, возможно, предпочтительнее тридцати лет в тюрьме штата. Мэйнард Гринер вспоминал о ребрышках на гриле, которые он съел несколько недель назад, прямо перед арестом. Ни один из них не имел понятия, что происходит в мире.

Судебный пристав, исполняющий роль охранника, устал ждать.

— Какого хрена. Я загляну и посмотрю, вышла ли судья Уэйнер в туалет или покурить. Мне не достаточно платят, чтобы нянчиться с этими маленькими ублюдками, убивая на это весь день.

Когда Селия решила присоединиться к спящей Нелл; когда судебный пристав вошел в комнату судебных заседаний, чтобы проконсультироваться с судьей Уэйнер; когда Фрэнк Джиари бежал через газон дома, в котором он когда-то жил, со своим единственным ребенком на руках, а его отрешенная жена трусила позади него; в то время как все это происходило, тридцать или около того гражданских лиц предприняли спонтанную попытку прорваться в Белый дом.