— Хватай его, — сказал он Фрэнку.

Фрэнк не секунды не колебался, просто протянул руку и схватил левой рукой металлическую трубу. И выдернул винтовку из руки человека, находящегося внутри. Он услышал приглушенные проклятия. Кронски щелкнул зажигалкой, зажег укороченный шнур, и небрежно бросил его хукшотом,[374] вверх, через отверстие. Фрэнк бросил винтовку и упал на землю.

Через три секунды раздался громовой раскат. Дым и куски окровавленной плоти вылетели из окна.

Земля задрожала, и раздался громовой раскат.

Клинт, сидящий у западной стены плечом к плечу с Уилли Берком, увидел, как клубы слезоточивого газа валят со стоянки назад, отброшенные взрывной волной. В голове звенели куранты, суставы вибрировали. Сквозь этот шум, он думал о том, что все идет не так, как он рассчитывал. Эти парни собираются убить Эви и всех остальных. Его вина, его просчет. Пистолет, который он носил с собой — сплошное посмешище — ни разу за пятнадцать лет брака он не принял приглашение Лилы пойти с ней в тир, — тем не менее, проскользнул в его руку, умоляя выстрелить.

Он присел на корточки рядом с Уилли Берком, бегло окинул взглядом кучку людей, стоящих у входных дверей и остановился на фигуре, стоящей у задней части первого бульдозера. Этот человек пялился на облако пыли, клубящееся из окна Рэнда Куигли, которое, как и все остальное, этим утром, утратило свою прежнюю нормальную форму.

(Джек Альбертсон не ожидал взрыва. Он был ошарашен и опустил металлический щит, чтобы разглядеть все получше. Царящий хаос не опечалил его — как у шахтера в молодости, того, кто пережил немало взрывов на и под землей, его нервы были железными — он его озадачил. Что не так с этими людьми, что они предпочли перестрелку, спокойной выдаче этой проклятой дикой женщины законникам? По его мнению, мир с каждым годом становился все безумнее и безумнее. Его личным Ватерлоо было избрание Лилы Норкросс в качестве шерифа Дулинга. Юбка в кабинете шерифа! Ничего не было более нелепым, чем это. Джек Альбертсон занес туда заявление об уходе на пенсию, а затем пошел домой, чтобы наслаждаться своим пожизненным холостячеством.)

Рука Клинта подняла пистолет, прицел нашел мужчину за бульдозером, и палец Клинта нажал на курок. Вслед за выстрелом последовал сочный поп, звук пули, пробивающей маску человека в противогазе. Клинт увидел затылок человека, а затем тело свалилось.

Ах, Господи, — подумал он. Наверное, это был кто-то, кого я знал.

— Ну же, — воскликнул Уилли, уводя его к задней двери. Клинт пошел, ноги делали то, что им было нужно. Убить кого-то было проще, чем он подозревал. И это только усугубило ситуацию.

Когда Жанетт открыла глаза, лиса лежала за дверью камеры Эви. Её морда покоилась на потрескавшемся цементном полу, на котором кочками пророс зеленый мох.

— Туннель, — сказала себе Жанетт. Что-то о туннеле. Она сказала лисе: — Я прошла через один из них? Я этого не помню. Ты от Эви?

Ответа не было, хотя она ожидала, что будет. (Во сне животные могли разговаривать, а она чувствовала себя словно во сне… но в то же время это был не сон). Лиса только зевнула, хитро посмотрела на нее и поднялась на лапы.

Крыло А было пустым, а в стене была дыра. Лучи утреннего солнца проливались через неё. Иней на осколках разрушенной бетонной стены превращался в капельки по мере того, как температура поднималась.

Жанетт подумала: Я проснулась. Уверена, что проснулась.

Лиса заскулила и побежала к дыре. Она взглянула на Жанетт, заскулила во второй раз, прыгнула в дыру и была поглощена светом.

Она осторожно пролезла через дыру, прогибаясь, чтобы не задеть острые кромки бетонной стены, и обнаружила, что стоит по колени в высоких сорняках и мертвых подсолнухах. Утренний свет слепил Жанетт. Под ногами хрустела подмерзшая трава, а прохладный воздух вызывал мурашки под тонкой тканью ее тюремной робы.

Сильные ощущения от свежего воздуха и солнечного света полностью вытащили её из сна. Ее стареющее тело, измученное травмами, стрессом и недостатком сна, словно сбросило кожу. Жанетт почувствовала себя обновленной.

Лиса стремительно прорезала траву, труся мимо восточной стороны тюрьмы по направлению к Шоссе № 31. Жанетт должна была двигаться быстро, чтобы не отставать, пока ее глаза приспосабливались к резкому дневному свету. Она окинула взглядом тюрьму: плетни разросшихся ежевичных кустов душили стены; ржавые бульдозер и превратившийся в гармошку кемпер застыли в смертельных объятиях у передней части здания, их также покрывали ежевичные плетни; заросли экстравагантной желтой травы, прорастали из трещин и разломов на стоянке; остовы других ржавых машин были разбросаны по всей заасфальтированной площадке. Жанетт посмотрела в противоположную сторону. Заборы были снесены — она видела, как среди сорняков проблескивает раздавленная металлическая сетка. Хотя Жанетт не могла понять, что и почему, она сразу же впитала в себя увиденное. Это было Дулингское исправительное учреждение, но через много-много лет.

Ее проводница пробежала через кювет, идущий по краю Шоссе № 31, пересекла разбитую в трещинах дорогу и вошла в темно-сине-зеленую темноту разросшегося с противоположной стороны дороги леса. Лиса поднималась, её короткий оранжевый мех вспыхивал в полумраке.

Жанетт бежала через дорогу, сосредоточив взгляд на мелькающем хвосте. Одна из кроссовок поехала в сторону на влажном участке, и ей пришлось схватиться за ветку, чтобы не потерять равновесие. Свежий воздух, пахнущий влажными деревьями, гниющими листьями и мокрой землей, огнем палил ее горло и легкие. Она, наконец-то, вышла из тюрьмы; ей пришла в голову фраза, памятная по карточке из детской игры Монополия: Бесплатный Выход из Тюрьмы! Эту удивительная новая реальность вся ярче проявляющаяся по мере того, как она все глубже и глубже забегала в лес, была все больше похожа на необитаемый остров, — без вони промышленных очистителей, приказов офицеров, лязга ключей, храпа и пердежа сокамерниц, плача сокамерниц, секса с сокамерницами, грохота тюремных дверей — где она являлась единоличным правителем; Королевой Жанетт, во веки веков. Это было круто, круче даже, чем то, что она фантазировала о свободе.

Но потом:

— Бобби. — Напомнила себе она. Это было имя, которое она должна была помнить, должна была нести с собой, чтобы не было искушения остаться.

Оценивать расстояния для Жанетт было трудно; она привыкла к ровной резиновой дорожке, которая кружила по тюремному дворику, делая поворот каждые полмили. Стабильный юго-западный подъем был более строгим по части нагрузки, и она должна была прилагать для бега все большие усилия, заставляя мышцы бедер наливаться свинцом, но в то же время, прекрасно себя чувствуя. Лиса однажды ненадолго остановилась, чтобы расстояние между ними слегка сократилось, затем побежала дальше. Жанетт сильно потела, несмотря на холод. Воздух чувствовался так, словно зима балансировала на краю весны. На серо-коричневых деревьях начинали пробиваться зеленоватые почки, и в тех местах, где земля подпадала под прямые солнечные лучи, она подтаивала.

Может быть, они пробежали две мили, а может, и три, когда лиса провела Жанетт позади упавшего в море сорняков трейлера. Древняя желтая полицейская лента трепетала на земле. Она знала, что уже близко. Она услышала в воздухе слабое гудение. Солнце поднялось выше, оно уже приближалось к зениту. Она начинала испытывать жажду и голод, и может быть там, в конечной точке ее назначения будет и еда и питье — насколько идеальным сейчас бы был стаканчик холодной содовой! Но не важно, она должна была думать о Бобби. Как же ей хотелось увидеть Бобби. Впереди лиса исчезла под аркой сломанных деревьев.

Жанетт поспешила за ней, обогнув лежащую в сорняках, груду обломков. Это могли быть останки небольшого домика или гаража. Мотыльки здесь полностью покрывали ветви деревьев, их бесчисленные серо-коричневые тела прижимались друг к другу так, что напоминали странные ракушки. На самом деле я этого не вижу, подумала Жанетт, подспудно понимая, что мир, в котором она оказалась, находится за пределами всего, что она когда-либо знала, словно земля на дне морском. Но мотыльки никуда не делись, и она могла слышать, как они тихо шелестят крыльями, как будто что-то говорят.