— Видишь? Ничего для тебя не закрыто. Есть двери в здоровую, счастливую жизнь.

Ирония была такой же вопиющей, как и сама метафора. Клинт был в другом мире. Джаред был в другом мире. Насколько она понимала, один из них, или они оба могут быть мертвы. Репродукция Хокни принадлежала крысам, плесени и сорнякам этого мира. Это был разрушенный мир, опустошенный и забытый, но это был тот мир, который они имели. Это было, храни нас Боже, Наше место. Лила вышла из кабинета и прошагала обратный путь через мертвый мир тюрьмы до бреши в листве. Она хотела уйти.

В течение этих месяцев все больше женщин продолжали появляться из того, что Джеймс Браун[253] когда-то называл мужским, мужским, мужским миром.[254] Они сообщили, что в Дулинге, когда они заснули, кризис Авроры был еще свеж; прошло только два или три дня. Насилие, неразбериха и отчаяние, о которых они говорили, казались нереальными для ранее прибывших в это новое место. Больше того — казались почти неважными. У женщин этого мира были свои проблемы и заботы. Одной из них была погода. Лето уходило. Дальше — осень, а за ней следовала зима.

С помощью пособий из библиотеки и под контролем такого сомнительного персонажа, как Магда Дубчек, вдовы подрядчика (не говоря уже о матери парня, который чистил бассейн Лилы), они смогли закончить некоторые работы, которые начала Кейли, прежде чем её убила сумасшедшая экс-любовница. Покойный муж Магды немного научил ее работе с электричеством.

— Мой муж, он всегда подробно рассказывал мне, что делает, шаг за шагом: смотри, вот фаза, Магда, смотри — а это провод заземления, и так далее. — Я слушала. Он никогда не знал этого, он думал, что разговаривает с какой-то пустой стеной, но я слушала. — На этом Магда остановилась, чтобы сделать хитрое лицо, которое душераздирающе напомнило Лиле Антона. — Ну, так или иначе, первые пятьсот раз я слушала.

С током, получаемым от нескольких солнечных батарей, которые пережили годы отсутствия ухода, они смогли создать Ограниченную электрическую сеть, по крайней мере, для нескольких высотных домов.

Обычные машины оказались бесполезными; невозможно было определить, как долго этот вариант их мира вращался без присмотра, но состояние припаркованных автомобилей указывало на то, что прошло достаточно времени, чтобы осадки и влажность взяли над ними верх. Автомобили, хранившиеся в гараже, могли быть пригодными, если бы не тот удручающий факт, что нигде не было ни капли бензина, который бы не разложился или не испарился. Однако в гараже, в загородном клубе, женщины все-таки нашли небольшой автопарк гольф-каров с хорошо сохранившимися солнечными батареями. Как только батареи были перезаряжены, кары заработали. Женщины водили их по улицам, которые были очищены от деревьев и листвы.

Как и Шопуэлл, закусочная Олимпия на удивление хорошо пережила конец света, и Рита Кумбс, когда-то жена Терри, вновь открыла её на бартерной основе, приспособив для работы старую портативную дровяную плиту, которую команда женщин помогла ей вывезти из подвала дома Кумбсов.

— Я всегда хотела попробовать свои силы в управлении рестораном, — объяснила она Лиле, — но Терри никогда не хотел, чтобы я работала. Он говорил, что это заставляет его нервничать. Терри никогда не мог понять, как это чертовски скучно, быть китайской вазой.

Она сказала это с легкостью, но на её лице отразилось нечто, что Лила растолковала, как стыд — стыд, который пришел от счастья иметь хоть что-то свое. Лила надеялась, что Рита с этим справится, и так, в конце концов, и произошло. Их было много, кто чувствовал себя измененным, но на их лицах всегда отражался некоторый оттенок стыда, как если бы они прогуливали уроки. Такие женщины, как Магда и Рита, вдруг оказались востребованными и расцветающими в свете нового мира. На протяжении этих быстротечных недель и безымянных месяцев, они успели обсудить не только то, что они пропустили, но и то, что они не пропустили.

Листья изменялись, как и в старом мире, но их цвета казались Лиле более яркими и насыщенными.

Однажды, в конце октября, она была в саду миссис Рэнсом — собирала тыквы для школьниц, которые должны были вырезать поделки на Хэллоуин. Старая Эсси, сидела на скамейке в тени и за ней наблюдала. Рядом со скамейкой стояла ржавая продуктовая тележка с вещами, которые Эсси бережно собирала по всему городу, словно пытаясь пополнить свою новую жизнь воспоминаниями о старой: радио, сотовый телефон, гора одежды, ошейник для собаки, календарь 2007 года, бутылка чего-то, на чем не было этикетки, но когда-то могло быть кленовым сиропом, и трио кукол. Она с удовольствием последовала за Лилой, когда увидела её в своей большой соломенной шляпе, катящей тачку, нагруженную доверху садовыми приспособлениями.

Старуха сначала молчала и шарахалась, если кто-то к ней подходил, но по прошествии нескольких недель она начала расслабляться, по крайней мере, рядом с Лилой. Иногда она даже заводила разговор, хотя Лила догадывалась, что никогда не была хорошим собеседником, даже в свои лучшие годы.

— Сейчас все лучше, — как-то сказала Эсси. — У меня есть свой собственный дом. — Она ласково смотрела на кукол, лежащих на её коленях. — Моим девочкам это нравится. Их зовут Джингл, Пингл и Рингл.

Лила спросила, какова её фамилия.

— Когда-то была Уилкокс, — сказала Эсси, — но теперь Эстабрук. Я взяла обратно мою девичью фамилию — как та женщина, Элейн. Это место лучше старого, и не только потому, что у меня есть моя девичья фамилия и мой собственный дом. Воздух стал слаще.

Сегодня Эсси, казалось, немного ушла в себя. Когда Лила попытался вступить с ней в разговор, Эсси помотала головой, сделав жесткое отстраняющее движение в сторону Лилы, и начала рыться в своей ржавой продуктовой тележке. Из нее она достала древнее кухонное радио Филко и начала перебрасывать его из руки в руку. Ну и прекрасно, подумала Лила; пусть она играет в горячую картошку сколько душе угодно, если это помогает её расслабиться.

Когда она готовилась к перерыву на обед, Дженис Коутс подъехала на велосипеде.

— Шериф, — сказала она Лиле. — Есть разговор.

— Я больше не шериф, Дженис. Ты что, не читаешь Дулингский Вестник? Я просто еще один местный житель.

Коутс это нисколько не смутило.

— Хорошо, но тебе нужно знать, что исчезают люди. Сейчас их уже трое. Слишком много, чтобы быть совпадением. Нам нужен кто-то, кто разберется в этой ситуации.

Лила осмотрела тыкву, которую только что сорвала с лозы. Верхняя её часть была ярко-оранжевой, а нижняя — черной и гнилой. Она с силой бросила её на землю.

— Поговори с Комитетом по восстановлению или подними этот вопрос на следующем Собрании. Я на пенсии.

— Брось, Лила. — Коутс, сидевшая на велосипеде, скрестила свои костлявые руки. — Не надо мне этого дерьма. Ты не на пенсии, ты в депрессии.

Чувства, думала Лила. Мужчины почти никогда не хотели говорить о них, женщины же почти всегда были готовы. Что очень утомляет. Это стало сюрпризом. Ей пришла в голову мысль, что, возможно, придется пересмотреть некоторые из ее обид на стоицизм Клинта.

— Я не могу, Дженис. — Лила вышла из тыквенной грядки. — Мне жаль.

— Я тоже подавлена, — сказала Дженис. — Я больше никогда не увижу мою дочь. Это первое, о чем я думаю с утра и последнее, о чем я думаю перед сном. Каждый чертов день. И я скучаю по звонкам своих братьев. Но я не позволю, чтобы…

Позади них раздался глухой удар, за ним последовал слабый вскрик. Лила оглянулась. Радио лежало на траве рядом с Джингл, Пингл, и Рингл. Куклы смотрели в безоблачное небо своими плоскими, блаженными лицами. Эсси исчезла. В том месте, где она только что была, остался только коричневый мотылек. Мгновение он бесцельно трепетал, потом улетел, оставив за собой слабый шлейф запаха костра.