— Эдемский сад без Адама, да? Ладно, шериф, позволь задать тебе вопрос.

— Конечно.

— Это хороший план? Все, что эта женщина устроила для нас?

Справедливый вопрос, — подумала Лила. Жители Нашего места бесконечно обсуждали Еву Блэк; слухи, которые зародились в старом мире, были перенесены и в мир новый; редкое Собрание, когда ее имя (если это было ее именем) не возникало на повестке. Она была дополнением, и возможным ответом на оригинальные вопросы — великие Как и Почему — об их положении. Они обсуждали вероятность того, что она нечто большее, чем просто женщина, большее, чем просто человек, это усиливало их единство в уверенности, что она является источником всего, что произошло.

С одной стороны Лила оплакивала потерянные жизни — Милли, Нелл, Кейли, Джессики Элуэй еще в том мире, и еще много других, — а также реальность их существования, в которой те, которые оставались в живых, были разделены. Их мужчин и мальчиков не было рядом с ними. И все же большинство — Лила определенно была среди них — не могли пожаловаться на перемены, произошедшие с ними: Тиффани Джонс с пухлыми щеками, чистыми волосами и вторым дыханием. В старом мире, были люди, которые делали Тифф больно и плохо. В старом мире были мужчины, которые сжигали женщин, тем самым выжигая их из обеих реальностей. Бригады Пылеуловителей. Мэри сказала, что их так называют. Всегда были плохие женщины и плохие мужчины; и если кто-то мог претендовать на право сделать это заявление, Лила, которая арестовала многих и тех и других, чувствовала, что уж она-то точно его имеет. Но мужчины дрались больше, и убивали чаще. Это был один из случаев, где равенство полов никогда не будет достигнуто; они не были одинаково опасны.

Так что да, Лила думала, что это, вероятно, хороший план. Безжалостный, но очень хороший. Мир, заново созданный женщинами, имел шанс быть более безопасным и справедливым. И все же…

— Я не знаю. — Лила не могла сказать, что жизнь без сына стала лучше. Она могла концептуализировать идею, но не могла сформулировать ее, не чувствуя себя предателем как Джареда, так и своей старой жизни.

Тиффани сказала:

— Как насчет этого: ты можешь кидать задом? — Она отвернулась от корзины, согнула колени и перебросила мяч через голову. Он пошел вверх, отскочил от угла квадрата на щите, попал в обод кольца — и подкатился, бум, бум, бум, прямо к ним.

Поток коричневой жижи изрыгался из-под крана. Что-то мощное продвигалось из трубы в трубу. Коричневый поток зачах, остановился, а затем, аллилуйя, в раковину начала литься чистая вода.

— Ну и хорошо, — сказала Магда Дубчек небольшому собранию женщин, стоящих вокруг вновь функционирующих раковин, установленных у одной из стен станции очистки воды. — Водопровод вновь работает.

— Невероятно, — сказала Дженис Коутс.

— Не-а. Давление и сила земного тяготения не так уж и сложны. Мы будем осторожны, будем включать каждый раз по одному району. Медленно, но уверенно выигрывая гонку.

Лила, вспомнив о древней записке сына Магды Антона, без сомнения, идиота и членозавра, но чертовски умело справлявшегося с потоками воды, впадающей в бассейны, надо отдать ему должное, резко обняла старушку.

— О, — сказала Магда, — не стоит благодарности. Спасибо.

Шум воды, падающей в раковину, эхом разносился по длинной комнате Дулингской станции очистки воды, успокаивая их всех. В полной тишине женщины, по очереди, подставляли свои руки под свежий поток.

Одна из вещей, которую потеряли все — это возможность просто прыгнуть в машину и поехать куда угодно, вместо того, чтобы идти пешком и натирать мозоли. Автомобили все еще были там, некоторые в довольно неплохом состоянии, особенно те, которые хранились в гаражах, и, по крайней мере, некоторые из аккумуляторов, которые они нашли, все еще держали ток. Настоящей проблемой был бензин. За прошедшее время он весь разложился.

— Нам придется кое-что доработать, — пояснила бывший инженер-профессор на одном из заседаний комитета. Не более чем в ста пятидесяти милях от них, в Кентукки, располагались нефтяные вышки и нефтеперерабатывающий завод, которые могли бы возобновить свою деятельность и вуаля. Они сразу же приступили к планированию очередной экспедиции, определились с задачами и подобрали волонтеров. Лила лично поговорила с каждой из женщин на предмет дурных предчувствий. Таковых ни у кого не было. Среди кивавших в знак согласия на участие, она особо отметила Селию Фрод, единственную выжившую в прошлой экспедиции. Селия вызвалась идти вместе с остальными.

— Включи и меня в этот список, — сказала Селия. — Я пойду. Чувствую острую необходимость прогулять свои дорожные ботинки.

Затея была рискованной, но на этот раз они будут более осторожными. И они не из робкого десятка.

Когда они добрались до второго этажа демонстрационного дома, Тиффани объявила, что она не поднимется по лестнице на чердак.

— Я подожду здесь.

— Если ты не поднимешься наверх, зачем ты вообще сюда пришла? — Спросила Лила. — Ты не так уж и беременна.

— Я надеялась, что ты отдашь мне Тик-так, мошенница. И я достаточно беременна, уж поверь мне. — Лила выиграла Л-О-Ш-А-Д-К-У, а, соответственно, и ментоловые драже.

— Забирай. — Она бросила коробочку Тиффани и поднялась вверх по лестнице.

По иронии судьбы, демонстрационный дом Пайн-Хиллс сохранился лучше, чем почти все другие сооружения на Тремейн, включая собственный дом Лилы. Хотя маленькие окна потускнели от огромной череды прошедших времен года — чердак был сухим. Лила прошагала по нему, при этом ее ноги подняли тучу пыли с пола. Мэри говорила, что там были спрятаны тела Лилы, Молли и миссис Рэнсом, где бы это там ни находилось. Она хотела почувствовать себя, почувствовать своего сына.

Но она ничего не почувствовала.

В одном конце чердака, мотылек бился о грязное стекло одного из окон. Лила подошла, чтобы его выпустить. Окно заклинило. Лила услышала скрип — Тиффани поднялась за ней по лестнице. Она отодвинула Лилу в сторону, достала перочинный нож, поддела по краям, и окно поднялось. Мотылек вырвался и улетел.

Он взлетал и приземлялся — на подернутую снегом заросшую лужайку, на тротуар практически разрушенной улицы, на подъездную дорожку миссис Рэнсом и на останки ее полицейской машины. Лошади Тиффани тыкали повсюду своими носами, и тихо ржали что-то, о чем лошади обычно ржут, размахивая из стороны в сторону своими хвостами. С этой точки Лила могла обозревать окрестности мимо своего собственного дома, мимо бассейна, который никогда не хотела, и который так нравился Антону, и мимо вяза, о котором он оставил ей записку. Оранжевое животное забежало в гущу соснового бора, растущего по соседству. Это была лиса. Даже на таком расстоянии был виден блеск зимней шубки. Боже, кто знает, почему так быстро наступила зима?

Тиффани стояла посреди чердака. Было сухо, но при этом прохладно, особенно рядом с открытым окном. Она протянула коробочку Тик-так Лиле, чтобы та забрала её себе.

— Я хотела съесть их все, но это было бы неправильно. Я завязала с преступной жизнью.

Лила улыбнулась и положила коробочку обратно в карман.

— Я объявляю тебя реабилитированной.

Женщины стояли рядом друг с другом, глядя друг на друга, выдыхая пар. Тиффани сняла шляпу и уронила ее на пол.

— Если ты думаешь, что это шутка, это не так. Я не хочу ничего у тебя забирать, Лила. Я не хочу принимать ничего ни от кого.

— Чего же ты хочешь? — Спросила Лила.

— Жить своей жизнью. Ребенка, дом и прочее. Человека, который бы меня любил.

Лила закрыла глаза. У нее все это было. Она не могла чувствовать Джареда, не могла чувствовать Клинта, но она могла их помнить, могла помнить всю свою жизнь. Эти воспоминания причиняли боль. Они были похожи на снежные фигурки, типа ангелов, которых она делала в детстве, но эти фигурки становились с каждым днем все более размытыми. Боже, как же она одинока.