— Что за херню ты несешь? — Спросила Энджела.

— Ничего особенного. Извините, болтаю лишнее. Я как раз посещала мир по ту сторону. Мозги плавятся, когда я бегаю туда-сюда. А вот и Жанетт Сорли! Как Бобби, Жанетт?

— Откуда ты знаешь наши имена? — Спросила Энджела. — А как ты можешь спать, не покрываясь всем этим дерьмом?

— Я Эви. Я пришла с Дерева. Это интересное место, не так ли? Такое живое! Столько надо сделать и посмотреть!

— Бобби в порядке, — сказала Жанетт. Ощущение такое, словно она во сне… и, возможно, так и было. — Я бы хотела увидеть его еще раз, прежде чем засну…

Энджела дернула Жанетт так сильно, что она чуть не упала.

— Заткнись, Джини. Дело не в твоем мальчике. — Она протянула руки в камеру и схватила Эви за отвороты тюремной робы. — Как тебе удается засыпать и просыпаться? Скажи мне, или я причиню тебе такую боль, какую ты никогда не испытывала. Я заставлю твою пизду и твою задницу поменяться местами.

Эви громко расхохоталась.

— Это было бы медицинским чудом, не так ли? Я должна буду научиться ходить в туалет по-новому.

Энджела покрылась румянцем.

— Хочешь поиграть со мной? Ты этого хочешь? Ты думаешь, что только потому, что ты в камере, я не смогу до тебя добраться?

Эви посмотрела на её руки. Только посмотрела. Энджела вскрикнула и отшатнулась. Ее пальцы стали красными.

— Меня подожгли! Эта сука как-то подожгла меня!

Эви повернулась к Жанетт. Она улыбалась, но Жанетт думала, что в этих темных глазах таится печаль и хорошее чувство юмора.

— Проблема сложнее, чем она может показаться вначале — я это понимаю. Я это знаю. Есть феминистки, которые любят говорить, что все мировые проблемы происходят от мужчин. От их врожденной агрессивности. У них есть мнение, что женщина никогда не начнет войну — хотя, поверьте мне, некоторые войны определенно начинались из-за них — но так же есть множество плохих женщин, хуже, чем те, с причиндалами. Я не буду этого отрицать.

— Что за дерьмо ты несешь?

Она оглянулась на Энджелу.

— Доктор Норкросс подозревает тебя, Энджела. Это я о том домовладельце, которого ты убила в Чарльстоне, если что.

— Я никого не убивала! — Но при этом лицо Энджелы явно побледнело, и она сделала шаг назад, натыкаясь на кофе-вагон. Ее покрасневшие руки были прижаты к груди.

Эви направила взгляд на Жанетт, говоря спокойным доверительным тоном:

— Она убила пятерых мужчин. Пятерых. — И теперь она снова перевела взгляд на Энджелу. — Это какое-то время было своеобразным хобби, не так ли, Энджела? Ты автостопом держала путь в никуда, с ножом в сумочке и небольшим револьвером 32 калибра в боковом кармане той куртки из овечьей шерсти, которую ты всегда носила. Но ведь это еще не все, верно?

— Заткнись! Заткнись!

Удивительные глаза посмотрели на Жанетт. Ее голос был спокойный и теплый. Это был голос женщины из телевизионной рекламы, которая рассказывала своей подруге, что у нее тоже были проблемы с пятнами травы на детских штанах, и только этот новый стиральный порошок все изменил.

— Она забеременела, когда ей было семнадцать. Завернула его в большой слой одежды. Автостопом доехала до Уиллинга — она тогда еще никого не убивала, хорошее для нее было время — и сняла номер. Взяла ребенка…

— Заткнись, я сказала!

Наблюдающие за происходящим по монитору учли возможность конфликта: Рэнд Куигли и Милли Олсон бежали по коридору, Куигли с Мэйсом[192] в руке, Олсон с шокером, установленным на среднюю мощность.

— …утопила его в раковине и бросила тело в мусоросжигающую печь. — Эви несколько раз моргнула, гримасничая, и, мягко добавила, — Попалась, ласка.

Куигли пытался схватить Энджелу. Она мгновенно развернулась на его прикосновение, нанесла удар и перевернула тележку с кофе, соком и т. д… Коричневая жижа — уже не кипяток, но все еще горячая — залила ноги Милли Олсон. Она закричала от боли и упала на задницу.

Жанетт с изумлением наблюдала, как Энджела набросилась на Куигли, хватая за шею одной рукой и выцарапывая Мэйс другой. Баллончик упал на пол и покатился через решетку камеры. Эви наклонилась, взяла его, предложила Жанетт.

— Нужно это?

Жанетт немедленно его взяла.

Офицер Олсон плескалась в коричневой луже, выбираясь из-под перевернутого кофе-вагона. Офицер Куигли пытался уйти от удушающего. Хотя Энджела был тощей и Куигли был крупнее ее, по меньшей мере, на пятьдесят фунтов, Энджела потрясла его, словно собака змею, и бросила на кофе-вагон, в то время как Милли Олсон поднималась, и они упали уже вместе, с ударом и всплеском. Энджела бросилась назад, к камере, ее глаза были огромные и блестели на узком маленьком лице.

Эви расставила руки так широко, насколько позволяли решетки, и протянула их к Энджеле, как любовница, манящая свою возлюбленную. Энджела протянула руки навстречу, пальцы согнулись в когти, и с криком бросилась на нее.

Только Жанетт увидела, что произошло дальше. Два офицера все еще пытались выпутаться из перевернутого кофе-вагона, а Энджела захлебывалась в ярости. Жанетт успела подумать, я не просто вижу выход дурного характера, это настоящий психический припадок. И в этот момент рот Эви открылся настолько широко, что вся нижняя половина ее лица, казалось, исчезла. Из него вылетела стая — нет, поток — мотыльков. Они стали кружиться вокруг головы Энджелы, некоторые залезли в шапку её крашеных волос. Она закричала и стала от них отбиваться.

Жанетт ударила Энджелу по затылку баллончиком Мэйса. Я собираюсь нажить здесь врага, подумала она, но, может быть, она уснет прежде, чем сможет мне отомстить.

Мотыльки начали подниматься к зарешеченным плафонам на потолке Крыла А, часть полетела вглубь тюрьмы. Энджела развернулась, все еще копошась в голове (хотя все мотыльки из ее волос теперь, казалось, присоединились к своим товарищам), и Жанетт направила Мэйс прямо в лицо кричащей женщины.

— Ты видишь, насколько сложна проблема, не так ли, Жанетт? — Сказала Эви, в то время как Энджела ударилась об стену, воя и яростно потирая глаза. — Я думаю, пришло время стереть все эти равенства мужчина-женщина. Просто нажать кнопку Удалить и начать все сначала. О чем ты думаешь?

— Я хочу увидеть своего сына, — сказала Жанетт. — Я хочу увидеть своего Бобби.

Она отбросила баллончик Мэйса и заплакала.

Пока это происходило, Клаудия «Сиськи-бомба» Стефенсон вышла из дезинфекционной камеры и решила подыскать себе более безмятежное место и новые перспективы. Этим вечером в Крыле А было слишком шумно. Слишком мрачно. Этот особенный кофе был разлит повсюду, и издавал дурной запах. Ты не могла идти и пытаться бодаться с дьяволом, когда твои нервы были не в порядке, таков был здравый смысл. Она может поговорить с дамой из А-10 позже. Она прошла Будку и вошла в Крыло В. Она оставила свою куртку позади.

— Заключенная! — Ван Лэмпли наклонилась из Будки, откуда наблюдала за вспыхнувшим противостоянием. (Энджела с её, блядь, Супер Кофе; Ван был слишком уставшей, чтобы бичевать себя, но ей никогда не нравился этот план). Она послала Куигли и Олсон, чтобы разрядить ситуацию, и собиралась поспешить и присоединиться к ним, когда Стефенсон прошла мимо.

Клаудия не ответила, просто продолжала идти.

— Ты ничего не забыла? Это тюрьма, а не бордель. Говорю с тобой, Стефенсон! Куда ты идешь?

Но ей, Ван, правда, не все ли равно? Многие из них блуждали сейчас по тюрьме, вероятно, просто пытались не заснуть, а между тем, там, в дальнем конце Крыла, творилось блядство. Вот где она была нужна.

Она начала идти, но Милли Олсон — кофе пропитало всю одежду — ей помахала.

— Все под контролем, — сказала Милли. — Я заперла эту сумасшедшую сучку Фицрой. Ситуация нормализовалась.

Ван, думая, что ничего не было под контролем и ничего не может нормализоваться, кивнула.