— Нет, — сказала Лила. — Она хотела с тобой поговорить, но я повесила трубку. Не очень хорошо, но я думаю, что я все еще чувствую некоторые остаточные вибрации моей ревности. К тому же, во многом это ее вина. Давать своей дочери фамилию… — она покачала головой. — Идиотизм. Боже, как я устала.

Ты не испытывала никаких терзаний, принимая мою фамилию, или давая её своему сыну, подумал Клинт, и не без обиды.

— Настоящий отец был каким-то парнем, с которым она познакомилась в баре, где раньше была официанткой. Все, что она о нем знала — это его имя, и кто знает, сказал ли он ей свое настоящее имя. В истории, которую Паркс рассказала дочери, ты погиб в автокатастрофе во время её беременности. Могла бы придумать для девушки что-нибудь получше.

— Она уснула? — Спросил Джаред.

— Два часа назад, — сказала Лила.

— Паркс продолжает бодрствовать из-за своей лучшей подруги, какой-то Эмбер. Такой же матери-одиночки. Они растут как грибы под дождем, не так ли? Везде, наверное. Неважно. Позволите мне закончить эту глупую историю, да? Она переехала в Кофлин для новой жизни вскоре после рождения ребенка. Утверждает, что не знала, что ты живешь где-то в этом районе, но я ей не верю. Меня публикуют в Гералде каждую чертову неделю, и, как ты сам говорил, в этом районе нет других Норкроссов. Она это хорошо знала. Она все еще надеется, что когда-нибудь ты к ней вернешься, я бы все на это поставила. — Челюсти Лилы раскрылись огромным зевком.

Клинт считал это ужасно несправедливым, но должен был напомнить себе, что Лила — воспитуемая вместе с братьями и сестрами в комфортабельном доме среднего класса хорошими родителями на старых добрых ситкомах 70-х — не могла понять те девять кругов ада, которые они с Шеннон прошли. Да, имя этому — невротическое поведение, без вариантов, но было одно, что Лила либо не видела, либо не хотела видеть: Шеннон жила всего в ста пятидесяти милях, и никогда не пыталась вступить с ним в контакт. Он мог убеждать себя, что это потому, что она никогда не знала, что он был так близко, но, как и указывала Лила, это было бы ложью.

— Шейк, — сказала Лила. — А как же это?

Клинт ей рассказал.

— Хорошо, — сказала Лила. — Дело закрыто. Я приготовлю свежий кофе, а потом вернусь в офис. Господи, как же я устала.

После того, как выпила кофе, Лила обняла Джареда и наказала ему позаботиться о Молли и младенце, хорошенько их спрятав. Он обещал, что сделает, и она отошла от него так быстро, как могла. Если бы она позволила себе колебаться, она никогда не смогла бы его оставить.

Клинт пошел за ней в прихожую.

— Я люблю тебя, Лила.

— Я тоже тебя люблю, Клинт. — Она думала, что это так.

— Я не злюсь, — сказал он.

— Я рада, — сказала Лила, сдерживая себя от того, чтобы добавить: Вупи-динг.

— Знаешь, — сказал он, — в последний раз я видел Шеннон много лет назад, но после того, как мы поженились, она попросила меня переспать с ней. Я сказал ей нет.

В прихожей было темно. Очки Клинта отражали свет, льющийся через окно в верхней части двери. Куртки и головные уборы висели на крючках позади него, ряд вынужденных зрителей.

— Я сказал ей «нет», — повторил Клинт.

Она понятия не имела, что он хотел, чтобы она сказала — может быть «хороший мальчик»? Она ни о чем понятия не имела.

Лила поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ. Это были просто губы, кожа на коже.

Она обещала позвонить ему, когда доберется до участка. Она спустилась по ступенькам, остановилась и оглянулась.

— Ты никогда не говорил мне о бассейне, — сказала она. — Просто взял и позвонил подрядчику. Однажды я вернулась, а во дворе — яма. С днем гребаного рождения.

— Я… — он остановился. О чем тут было говорить, ведь, правда? Что он подумал, что она захочет этого, когда правда была в том, что именно он этого хотел?

— А когда ты решил похоронить частную практику? Мы никогда это не обсуждали. Ты задал несколько вопросов, я подумала, может быть, ты изучаешь газету, или что-то в этом роде, а потом, бум. Дело сделано.

— Я думаю, это было мое решение.

— Я точно знаю, что твое.

Она помахала на прощание и подошла к своей полицейской машине.

— Офицер Лэмпли сказала, что ты хочешь меня видеть.

Эви так быстро вцепилась в решетки своей камеры, что заместитель начальника Хикс сделал два шага назад. Эви сияюще улыбалась, ее черные волосы опадали вокруг ее лица.

— Лэмпли — единственная женщина-офицер, которая не спит, не так ли?

— Вовсе нет, — сказал Хикс. — Есть и Милли. Офицер Олсон, я имею в виду.

— Нет, она спит в тюремной библиотеке. — Эви продолжала улыбаться своей улыбкой королевы красоты. И она была красавицей, спорить об этом не было смысла. — Лицом вниз на экземпляр Семнадцатилетней. Она разглядывала платья.

Заместитель начальника не принял во внимание заявление Эви. Она не могла этого знать. Хоть и красивая, она находилась в Смирительной палате, как еще иногда называли мягкую камеру.

— У тебя путаница в голове, заключенная. Я не пытаюсь причинить боль твоим чувствам, я говорю это потому, что это правда. Может тебе стоит поспать, посмотрим, может хоть это прочистит тебе мозги.

— Вот вам интересная деталь, заместитель начальника Хикс. Хотя земля еще сделала немного меньше, чем один полный оборот с тем, что вы называете Аврора, больше половины женщин в этом мире ушли спать. Уже почти семьдесят процентов. Почему так много? В первую очередь, многие женщины еще и проснуться то не успели. Они спали, когда все началось. А после, огромное их количество устало и уснуло, несмотря на все предпринимаемые усилия, чтобы остаться бодрствующим. Но это еще не все. Нет, есть еще значительная часть женского населения, которая просто решила лечь и заснуть. Потому что, и ваш доктор Норкросс несомненно это знает, страшнее ожидание неизбежного, чем само неизбежное. Легче забыться.

— Он психиатр, а не врач, — сказал Хикс. — Я не доверил бы ему лечить даже заусеницу. И, если больше сказать нечего, мне нужно пробежаться по тюрьме, а тебе нужно вздремнуть.

— Я все понимаю. Вы идите, только оставьте мне свой сотовый. — Все зубы Эви были на виду. Ее улыбка, казалось, становилась все больше и больше. Эти зубы были очень белыми, и выглядели очень крепкими. Зубы животного, думал Хикс, и, конечно же, она была животным. Должна была быть, учитывая, что она сделала с теми торговцами метом.

— Зачем тебе мой сотовый, заключенная? Почему ты не можешь использовать свой личный невидимый сотовый телефон? — Он указал на пустой угол ее камеры. Это было почти смешно, гораздо смешнее тех глупых, сумасшедших и высокомерных фраз, которые исходили из уст этой женщины. — Он прямо там, и у него безлимит.

— Хороший совет, — сказала Эви. — Очень забавный. Теперь ваш телефон, пожалуйста. Мне нужно позвонить доктору Норкроссу.

— Не могу. Приятно было пообщаться. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Я бы не уходила так быстро. Ваша компания не одобрила бы. Посмотрите вниз.

Хикс так и сделал, и увидел, что окружен крысами. Их было не меньше дюжины, глядевших на него строгими мраморными глазами. Он почувствовал, как из груди поднимается крик, но придушил его. Крик может их вспугнуть, заставить атаковать.

Эви протягивала через решетку тонкую руку, подняв ладонь вверх, и даже находясь в шаге от паники, Хикс заметил ужасную вещь: на этой ладони не было линий. Она была абсолютно гладкой.

— Вы думаете о бегстве, — сказала она. — Можно, конечно, попытаться это сделать, но учитывая состояние вашей жировой ткани, я сомневаюсь, что вы сможете бежать очень быстро.

Крыса пробежала по его туфлям. Её розовый хвост погладил одну лодыжку через клетчатый носок, и он почувствовал, как крик снова поднимается.

— Вы будете укушены несколько раз, и кто знает, какие инфекции мои маленькие друзья могут внести? Дайте мне ваш мобильный.