Никакой амнистии к осужденным по этой статье предусмотрено не было. Особая жестокость указа выражалась в том, что в нем не было никакого указания на количество украденного, и по нему судили всего за несколько похищенных колосков. Сталинский указ не был пустой угрозой, в чем уже очень скоро убедились 55 тысяч человек, отправившихся в не столь отдаленные края. Только в Харькове за один месяц было вынесено 1500 смертных приговоров.
В то же время Украину наводнили тысячи сталинских эмиссаров из других республик, которые, если возникала необходимость, в стремлении узнать, где находится спрятанное зерно, прибегали к пыткам крестьян. И ничего удивительного в том не было, что в одной из самых богатых житниц страны люди начинали умирать от голода. Подобная политика выжженной земли могла превратить любой оазис в безжизненную пустыню. И она превращала ее.
«Было невыносимо видеть и слышать все это, — писал в своей книге «Воспитание правоверного» Лев Копелев. — И еще хуже участвовать в этом... Я убеждал себя, объяснял себе, что я не должен поддаваться расслабляющей жалости. Мы осуществляли историческую необходимость. Мы исполняли наш революционный долг. Мы добывали зерно для социалистического Отечества... Я видел, что означала «полная коллективизация», как кулачили и раскулачивали, как безжалостно обдирали крестьян зимой 1932/33 года.
Я сам принимал в этом участие, рыская по деревням в поисках спрятанного зерна, разыскивая щупом в земле зарытое зерно. Я и другие вычищали сундуки у стариков, затыкая уши от плача детей... Ужасной весной 1933 года я видел людей, умирающих от голода. Я видел женщин и детей с распухшими животами, синеющих, все еще дышащих, но с пустыми, безжизненными глазами. И трупы — трупы в рваных кожухах и дешевых валенках, трупы в избах, в тающем снеге в Вологде и под мостами в Харькове...»
Сталинские посланцы лили кровь, словно водицу, и тем не менее из запланированных 6,6 миллиона тонн зерна было собрано всего 4,7 миллиона.
Но Сталин и на этот раз не подумал трезво оценить положение дел и вместе с крестьянами обвинил и партийных работников, которые не только были «заражены украинским национализмом», но и полностью «потеряли бдительность». И снова призвал к усилению борьбы против нежелавшего сдаваться «классового врага».
Попугав членов Политбюро страшным известием о том, что «против советского государства выступают целые группы», Сталин сам стал командовать проведением этой самой что ни на есть военной операцией в мирное время. Вместе с секретарем ЦК Постышевым, которому надлежало провести чистку компартии Украины, он послал в Киев третий план по сдаче зерна. Постышев оправдал оказанное ему высокое доверие и в мгновение ока сместил 237 секретарей райкомов и 249 председателей райисполкомов.
Вместе с ним широкую деятельность развернул и Лазарь Каганович, который снял с работы на Северном Кавказе, где проживали более 3 миллионов украинцев, более половины партийных работников. Почти все они были арестованы и сосланы в отдаленные районы. С его же подачи на Украину были присланы 10 тысяч незнавших пощады активистов, которые, став партийными работниками и председателями колхозов, продолжили собирать свою кровавую жатву.
Крестьяне начали умирать от голода на протяжении зимы 1931/32 г., но массовый характер смертность приобрела в марте 1933 года. И самое печальное заключалось в том, что ее причиной были не плохие урожаи, а насильственное изъятие зерна, в результате чего умерли более 5 миллионов крестьян из общего более 20-миллионного сельского населения. В стране имелись значительные запасы зерна, и при желании Сталин мог одним росчерком пера вернуть к жизни миллионы людей. Но... такого желания у него не было. Более того, в те годы строжайше запрещалось оказывать даже самую незначительную помощь голодающим, и вокруг гнившего под открытым небом зерна стояла вооруженная охрана.
Началась неизбежная в таких случаях миграция, но и здесь все было предусмотрено «лучшим другом» колхозников. На границе с Россией стояли войсковые заслоны, а на всех дорогах, ведущих сюда, валялись десятки тысяч трупов, которых не успевали убирать специальные команды. Ну а поскольку хоронить их было невозможно, их стали зарывать в огромные общие ямы, обильно посыпав сверху известью.
«Между крестьянством и нашим режимом, — писал бежавший за границу бывший партийный активист, — идет беспощадная борьба. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Этот год был проверкой нашей силы и нашей устойчивости. Только голод показал, кто здесь хозяин. Понадобилось потерять миллионы жизней, чтобы колхозная система осталась навсегда».
Да, в отличие от миллионов ни в чем не повинных людей, колхозники выжили, и страна продолжала получать товарный хлеб, каждый пуд которого был обагрен человеческой кровью. И уже тогда проявилась еще одна черта сталинского режима: его лживость, то есть то, что Борис Пастернак назвал «бесчеловечной силой лжи».
Огромная страна хранила удивительное по своей циничности молчание в отношении всего, что касалось проходившей на глазах миллионов трагедии. В то время, когда обезумевшие родители поедали собственных детей, ни одна из публиковавших победные реляции советских газет и словом не обмолвилась о страшном бедствии.
Впрочем, особенно удивляться нечему: любой осмелившийся заикнуться о происходящем на Украине, тут же оказывался по ту сторону забора с колючей проволокой.
Когда же о голоде заговорила иностранная пресса и многие государства изъявили желание помочь умиравшим крестьянам, их обвинили во лжи!
Да и что они могли еще сказать, если такой рьяный защитник крестьян, как Калинин, заявил с трибуны колхозного съезда в июне 1933 года: «Каждый колхозник знает, что те, у кого не хватает хлеба, оказались в беде не из-за плохого урожая, а из-за того, что они ленились и отказались честно трудиться». Остается только добавить, что этими лентяями были те самые крестьяне, которые давали почти половину товарного зерна.
Летом смертность пошла на убыль, однако у выживших крестьян не было ни сил, ни, наверное, уже желания трудиться на благо той самой страны, которая расправлялась с ними так, как не расправлялся ни один даже самый жестокий царь. «Поле за полем было усеяно сгнившим зерном... — писал посетивший Украину в то страшное время англичанин М. Маггеридж. — Можно было ехать целый день и видеть вокруг себя поля почерневшей пшеницы. Если у крестьян не оставалось силы возделывать поля и даже собрать урожай, откуда у них взялись бы силы провести новый сев и дожидаться следующего урожая?» Так, делал вывод англичанин, «одна из самых плодородных земель в мире превратилась в мрачную пустыню».
Впрочем, самого Сталина куда больше волновало то, что у оставшихся в живых и на самом деле может не оказаться сил на новый сев и сбор урожая. И он распорядился выделить Украине 325 тысяч тонн семян и отменить последний план закупок.
Приехавший в апреле в Киев Микоян приказал выделить продовольствие из резервов армии для голодающих крестьян. Были открыты больницы и выделен фураж для измученного голодом не меньше людей скота. Однако все эти меры объяснялись отнюдь не гуманностью кремлевского владыки, а заботой о будущем, и уже в мае истощенных людей погнали на посевные работы. Правда, на этот раз им помогали студенты и военные.
Ну а сам Сталин продолжил чистку партийных кадров и в личном послании первому секретарю Украины Косиору предупреждал: «В последний раз напоминаю вам, что любое повторение ошибок прошлого года заставит Центральный Комитет принять еще более решительные меры. И тогда, если можно так выразиться, даже старые партийные бороды не спасут этих товарищей».
Пригрозив «товарищам», по сути дела, смертными карами, Сталин как ни в чем не бывало продолжил изложение своих требований, которые иначе, как драконовскими, не назовешь! Да и как их еще понимать, если колхозам следовало оставлять «на жизнь» всего 10 процентов обмолоченного зерна.
Но и это было еще не все. Отныне крестьяне были обязаны отдавать зерно для экспортных поставок, создания армейского НЗ, ну и, конечно же, для усиленного питания партийных работников и активистов. Надо ли говорить, что после всех этих поборов зерна оставалось ровно столько, чтобы не умереть с голода.
