3 августа 1943 года Сталин в первый и последний раз выехал на фронт. Командующего Калининским фронтом А.И. Еременко Верховный Главнокомандующий принимал в селе Хорошово под Ржевом и закончил встречу такими словами:
— Вот вы, товарищ Еременко, сдали врагу Смоленск, вам его и освобождать...
По возвращении в Москву Сталин вызвал к себе Штеменко и Антонова.
Беседу с ними он начал с весьма странного вопроса, знают ли генералы военную историю. И пока те собирались с мыслями, Сталин сам ответил за них.
— Нет, судя по всему, — с явным сожалением сказал он, — военной истории вы не знаете, иначе вам было бы известно, что в день одержанных русскими войсками побед в городах били во все колокола... Так было. Как мне кажется, нам тоже следовало бы отмечать одержанные победы, а посему мы решили давать в честь отличившихся армий и их командиров артиллерийские салюты...
Предложение Сталина были воспринято как надо, и в тот же вечер Москва отметила взятие Орла и Белгорода двенадцатью залпами из ста двенадцати орудий. С каждым месяцем эти салюты стали производиться все чаще и чаще, по мере того как советские войска освобождали родные города и гнали захватчиков со своей земли.
Красная Армия успешно наступала, и руководство разведкой все чаще стало поговаривать об устранении фашистских главарей, и в первую очередь Гитлера и Геринга. Однако Сталин запретил проведение этих акций. Геринг вообще у него не вызывал никаких эмоций, что же касается самого фюрера, то Сталин был категоричен. Никаких покушений!
И был трижды прав! Убийство Гитлера позволило бы германским политикам сесть за стол переговоров с его западными союзниками, и кто мог знать, до чего они бы там договорились. Отношения с союзниками у него и без того не складывались. Время шло, а те и не думали открывать Второй фронт. Известный негативный оттенок этим отношениям придавало и решение о приостановке арктических грузов для СССР.
И после того как Сталину надоело ждать сообщения от США и Англии об их планах в Италии, он отправил Рузвельту и Черчиллю довольно резкую телеграмму. «До сих пор, — писал он, — дело обстояло так, что США и Англия сговариваются, а СССР получал информацию о результате сговора двух держав в качестве третьего пассивного наблюдающего. Должен Вам сказать, что терпеть дальше такое положение невозможно».
Телеграмма, а еще больше сокрушительное поражение немцев на Курской дуге заставило союзников зашевелиться, и в октябре в Москву прибыли министры иностранных дел стран-союзниц.
Ни до чего определенного министры не договорились, а если что и запомнилось из той конференции, так это встреча Сталина с Антони Иденом. И после того как министр иностранных дел Великобритании заметил, что Черчилль «абсолютно не уверен в том, что план вторжения во Францию можно будет осуществить», Сталин холодно заметил:
— У меня создается такое впечатление, господин министр, что вы на Западе заняты только изучением этого самого призрака вторжения, в то время как нам выпало куда более трудное дело...
А когда смущенный столь откровенным намеком на безделье союзников Иден попытался оправдаться, Сталин резко оборвал его.
— Я не сомневаюсь, — все тем же ледяным тоном продолжал он, — что ваш премьер-министр преисполнен самых благих намерений, но точно так же я уверен и в том, что он хочет, чтобы ему доставались более легкие дела, а нам, русским, более трудные. Это можно было бы сделать один раз, два раза, но нельзя этого делать все время... Но, — после небольшой паузы продолжал он, — мы не буквоеды и не будем требовать того, что наши союзники не в состоянии сделать...
Иден молчал. Опытного дипломата не обманула последняя фраза советского вождя, которая прозвучала весьма примирительно. И намек на то, что Черчиллю не удастся долго просидеть на шее Сталина, был понят.
На этой же конференции государственный секретарь США Хэлл впервые заговорил о встрече «большой тройки». Сталин обещал подумать над этим предложением и в то же время заметил, что именно сейчас они имеют прекрасную возможность нанести сокрушительное поражение немецкой армии. И не воспользоваться ею будет грех. Вместе с тем он как бы невзначай намекнул, что в отличие от немцев, чьи ресурсы весьма ограничены, у Красной Армии достаточно резервов на самые масштабные военные операции...
Прекрасно понимая, что рассуждения об общем враге и прочая лирика мало волнуют прагматичных американцев, Сталин как бы по секрету сообщил Хэллу о намерении СССР сразу же после победы над Германией (и говорил он об этом, как о деле решенном) выступить против Японии. После столь неожиданного и весьма радостного для правительства США сообщения всю сонливость государственного секретаря как рукой сняло. Оно и понятно! Война на Дальнем Востоке не обещала легкой прогулки, и США не собирались идти на те огромные жертвы, которые повлекла бы за собою затяжная война с Японией.
Порадовав американского дипломата столь важным известием, Сталин поднял заключительный тост. «Отныне, — подвел он итоги конференции, — сотрудничество трех великих держав будет еще более тесным... Что же касается Советского Союза, то я могу заверить, что он честно выполнит свои обязательства. За нашу победу, друзья!»
* * *
Столь радужная атмосфера конференции министров иностранных дел на самом деле вовсе не отражала истинного настроения советского вождя. И главными причинами его растущего недовольства являлись неудачная попытка открыть Второй фронт во Франции, поскольку он не признавал варианта с Италией, приостановка конвоев через Арктику и его протест против того, что мирные переговоры Англии и США с Италией прошли без его участия.
Сталин снова поставил вопрос об открытии Второго фронта, заметив, что действия англичан и американцев далеко не облегчают положение Красной Армии и немецкие дивизии из Италии, с Балкан и из Франции перебрасываются на Восточный фронт. Ну а поскольку Черчилль и Рузвельт так пока и не смогли прийти к соглашению по поводу операции «Оверлорд», встреча трех руководителей была неизбежна. И состояться она должна была с 28 ноября по 1 декабря 1943 года в Тегеране.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В середине двадцатых чисел ноября глубокой ночью от железнодорожной платформы в районе Кунцева отошел поезд. О маршруте его продвижения знали единицы. Начальником охраны поезда был сам генерал-лейтенант Власик, а его пассажирами Сталин, Молотов и Ворошилов.
В Тегеран Сталин ехал в приподнятом настроении. В ночь на 5 ноября войсками 1-го Украинского фронта под командованием генерала армии Ватутина был освобожден стоивший ему стольких нервов, а войскам такой крови Киев.
За последние полгода Сталин заметно изменился. Исчезло то тревожное состояние и постоянная нервозность, в какой он пребывал первые полтора года войны. Оно и понятно: Красная Армия била немцев на всех фронтах, и с ним уже по-настоящему начали считаться союзники. И в Тегеран летел очень уверенный в себе и своей армии человек, готовый не только идти на компромиссы, но и в случае необходимости диктовать свою волю. Благо, все предпосылки для этого имелись...
В Баку произошел интересный случай. Самолет, на котором должен был лететь вождь, пилотировал сам командующий авиацией дальнего действия генерал-полковник Голованов. Сталин сделал несколько шагов к самолету, потом неожиданно остановился.
— Генерал-полковники, — взглянул он на командующего ВВС Новикова, — редко летают, поэтому будет лучше, если мы полетим с простым полковником...
Самолет взмыл в небо и в сопровождении девяти истребителей взял курс на Тегеран. Сталин и его свита разместились в советском посольстве, которое находилось под усиленной охраной. Оно и понятно! Ведь гитлеровская разведка получила редкую возможность одним ударом покончить с такими китами мировой политики, как Рузвельт, Черчилль и сам Сталин.
К явному недовольству Черчилля Сталин предложил Рузвельту поселиться вместе с ним. И дело было не только в том, что американское посольство находилось слишком далеко от места переговоров и длительные перемещения по кишевшему вражеской агентурой и диверсантами городу могло кончиться для него трагически. Сталин прекрасно знал о разногласиях между американским президентом и английским премьером и намеревался извлечь из этого максимальную выгоду, беседуя с Рузвельтом с глазу на глаз.