Поддерживает (и весьма охотно) эту версию и Светлана Аллиуева, родственники которой оказались в тюрьмах и лагерях. «Как это мог отец?» — патетически восклицает она в своих знаменитых «Двадцати письмах к другу». И сама же отвечает. «Я знаю лишь одно: он не смог бы додуматься до этого сам... Отцу можно было внушить, что этот человек не хороший, как мы думали о нем много лет, нет, он дурной, он лишь казался хорошим, а на деле он враг, он противник, он говорил о вас дурно, и вот материалы, вот факты, X и Y «показали» на него...

А как уж могли эти X и Y «показать» все, что угодно, в застенках НКВД — в это отец не вникал. Это было дело Берии, Ежова и прочих палачей, получивших от природы свой профессиональный дар... Удивительно, до чего отец был беспомощен перед махинациями Берии... Я говорю не случайно о его, Берии, влиянии на отца, а не наоборот. Я считаю, что Берия был хитрее, вероломнее, коварнее, наглее, целеустремленнее, тверже — следовательно, сильнее, чем отец. У отца были слабые струны — он мог сомневаться, он был проще, его можно было провести такому хитрецу, как Берия».

Некоторые коммунисты на Западе в своих рассуждениях об «обманутом Сталине» шли еще дальше и представляли Берию и Ежова агентами буржуазных разведок, которые обманывали бесхитростного вождя по заданию своих правительств.

Наверное, нельзя относиться к подобной версии как к совершенно неправдоподобной. Вся история человечества буквально напичкана такими примерами, и чего стоит в этом отношении убийство Наполеоном совершенно безобидного члена королевской фамилии герцога Энгиемского, обвиненного Фуше в заговоре роялистов. И было бы скорее удивительно, если бы агенты вражеских разведок не пытались оказывать влияние на кремлевского владыку теми или иными провокациями. В свое время болгарская контрразведка буквально завалила Ежова фальшивыми документами, в соответствии с которыми были арестованы практически все сотрудники советского полпредства в Болгарии.

Конечно, враги в стране были, и явные, и скрытые. Но... не в таком огромном количестве, и, конечно же, на масштабе репрессий и их жестокости отразился характер Сталина и идейными побуждениями. Хотя... с другой стороны, в России все, наверное, должно принимать гигантские размеры: стройки, праздники, восхваления и, как это ни печально, репрессии. Да и как иначе можно было держать стремившемуся к абсолютной власти правителю в повиновении шестую часть света?

Тем не менее состоявшийся в конце июня 1937 года пленум ЦК показал и Сталину и его подручным: в партии еще оставались честные и, что самое главное, смелые люди, которые не страшились ни отставки, ни репрессий. Пусть их смелость и объяснялась безысходностью. По сути дела, весь пленум был посвящен обсуждению доклада Ежова о раскрытии НКВД грандиозного заговора с участием видных деятелей партии и государства.

Да и как не обсуждать, если нарком поведал делегатам, что масштабы раскрытого им заговора велики, что страна находится на пороге самой настоящей Гражданской войны и что предотвратить эту войну способны только руководимые Сталиным органы госбезопасности.

Напугав членов ЦК, Ежов потребовал продлить предоставленные его ведомству чрезвычайные полномочия, после чего пленум исключил из состава ЦК сразу 26 человек. По всей видимости, это были те, кто собирался дать отпор Сталину. И если верить воспоминаниям старого большевика Темкина, который сидел в одной камере с Пятницким, тот откровенно сказал ему, что вопрос стоял об отстранении Сталина от руководства партией.

Как это ни печально для истории страны, никаких документов о том, что происходило на пленуме, не осталось, поскольку заседания пленума не стенографировались. Но... нет ничего тайного, что не стало бы явным, и первым, кто нарушил подготовленный Сталиным сценарий пленума, был нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский.

Много воды утекло с того страшного времени, но и по сей день можно только восхищаться этим порядочным и смелым человеком, который просто органически не мог смириться с той ложью, которой была опутана вся страна. Отправляясь на пленум, он предупредил жену, что вряд ли вернется с очередного партийного форума, и разобрал свои документы.

Отбросив всяческую дипломатию, Каминский обвинил Берию в сомнительных связях с мусаватистской, а через нее и с английской разведкой во время оккупации Баку британскими войсками, в убийстве первого секретаря Армении Ханджяна и председателя ЦИК Абхазии Лакобы. И как потом выяснилось, он был прав. Первого собственноручно застрелил сталинский Малюта Скуратов, а второго отравил.

Не сделав никакого перерыва, Каминский обрушился на Ежова и вызывавшую большие сомнения работу всего его аппарата и, еще раз назвав приведенное в докладе Ежова количество арестованных коммунистов, безапелляционно заявил: «Так мы перестреляем всю партию!»

— А вы случайно не друзья с этими врагами? — не выдержав такой дерзости, выкрикнул со своего места изумленный Сталин.

— Нет, — покачал головой Каминской, — они мне вовсе не друзья.

— Ну тогда, — последовал резкий ответ диктатора, — значит, и вы одного с ними поля ягода!

Каминский не ответил. Да и что отвечать? Все было ясно, и не зря он попрощался в тот день с женой. Сразу же после окончания заседания нарком был арестован начальником ГУГБ НКВД М. Фринским, а на следующий день Каминского, как не заслуживающего доверия, исключили из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии.

Казалось бы, на этом с вольнодумием было покончено, и Сталин мог чувствовать себя спокойно. Но не тут-то было! Нашелся-таки еще один честный человек, не побоявшийся бросить вызов всесильному диктатору. Этим человеком был известный в партии и стране О. Пятницкий, до недавнего времени возглавлявший Коминтерн, а в последние годы возглавлявший политико-административный отдел ЦК ВКП(б).

Не в силах больше терпеть беззаконие и безобразие, он выступил против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий, дав при этом характеристику самому Ежову как жестокому и беспринципному человеку. Он обвинил карательные органы в фабрикации следствия и потребовал усиления контроля партии над их кровавой деятельностью. Закачивая свое повергнувшее всех в шок выступление, он высказался против высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого правоцентристского блока и предложил ограничиться исключением их из партии.

Даже сам Сталин сразу не нашел, что ответить! Заткнуть рот Пятницкому было куда сложнее, нежели тому же Каминскому. Один из создателей партии и верный ученик Ленина, Пятницкий пользовался огромным авторитетом в стране и за ее пределами и возглавлял отдел, который был призван контролировать органы советской власти и государственного аппарата.

После выступления Пятницкого Сталин прерван работу пленума и отправился на совещание с наиболее доверенными членами Политбюро. Судя по некоторой растерянности, даже он не решался единолично расправиться с такой выдающейся личностью, как Пятницкий. На уговоры Пятницкого были делегированы Молотов, Ворошилов и Каганович. Сталин поручил им уговорить его отказаться от всего сказанного и дал слово никогда не вспоминать о случившимся. Но все было напрасно.

«Мы, — рассказывал потом Каганович, — убеждали его отказаться от своих слов; на это он нам ответил, что выразил свое убеждение, от которого не откажется. Отказаться от всего сказанного мне не позволяет совесть коммуниста. К тому же мое выступление на пленуме не случайное, а вполне осмысленное. Что же касается моей жизни, то во имя чистоты и единства партии я готов пожертвовать ею, как и жизнями моей жены и детей...»

Сталину было доложено об отказе, и в тот день заседание уже не возобновлялось. Следующий день начался с выступления Ежова, из которого в общем-то уже привыкшие ко всему делегаты пленума узнали о том, что Пятницкий был... провокатором царской охранки! А сам Сталин добавил, что Пятницкий не арестован и в отношении него «идет проверка, которая на днях будет закончена».