Ну а чтобы и остальным служба не казалась медом, на обеде у Ворошилова 1 мая вождь порадовал собравшихся высших военачальников тем, что «враги будут разоблачены и партия их сотрет в порошок». Затем предложил выпить за тех, «кто, оставаясь верным, займет достойное свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину». Иными словами, Сталин предложил им задуматься над собственными судьбами и сделать окончательный выбор.
Через несколько дней Сталин провел через Политбюро решение о ликвидации единоначалия в армии и учреждении Военных советов, что лишало боевых командиров отдавать приказы без санкции снова появившихся полит-комиссаров. 6 мая был арестован начальник управления ПВО Медведев, что и послужило сигналом к большой чистке. Поскольку именно он по требованию Фриновского, зама Ежова, «развернул картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии».
Тогда же стал признаваться в совершенных преступлениях и Примаков, который поведал о своей «троцкистской» работе и назвал своим главным соучастником Якира. Он настолько увлекся, что уже через два дня дал исчерпывающие показания и о военном заговоре, во главе которого стоял Тухачевский.
Другое дело, что наряду с нелепейшими показаниями о «сговоре с фашистами» Примаков рассказал и о тех «не совсем сталинских настроениях», которые и на самом деле имели место среди многих высших и средних командиров. И прежде всего это было недовольство насильственной коллективизацией, полным непониманием деревни правителями страны и невнятной деятельностью Ворошилова на посту военного министра. О нем Н.В. Куйбышев выразился так: «Ворошилову нужны либо холуи, вроде Хмельницкого, либо дураки, вроде Кулика, либо же согласные старики-исполнители, вроде Шапошникова».
Неожиданно для всех разговорился и Путна, который поведал следователям о том, как после передачи письма Троцкого Тухачевскому маршал якобы сказал: «Троцкий может на меня рассчитывать!»
Да и как не разговориться, если ко всем арестованным, по свидетельству их же палачей, применялись зверские, жестокие методы допроса. Ну а затем наступила очередь Корка, Фельдмана, Эйдмана, Якира, Уборевича и многих-многих других.
Догадывался ли Тухачевский об уготованной ему судьбе? Судя по всему, да. «Чувствовалось, — вспоминал генерал-лейтенант П.А. Ермолин, видевший маршала на партийной конференции Приволжского военного округа, — что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли... Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши... Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах... но таким я не видел его никогда». После получения признательных показаний Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота 22 мая 1937 года Сталин вместе с Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым дал санкцию на арест Тухачевского.
А еще через два дня Политбюро приняло постановление о «заговоре в РККА», в котором упоминалось послание Бенеша и сообщалось, что заговорщики планировали «во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо в результате военного переворота свергнуть Сталина и Советское правительство, а также все органы партии и советской власти и установить военную диктатуру».
Надо ли говорить, что «заговорщики» были исключены из партии и приговорены к смерти, за исключением лишь «запутавшегося в своих связях с антисоветскими элементами» Гамарника, который в страхе перед неминуемым разоблачением покончил жизнь самоубийством.
1 июня 1937 года открылось расширенное заседание Военного Совета при наркоме обороны с участием всех членов Политбюро. И в этот день огромная страна с изумлением (а может быть, уже и без него) узнала о разоблачении «военно-фашистского» заговора против советского правительства, который возглавляли Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Ягода и... арестованные и уже признавшиеся в своих мерзких преступлениях генералы.
На следующий день на Совете с большой и не вполне внятной речью выступил сам Сталин, главное внимание обратив на те внешние политические причины, которые якобы и породили «заговор генералов», поскольку внутренних причин для недовольства у них уже просто не могло быть. Ведь во всех областях народного хозяйства были достигнуты необычайные успехи, а сельское хозяйство процветало.
Говоря о намерении заговорщиков арестовать правительство, он всякий раз добавлял, что они собирались сделать это по заданию «германского рейхсвера». Куда же все это время смотрели «органы», призванные оберегать покой советских людей? Как выяснилось, смотрели они туда, куда и надо было смотреть, и чуть ли не во всех бедах оказалась виноватой «опытная разведчица и красивая женщина» Жозефина Гензи, которая «на базе бабской части» завербовала Карахана, Енукидзе, Тухачевского и Рудзутака!
Поведав о главной виновнице «заговора», Сталин призвал к самому страшному из того, к чему он вообще мог призвать: к дальнейшим «сигналам». И если в них, убеждал он собравшихся, правды будет всего на 5%, то и «это хлеб»! Если же говорить проще, то любой донос будет ко двору!
Никто из присутствовавших в зале не посмел выступить против. Да, самым сильным инстинктом является инстинкт самосохранения, и все же и по сей день непонятно, как многие прошедшие горнило революции и Гражданской войны люди не посмели призвать к ответу человека, который на их глазах уничтожал цвет советского офицерства.
Впрочем, чему удивляться? Так отважно все они боролись с царизмом только по той простой причине, что у Николая II не стоял на посту министра внутренних дел Николай Иванович Ежов. И как тут не вспомнить сидевшего в тюрьме Ленина, который сетовал на то, что не успел закончить очередной свой опус и хорошо бы задержаться в Петропавловке еще!
Интересно, изъявил бы Ильич такое желание, попади он в середине 1930-х в Лефортово или в подвалы Лубянки? И кто знает, избивай царь так же беспощадно всех несогласных с ним, как это делал Сталин, боролись бы с ним все эти молотовы, зиновьевы и каменевы? Да и сам Коба, искалечь его какой-нибудь Троцкий (тот самый тюремщик, чью фамилию и взял себе Лейба Бронштейн), вряд ли побежал бы устраивать после этого демонстрации.
Нет, не зря Сталин презирал безвольного Николая II, и после того как в составе Политбюро была создана группа «для решения срочных и секретных вопросов» в составе Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Ежова, а НКВД были разрешены пытки, желающих подставлять свою голову становилось все меньше. Что, в конце концов, и привело к тому безмолвию, которое царило отныне на заседаниях всех уровней. А ведь все эти люди, которые так безропотно признали Якира и Тухачевского немецкими шпионами, не могли не понимать, что следующими «шпионами» и «диверсантами» могли оказаться они сами. И многие из них ими и оказались! Да и зачем Сталину надо было в противном случае говорить об этих 5% правды...
Большую роль на том вселенском масштабе репрессий сыграло и то, что остановить их уже с такой скоростью раскрученный маховик в одночасье было невозможно. В свою очередь, царивший в стране террор не мог не создать (и создал) атмосферу всеобщей подозрительности и страха.
Об избиении армии мы уже говорили, а вот что касается НКВД, часто оно уже само штамповало дела по своему усмотрению, и сегодня даже невозможно себе представить, сколько было в те времена сведено счетов. Причем не только между военными, но и среди ученых, коммунистов всех рангов и соседями. Стремление получить лучшее за счет ближнего, убрать более способного или просто потешить свое самолюбие являлись хорошим стимулом для написания доноса, если в нем было даже 95% правды... Сыграло свою роль и постоянное нагнетание шпиономании, которая была отнюдь не советским изобретением. И в той же Турции агенты службы безопасности бросали в тюремные подвалы людей только за то, что у них стояли на крышах антенны. Да и ФБР тоже не сидело сложив руки.
И здесь мы коснулись другой связанной с именем Сталина загадки, поскольку вот уже много лет существует версия «обманутого Сталина». Ее сторонники не отрицают участия Сталина в репрессиях, но в то же время утверждают, что он действовал не по злому умыслу, а был подло обманут окружавшими его авантюристами и карьеристами всех марок вкупе с агентами иностранных разведок. А один из последователей этой теории А.Л. Стронг вообще считал, что «ключ к пониманию событий, вероятнее всего, искать в действительном широком проникновении нацистской пятой колонны в органы ОГПУ». «Он видел, — писал Стронг, — что замышлялось его убийство, и верил в то, что спасает революцию, осуществляя жестокую чистку... Сталин был безжалостен, ибо он родился в жестокой стране и в детстве испытал на себе жестокое обращение. Он был недоверчив, ибо он пять раз подвергался аресту и ссылке и, должно быть, не раз становился жертвой предательства. Он извинял — и даже санкционировал — акты насилия, чинившиеся политической полицией над невиновными людьми, однако никто еще не доказал, что Салин не знал об их невиновности».
