Получить подобное послание от Сталина означало большие неприятности, и нетрудно догадаться, что испытывал бедный Демьян, читая раскаленные сталинские строки. Впрочем, Сталину было трижды наплевать на нескромность Демьяна, и причины его царственного гнева крылись куда глубже, о чем он поведал Демьяну, в мгновение ока превратившегося в опального поэта, при личной встрече.
— В чем существо Ваших ошибок? — ронял он словно в пустоту жесткие слова. — Оно состоит в том, что критика недостатков жизни и быта СССР... стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее...
И если с настоящим СССР все было более или менее ясно, то замечание о прошлом повергло Демьяна в шок. Оно и понятно, ведь по сей день официально считалось, что в прошлой России жили только бездельники-цари, кровопийцы-помещики и обижаемый ими народ. Ну а никакой истории, а значит, и прошлого у той России не было. Но то, что он услышал, говорило уже совсем о другом взгляде. И времени, добавили бы мы. Ну и, конечно, его знанием и русской истории, и культуры. Сталин никогда не отдавал при личном общении предпочтения русским, но к великой русской культуре, русским традициям и русской истории относился соответствующе. Потому как-то и сказал Фадееву, что все они в общем-то букашки...
В революции русский пролетариат играл первые роли, и без него ни о какой победе не могло быть и речи. Кроме того, Сталин считал, что практически все мало-мальски образованные русские марксисты, в число которых он включал и самого себя, являются законными наследниками прогрессивной мысли в России и ее бунтарских движений.
Сыграло свою роль и то, что, подобно многим социалистам-евреям, Сталин никогда не был изгоем в своей стране и не столь болезненно переживал национальную дискриминацию. В отличие от того же Троцкого, который знал, что такое черта оседлости и погромы не понаслышке. Может быть, именно потому, что он был инородцем (не по культуре и вероисповеданию, а по рождению), Сталин никогда и не испытывал боязни быть обвиненным в великодержавном русском шовинизме, который так люто ненавидел Ленин и другие русские социалисты. Да, и говоря откровенно, ему нравилось военно-политическое устройство огромной и по-своему могучей Российской империи. Как и ее автократическое устройство.
И, как знать, не считал ли он в глубине души, что именно России уготована в мире мессианская роль. И не к нему ли, по большому счету, были обращены слова псковского инока Филофея Великого, которые он говорил князю Московскому Василию: «Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя: ибо два Рима пали, а Третий стоит, а четвертому не бывать». Что, если переводить на простой язык, означало, именно Московское царство призвано служить высшим примером мироустройства. Только в его, сталинском, представлении.
Вряд ли Сталин думал о Москве как о Третьем Риме, и тем не менее связь между ними была, и связь тесная. И далеко не случайно такой блестящий русский религиозный философ, как Н. Бердяев, писал: «В сознании русской идеи, русского призвания в мире произошла подмена. И Москва — Третий Рим, и Москва — Третий Интернационал связаны с русской идеей, но представляют ее искажение».
Да, Октябрьская революция проходила под лозунгами интернационализма «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Даешь мировую революцию!», однако со временем Сталин не мог не понять, что это только лозунги. По сути дела, о русской нации Сталин впервые во весь голос заговорил уже при образовании СССР. И уже тогда, в отличие от презиравшего все русское германофила Ленина, считал, что даже в Советском Союзе РСФСР должна была занимать особое положение.
Получив ленинское наследие в виде совершенно ему чуждого интернационализма, Сталин много говорил о мировой революции. Не мог не говорить. Ведь теперь именно он был вдохновителем мирового пролетариата. Да и не мог он вот так сразу отбросить ленинские идеи, перед которыми сам же первый и преклонялся.
А вот к середине 1930-х он думал уже иначе. По той простой причине, что не только сравнялся с Лениным, но и превзошел его. В отличие от Ильича, который сам удивлялся тому, что большевики все еще у власти, Сталину уже было что терять. За ним была страна, и не просто страна, а его собственная страна. И, возможно, уже тогда он решил создать не просто первое в мире социалистическое государство, но и могучую империю, первую скрипку в которой должен был играть прежде всего русский народ. О чем вслух, понятно, не говорил.
Не удержится он только однажды, во время своей праздничной речи в честь Великой Победы, когда поднимет тост за великий русский народ. Конечно, его предпочтение русского народа определялось не только его количеством, но и психологическим укладом. Поскольку, пожалуй, ни в одном другом народе, населявшем территорию бывшей Российской империи, не было такого почитания своего государя, как в русском. Это потом, когда к власти придут большевики, они будут творить все, что им угодно, и простой человек никогда не добьется правды.
С царями все было иначе. Русские самодержцы, прекрасно осознавая свою силу (и силу прежде всего духовную), стояли на страже интересов не только правящей верхушки, но и болели за общенациональные интересы. Те же Иван Грозный и Петр Великий ничтоже сумняшеся рубили головы предававшим эти интересы боярам. И так или иначе выступали заступниками обиженного этими самыми боярами народа. И особой разницы между Сталиным и тем же Грозным не было. Первый рубил головы красным боярам, второй — белым.
И народ видел, ни один даже самый высокопоставленный советский чиновник не мог чувствовать себя в той безопасности, в какой они будут себя чувствовать при Брежневе, когда ни один партийный вор не будет наказан.
Тем не менее было бы несколько наивным объяснять поворот Сталина к российской самодержавности только его знанием русской истории и культуры. Дело было уже не только в воле и желании советского вождя, а в самом ходе истории. Во многом этот поворот определялся приходом к власти Гитлера. В грозовом воздухе Европы запахло порохом, и Сталину надо было думать о сплочении нации и патриотизме.
Что же касается интернационалистов и пролетариев, то у них, как известно, нет Отечества. А значит, и нечего защищать. Сталину было что защищать, потому и началось возрождение этого самого патриотизма. И не только с помощью официальной пропаганды, которая выразилась в введении истории СССР, которая начиналась с истории России.
Некоторым ни вот что не верующим современным людям сложно понять, как это можно было верить в государственную пропаганду. И тем не менее в нее верили, не все, конечно, но верили.
Впрочем, Сталин и здесь знал, что делать. И поскольку в СССР, как в стране, по словам Ленина, полностью невежественной, искусством номер один являлось кино, то основной упор был сделан на патриотические фильмы. И если после выхода на экран уже в 1970-х годах фильма «Офицеры» многие молодые люди пожелали получить профессию «Родину защищать», то можно себе представить, какие чувства вызывали у ничего, по сути, больше и не видевших людей такие киноленты, как «Петр Первый», насквозь пропитанный готовностью воевать фильм «Трактористы», бивший всех подряд «Суворов» и, конечно же, кинокартина «Чапаев».
Понятно, что этот самый термидор не мог не вызывать недоумения у всех так навсегда и оставшегося в коротких революционных штанишках Троцкого и его сторонников. Да и у живущих в СССР возвращение «дворянской» новогодней елки, введение маршальского и других офицерских званий и прощение казачества не вызывали восторга.
Запрет Сталина на снос храма Василия Блаженного, который некоторые революционеры планировали взорвать в 1936 году, прекращение Сталиным финансирования зарубежных компартий, — все это не могло не вызывать раздражения у настоящих революционеров. За что они и поплатились... головой. Возможно, это был не лучший выход, но истинных хулителей и врагов России среди убиенных по этой статье хватало. Достаточно вспомнить только одного Бухарина, с его прямо-таки патологической ненавистью к истории и культуре России. То есть, по словам В. Шамбарова, «...параллельно с возвратом государственности в «российское» русло были уничтожены главные разрушители и осквернители прежней России». И что бы там об этих людях ни говорили, но они получили то, на что обрекали других. И как знать, не по заслугам ли...
