Если вспомнить, что собой представлял «социализм по-ленински», то не трудно увидеть, что он являл собой пирамидальную систему со всеобщим милитаризованным подчинением сверху донизу. Никакой торговли, никакой частной собственности и никакой самостоятельности. Каждый работает по трудовой повинности там, где ему приказано властями. И рабочие, и крестьяне сдают свою продукцию государству. Распределение строго централизовано: каждый получает положенный ему продовольственный паек и промышленные товары. И работа, и распределение находятся под контролем «вооруженных» рабочих. А вершину пирамиды занимает «партия рабочего класса», управляющая всей этой тяжелой и бездушной машиной.

По словам Плеханова, социализм по-ленински подразумевал собой некое уродливое и бюрократическое образование типа китайской или перуанской империи. Сталин недалеко ушел от своего учителя. Чтобы лучше понять, что собой представлял социализм по-сталински, вспомним, как жили люди в середине 1930-х годов.

Форсированная индустриализация, начатая в конце 1920-х годов, вызвала кризис снабжения уже в первой пятилетке. Насильственная коллективизация привела к резкому падению сельскохозяйственного производства и глубокому продовольственному кризису. На обострении дефицита сильно сказались отмена частной торговли и вывоз зерна за границу, и уже зимой 1928/29 года в городах хлеб распределялся по карточкам.

Такая же ситуация сложилась и по другим продовольственным и промышленным товарам. При этом выдаваемые людям нормы зависели не только от индустриальной важности предприятия или города, но определялись даже значимостью того или иного цеха. От этого самого принципа индустриально-сти зависело и снабжение учителей, врачей и научных сотрудников.

Карточная система действовала с 1928 по 1935 год. Количество товаров на одну карточку зависело от многих факторов: важности города, квалификации, ударничества и близости к начальству. В очень тяжелом положении находились не только «лишенцы» (дворяне, священники, бывшие полицейские и буржуа), но и крестьяне, которые, по сути, были обречены на самообеспечение.

Поставки товаров в село напрямую зависели от выполнения планов заготовок, и в случае провала крестьяне не получали ничего. Да и средний рабочий даже в таком промышленном центре, как Ленинград, питался в годы первой пятилетки намного хуже, чем рабочий в Петербурге в начале XX века. 1936 год выдался плохим, и если бы не хороший урожай следующего года, Советский Союз ожидал бы массовый голод.

Прошло всего несколько лет, страну охватил новый кризис, и накануне войны снова появились продовольственные карточки. Хотя никакого официального постановления на этот счет не было. Причиной товарного и продовольственного кризиса стал рост военных расходов, начало которого исследователи относят к 1936 году. И если в 1939 году прирост промышленной продукции составил 46,57%, то производство продукции пищевой промышленности увеличилось всего на 8,8%.

Не радовали и показатели развития сельского хозяйства в третьей пятилетке. Урожаи 1938 и 1939 годов были низкими, недостаток кормов в четвертом квартале 1939 года привел к массовому забою скота. И нарком торговли

А.В. Любимов в направленном в ЦК и СНК зимой 1939/40 года письме прямо писал о наличии в стране продовольственного кризиса, который достиг своего апогея зимой 1939/40 года, и особенно весной 1940-го, во время советско-финляндской войны.

Только с окончанием этой войны положение стало улучшаться. Но так как главная причина кризиса (рост военных расходов) осталась, дефицит и инфляция продолжали расти, и правительству так и не удалось справиться с кризисом снабжения. Тем не менее жить советским людям, по словам их «лучшего друга», стало веселее.

Необходимо только добавить, что веселились советские люди в основном после принятия определенного количества алкоголя. Хотя никогда не работавший на заводе Ленин на полном серьезе полагал, что «пролетариат — восходящий класс... не нуждается в опьянении, которое оглушало бы его или возбуждало. Ему не нужно ни опьянение половой несдержанностью, ни опьянение алкоголем». И был не прав. Как уже очень скоро выяснилось, пролетариат нуждался в опьянении алкоголем, и еще как нуждался! Нуждаться же в нем он начал уже с взятия Зимнего, когда оказалось невозможно найти непьющий караул.

«Несколько штурмующих, — пишет в своей книге «Белогвардейщина»

В. Шамбаров, — утонули в вине во время вакханалии в дворцовых погребах. Многие упились до смерти. От разграбления Зимний дворец спасла вовсе не революционная дисциплина. Просто главные ценности распоясавшимся хамам были не нужны. Им бы чего попроще. Тащили вино из погребов, еду из буфетов. Рвали обивку мебели. Шелковую — на портянки, кожаную — на сапоги. Все лестницы дворца были заблеваны пьяными».

После революции лучше не стало, и уже в 1922 году дело дошло до того, что во многих городах в дни зарплаты женщины с детьми стали устраивать кордоны у проходных промышленных предприятий. «Окончился пятилетний отдых работниц, — писали в коллективном письме работницы Московско-Нарвского района Петрограда в редакцию «Петроградской правды», — когда они видели своего мужа вполне сознательным. Теперь опять начинается кошмар в семье. Опять начинается пьянство...»

28 августа 1925 года была официально разрешена торговля водкой, что, по уверению самого Сталина, позволяло получить средства «для развития нашей экономики собственными силами». И еще бы не получить, когда пьющих было предостаточно, потребление водки резко пошло вверх, и если в том же Ленинграде в 1925 году было выпито 617 тысяч ведер, то уже через год потребление водки составило 2063 тысячи ведер. И больше всех пили те самые пролетарии, в которых так верил Ильич.

Основными причинами пьянства, как указывает доктор исторических наук Н.Б. Лебина в своей работе «Повседневность 1920—1930 годов: «борьба с пережитками прошлого», являлись разочарование, ощущение социальной нестабильности, острая неудовлетворенность бытовыми условиями жизни и прежде всего тяжким положением с квартирным вопросом, который, как известно, в конце концов, и испортил людей. Впрочем, была и еще одна весьма действенная причина, которой преклонявшийся перед «восходящим классом» Ленин не мог знать. Физическая усталость требовала похода не в библиотеку для чтения «Государства и революции», а в кабак, где рабочий мог хоть как-то расслабиться. Возвращаться из шумного и грязного цеха в такой же барак желания не было.

Мало что изменилось и в 1930-х годах. И вот к какому интересному выводу пришла комиссия ленинградских комсомольцев после наблюдения за общежитиями. «В общежитиях города, — писали ее члены в отчете, — имеют место пьянство, хулиганство, драки, прививаются нечистоплотность и некультурность. В общежитии «Мясокомбината» нет никаких развлечений, целый день лишь играют в карты и пьют водку».

Как и всегда в СССР, в ход пошли двойные стандарты, и, получая огромную прибыль от торговли водкой, государство тем не менее требовало от людей трезвости. К чему и призывала введенная, в конце концов, антиалкогольная пропаганда. Дело дошло до того, что на злоупотреблявших вином стали смотреть как на... сторонников троцкистов. А пьянство было объявлено главным методом «вражеской работы среди молодежи».

Как и в ходе любой кампании, проводившие ее люди поспешили доложить о достигнутых успехах, что выпивающих стало меньше чуть ли не на две трети. Хотя реальность, как всегда, показывала обратное. Пьянство неизбежно влекло за собой злостное хулиганство, которое захлестнуло в первую очередь промышленные новостройки и стало принимать в СССР политическую окраску.

Трудно сказать, так ли это было на самом деле, но как говорит об этом уже упоминавшаяся выше Лебина, начало этому положило «чубаровское дело». В конце 1926 года полупьяные рабочие изнасиловали в Чубаровском переулке девушку. Почти все преступники были расстреляны, и именно тогда власти заявили о том, что люди, подобные «чубаровцам», крайне опасны для социалистического государства, а их деятельность направлена прежде всего против комсомолок и активисток.