Более того, Сталин потребовал осудить и поведение самого Троцкого, который шел на поводу у «предателей из военных специалистов» и «самым неподобающим образом обращался с видными членами партии».
Однако Ленин и не подумал поддерживать Сталина, поскольку почти одновременно получил телеграмму от Троцкого. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина, — писал тот. — На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч солдат. Тем не менее я оставлю его командующим армией при условии подчинения командующему Южного фронта Сытину».
Сталин был вызван в Москву и имел настолько тяжелый разговор с Лениным, что тут же подал заявление об отставке с постов члена РВС республики и Южного фронта. Наряду с его самоволием Ленину совсем не нравилось и то, что Сталин вместе со своим ближайшим окружением вел в Царицыне весьма веселую жизнь и слишком увлекался «зеленым змием». И, как говорили очевидцы, выйдя из кабинета вождя, Сталин зло бросил: «Донесли сволочи!»
Правда, уже на следующий день Сталин еще раз беседовал с Лениным и забрал свое заявление. Он выразил желание остаться на Южном фронте и обещал подчинить Ворошилова Сытину. Довольный достигнутым пониманием Ленин обратился к Троцкому с просьбой «приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным».
Троцкий отреагировал мгновенно и начал «налаживание» с того, что вывел Ворошилова и Минина из Реввоенсовета фронта и перевел штаб в Козлов. Ворошилов попробовал было возмутиться, но Троцкий очень быстро сбил с него спесь, пообещав отдать под суд. Все эти разборки не могли не отразиться на военной обстановке, и пока шли все эти препирательства, белые захватили Северный Кавказ и чуть было не взяли Царицын.
Сегодня трудно сказать, кому именно пришла тогда идея собрать на самом опасном участке всю артиллерию. Да, это было рискованно, но когда командовавший артиллерией армии Кулик доложил Сталину о том, что оставил несколько дивизионов на флангах, тот сурово отчитал его. «Мы должны, — сказал он, — мы обязаны пойти на этот риск!»
Риск оправдался, и когда утром 17 октября казаки пошли в атаку, их встретил убийственный огонь почти 200 орудий! Второе наступление белых было отбито. Однако уже очень скоро белые снова обложили Царицын, и главком Вацетис в телеграмме командованию 10-й армии (командующий Ворошилов) сообщал: «Катастрофическое положение Царицына всецело ложится на вашу ответственность, ибо произошло исключительно от вашего нежелания работать с комфронтом Сытиным».
Сталин же обвинил во всех смертных грехах военных специалистов и потребовал заменить «генштабистов коммунистами», словно наличие партбилета заменяло знания в объеме военной академии. Троцкий, со свойственной ему желчной иронией, ответил: «Больше всех вопят против применения офицеров либо стоящие далеко от всей работы военного механизма, либо такие партийные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, пьянствуют, бездельничают, а когда проваливаются, — взваливают вину на генштабистов».
Но как это было ни печально для дела, проигравшим оказался все-таки Сытин, которого арестовали по совершенно надуманному обвинению в «самовольной отправке в Тамбов вагона с невыясненным грузом» и сопроводили в Москву. Там с генерала были сняты вздорные обвинения и его назначили начальником военно-административного отдела управления делами Реввоенсовета.
Расправившись с ненавистным генералом, Сталин попытался сместить и самого Троцкого, обвинив его в «сумасбродных приказах» и чрезмерном доверии «военным специалистам из буржуазии». «Я не люблю шумов и скандалов, — писал он, — но чувствую, что, если сейчас же не создадим узду для Троцкого, он испортит нам всю армию в угоду «левой» и «красной» дисциплине, от которой тошно становится самым дисциплинированным товарищам». Ну а воспрянувший духом Ворошилов снова стал подчиняться только Сталину, чем и обеспечил себе смерть в собственной постели.
В своих поистине убийственных телеграммах в центр Сталин превратил Троцкого чуть ли не в самого злейшего врага советской власти. Однако ЦК стоял за него, и чтобы еще больше не нагнетать обстановку, Сталина было решено отозвать. В Царицын за ним приехал Свердлов, который еще раз попытался примирить непримиримое и устроил встречу Сталина с Троцким.
Однако ничего хорошего из этого не вышло. Троцкий не скрывал презрения к Сталину как к бывшему семинаристу, а Сталин своей ненависти к нему как к победившему его интригану. На прощанье, намекая на свое окружение, он все же спросил: «Неужели вы выгоните всех этих хороших ребят?» — «Эти хорошие ребята, — холодно заметил Троцкий, — погубят революцию, которая не может ждать, доколе они выйдут из ребяческого возраста...»
А когда один из этих «хороших ребят», Ворошилов, заявил Троцкому, что будет выполнять лишь те приказы, которые лично ему кажутся правильными, тот пообещал отправить его в Москву под конвоем. Потерявшему своего могучего заступника Клименту Ефремовичу не оставалось ничего другого, как подчиниться Реввоенсовету.
Но успокоиться он все же не мог и в конце 1918 года обратился лично к Ленину с просьбой убрать не нравившегося ему члена Реввоенсовета армии А.И. Окулова, который был назначен Троцким. Если же его требование не будет исполнено, он-де сложит с себя все полномочия. Оно и понятно, Ворошилову не мог нравиться человек, который рассказывал о том, как он вместе со Сталиным преследовал преданных делу революции людей и как многие, не дожидаясь расправы, спасались бегством, ослабляя командную мощь фронта.
Не на шутку встревоженный Ленин попросил Троцкого пойти на уступку. Однако тот добился того, что Ворошилов был снят с поста командарма, а Окулов пошел на повышение. Но именно в тот ненастный день Троцкий приобрел еще одного врага, и Ворошилов в ущерб делу будет избавляться от всех тех, кто так или иначе был в непосредственной близости к человеку, которого не без основания считали создателем Красной Армии. Что же касается самого Сталина, то он был выведен из Реввоенсовета Южного фронта.
«Бесславное завершение сталинского предприятия в Царицыне, — писал американский историк Р. Такер, — нанесли ему тяжелый политический урок». И был не прав! Именно в Царицыне Сталин лишний раз доказал, что способен справиться, несмотря ни на что, практически с любым заданием Ленина. И что бы там ни говорили о его «царицынской одиссее», столь нужный стране хлеб он дал. А это было, по большому счету, дороже любых его интриг и ссор с Троцким и военспецами.
И если говорить откровенно, то сегодня уже никто не скажет, кто же из двух этих деятелей революции прав, а кто виноват. Как чаще всего и бывает в таких случаях, тогда все были и правы и виноваты одновременно! Прав ли Троцкий, ставивший на место слесарей и матросов профессиональных военных? Конечно, прав! Но вряд ли ошибался и Сталин, видевший в них потенциальных предателей. Чего-чего, а предательства со стороны «бывших» хватало! Прав ли Троцкий, когда требовал невмешательства Сталина в военные дела? Да, прав! Но опять же прав был и Сталин, который прекрасно понимал, что без давления на военных ему не сдвинуть с места тот тяжеленный воз, в который его запряг Ленин. И честь ему и хвала за то, что он в конце концов сдвинул его с места. Ведь именно благодаря ему Центральная Россия не умерла с голода и удержалась советская власть.
Хотелось бы сказать и вот еще о чем. Что бы там ни говорили об амбициях Сталина и его хитрости, в Царицын вряд ли бы поехал человек, который искал только личной славы и карьеры. Не то это было место. Там и убить могли. И не случайно биограф Сталина Адам Улам писал: «Простой политикан предпочел бы дергать веревочки из центра, укреплять свои политические позиции, подобно Зиновьеву, который этим занимался в Петрограде, или Каменеву — в Москве. Сталин... принимал такую работу, на которой можно было легко создать или погубить свою репутацию».
И чтобы уже покончить с «царицынской одиссеей», надо рассказать и еще об одной драме, в которой недоброжелатели Сталина обвиняют его и по сей день. О драме бакинских комиссаров, для спасения которых Сталин якобы не ударил пальцем о палец из-за плохих отношений с Шаумяном, которого он будто бы выдал в свое время охранке.
