Вывод? Да он был простым, как выеденное яйцо! Там, где сильный царь и могучая инквизиция, инакомыслящих меньше, а значит, меньше и угроз власти. Да и государство здоровее...
Но... мысли мыслями, а до открытого бунта было еще далеко, и первый курс Сосо окончил одним из лучших. На каникулы он отправился в Гори, где познакомился со студентами медицинского факультета Московского университета Иосифом Барамовым и Петром Дондаровым — активными членами студенческого кружка. Сосо с интересом слушал рассказы будущих медиков об их университетской жизни, разительно отличавшейся от его тусклого существования в семинарии. Эту серость он особенно ощутил по возвращении в Тифлис. На этот раз семинария со своей убогой жизнью и постоянной слежкой за семинаристами показалась ему не храмом науки, а самой обыкновенной тюрьмой, в которой неизвестно для чего томились полные сил и жизни молодые люди.
Сосо стал раздражителен и нетерпим к замечаниям, которые сыпались на любого воспитанника словно из рога изобилия. Это сразу же сказалось на его до сей поры прекрасных отношениях с преподавателями. И больше всех его доставал некий Илуридзе, который при первом же удобном случае старался поставить возомнившего о себе сына сапожника на место: постоянно придирался к его ответам, даже если они были правильными. Тот отвечал грубостью, и тогда на его голову сыпались угрозы и оскорбления. И только один Сосо знал, чего ему стоило удерживать себя, чтобы не наброситься на ненавистного иезуита в засаленной сутане. Он ненавидел его так, как только может ненавидеть один человек другого, и когда один из учеников перетащил через горную речку Илуридзе на себе, Сосо презрительно взглянул на него. «Ты что, — не скрывая брезгливости, спросил он, — ишак, что ли? Да я не только что какому-то там надзирателю, самому Господу Богу не подставил бы спину!»
Конечно, можно еще много говорить о том, каким был в те годы Сосо, но... лучше не скажешь! Не подставил бы спину самому Господу Богу! Да, эти слова дорого стоили для понимания характера и амбиций Сосо.
Другое дело, что удовлетворить свои амбиции Сосо мог только в совершенно других условиях, которые по тем временам ему мог предложить только марксизм со своей куда как заманчивой для всех неимущих теорией замены старых отношений. Борьба и равные возможности не могли не пьянить молодого человека, который то и дело входил в конфликты с руководством семинарии. И не мудрено, что именно это руководство олицетворяло для него всю власть в огромной империи.
Сосо стал завсегдатаем «Дешевой библиотеки», которую открыла Ольга Берви-Флеровская для самообразования рабочих. Как и многие его однокашники, Сосо доставал запрещенные книги и читал их при первой же возможности. Чаще всего по ночам, при свете свечи. «Тайно, на занятиях, на молитве и на богослужении, — вспоминал Иремашвили, — мы читали «свои» книги. Библия лежала на столе, а на коленях мы держали Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина». Ну а первый том «Капитала» Сосо, по словам Иремашвили, вообще умудрился прочитать в рукописной копии, которая была сделана с единственного имевшегося в тифлисской библиотеке экземпляра. Во что, конечно же, верится с трудом. В Тифлисе работ Маркса не было, и Сосо мог слышать о нем только от старших товарищей. Более того, в 1899 году он даже начал учить немецкий язык, чтобы читать Маркса и Энгельса в подлиннике.
Да и с Лениным не все сходится, поскольку свою первую работу «Что делать?», которая могла по-настоящему заинтересовать Сталина, он написал только в 1902 году, когда Сосо уже не было в семинарии. Что же касается трудов Дарвина и Плеханова, то, вполне возможно, что они и на самом деле лежали на коленях у семинаристов. Но как бы там ни было, вскоре Сосо стал одним из самых активных членов нелегального кружка, который возглавлял старшеклассник Сеид Девдориани. «Нас, — вспоминал Сеид, — некоторых учеников, ввиду слабого здоровья перевели из общежития на отдельную квартиру. Там вместе очутились Сосо и я. Сразу же после знакомства я предложил ему вступить в кружок. Он обрадовался и согласился...»
Сосо ударился в революционную деятельность со всей страстью наконец-то обретшего свое призвание человека и... вступил в конфликт с Девдориани, потребовав от него заниматься прежде всего социальными и политическими предметами, а не общеобразовательными, как того хотел сам Сеид. И уже тогда многие увидели, возможно, истинное лицо «тихого и застенчивого юноши». Он был самоуверен, властен и нетерпим к чужому мнению.
И мало кто удивился тому, что именно Сосо сменил окончившего семинарию Сеида на посту руководителя кружка. Теперь ему уже ничто не мешало придать своей работе еще большую политическую направленность.
Впрочем, он не только занимался со своими однокашниками, но и посещал рабочие собрания, а в один прекрасный вечер Сосо тайком покинул семинарию и отправился на встречу с беглым социал-демократом. В черной рубашке с красным галстуком, с горящими глазами, он производил впечатление. Как производили впечатление и его рассказы о царском произволе, о тяжкой жизни российских рабочих и о несгибаемых политических ссыльных, которые и в далекой и холодной Сибири продолжали свою борьбу.
После этой встречи жизнь в семинарии показалась Сосо еще более жалкой. Заживо погребенный в сером каземате, он все чаще и чаще посматривал в окно, за которым была совершенно другая жизнь, наполненная событиями и не похожая на монотонные семинарские будни.
Чтобы хоть как-то разнообразить свое жалкое существование, он при первой же возможности отправлялся бродить по Тифлису, по его узеньким улочкам и шумным базарам, где во всю торговали грузины, русские, персы, армяне и евреи. Гуляя в поисках приключений по Тифлису, он рано или поздно обязательно должен найти их. Так оно и случилось, и на какое-то время Сосо сошелся с ворами.
Пройдут годы, и ненавидевший лютой ненавистью Сталина Троцкий назовет его стоящим у власти «кинто». Хотя понятие «кинто» означало не только принадлежность к уголовному миру, но и героев улицы, бойких говорунов, хулиганов и даже певцов. С «кинто» — весело, у них всегда водились деньги, и все-таки они обладали одним, но весьма существенным недостатком. Самое большое, на что они были способны, это ограбить прохожего или «взять богатую квартиру», а потом неделями гулять на вырученные деньги. И, конечно, стоявшему по своему развитию на несколько голов выше всех этих веселых ребят Сосо этого было уже мало...
Его тянуло совсем к другим людям, слухи о которых доходили до него. Но он уже знал, что этих людей не устраивала их беспросветная жизнь и они боролись за ее изменение. Он никогда еще их не видел и не говорил с ними, но в его воображении они походили и на благородного разбойника Арсена, о котором ему когда-то рассказывал отец, и, конечно же, на покорившего его душу Кобу. И ему очень хотелось увидеть этих людей, услышать их и понять, каким же образом они желали изменить истинное положение вещей.
И такие люди в Грузии действительно уже были. Еще в 1892 году в ней появилась Лига свободы Грузии во главе с выпускником Тифлисской духовной семинарии Ноем Жорданией и «Месаме даси» («Третья сила»), И именно эта «Третья сила» попыталась взять под свой контроль все ученические кружки в городе и наладить доставку в Закавказье нелегальной литературы.
Однако ничего путного у этой организации не вышло, она распалась, и в 1895 году редактор газеты «Квали» Г.Е. Церетели объединил вокруг своей газеты многих тифлисских революционеров. Приблизительно в это же время в Тифлисе появился первый грузинский рабочий кружок.
Имелись в Тифлисе и кружки из русских рабочих. Особую роль в их становлении сыграл Федор Ермолаевич Афанасьев. Бывший народник превратил свою квартиру в настоящий политический салон, в котором рабочие получали свои первые политические и экономические знания. В конце 1893 года Афанасьев основал кружок для изучения марксизма. И хотя через три года кружок распался, движение уже нельзя было остановить. Марксистские кружки, в которые наряду с русскими стали входить и кавказцы, росли как грибы.
