Если это все правда…

То, значит, спасшее меня замедление время касалось отнюдь не двух вагонов…

Что было дальше – я толком не помню. Одно могу сказать точно – окончательно я так и не отключился. Я постоянно балансировал на тонкой грани между реальностью и бессознательностью, периодически кренясь то в ту, то в другую сторону. То открывая глаза и видя трясущийся на кочках интерьер АГАТа, то проваливаясь в липкую глухую тьму, будто в больной сон. Я был как только что родившийся слепой щенок, который не способен даже ползти, а только и может что лежать на одном месте и надеяться, что найдется кто‑то, кто позаботится о нем. К моему счастью, у меня нашлось на кого положиться.

Прежде чем отправляться в путь, Ника взломала несколько ящиков внутри АГАТа, и выгребла из них все мягкое, что смогла найти – одежду, амуницию, рюкзаки, бинты, складные носилки… Все, что было мягче железного пола, было свалено в кучу и уже на эту кучу в свою очередь свалился я. Да, внутри АГАТа были сиденья, и они даже были снабжены ремнями безопасности, и Ника даже пыталась меня в одно из них посадить… Но, едва я представил, как меня кидает на кочках в положении сидя, как болтает на этих пятиточечных ремнях, как дергается из стороны в сторону моя голова, которую я не в состоянии держать, как меня тут же начало подташнивать, хотя мы даже еще не стронулись с места.

Честное слово, даже после Винозаводска отходняки переносились проще. Возможно, это было благодаря амиксу, возможно, из‑за того, что тогда я все же вырубился и позволил организму спокойно заниматься самовосстановлением. Это неважно. Важно то, что сейчас я тоже хотел бы вырубиться и блаженно проваляться в беспамятстве всю дорогу до… Куда бы мы там ни ехали.

Ника пыталась со мной говорить, но ее слова долетали до меня будто сквозь вату, я ничего не мог разобрать, а потому и не отвечал. Первые несколько раз она останавливала машину и подходила ко мне чтобы убедиться, что я жив и в сознании, потом просто перестала болтать, сосредоточившись на управлении.

Надеюсь, она знала, куда ехать…

Пол подо мной покачивался, как будто я лежал в лодке, плывущей по волнам. Несмотря на то, что мы ехали по пересеченной местности, АГАТ не прыгал, его не кидало и не дергало – наверное, сказывались огромные колеса и хорошая система подвески. Да, люди действительно постарались, когда творили это чудо техники, раз оно смогло придти в себя спустя пять лет простоя. А что касается мелочей вроде того, что накачать колеса изнутри невозможно без наличия второго вагона – ну так всегда приходится чем‑то жертвовать. Не всегда возможно упихать все в одно место…

Какая же чушь в голову лезет…

Я метался в каком‑то полубреду, при этом прекрасно понимая и фиксируя все, что творится вокруг меня. Сознание будто существовало отдельно от тела и только отмечало его плохое состояние, никак при этом не вмешиваясь в процесс и не являясь его частью. Только когда я отключался на несколько коротких секунд, приносящих облегчение, сознание гасло тоже, и тут же вспыхивало вновь, едва я открывал глаза. Я смотрел на себя со стороны и никак не мог понять, что со мной происходит. Ни в одном из миров, ни в одной из случавшихся со мной ситуаций, ни в каком состоянии я еще не испытывал себя так… странно.

Да, "странно" – это, наверное, лучшее описание. Мне не было больно, мне не было плохо. Из физических проявлениях у меня разве что не было сил, и я не мог даже рукой пошевелить. Возможно, это было следствием как раз того, что я вроде как и не присутствовал в собственном теле в полной мере… А, возможно, я просто нахожусь в состоянии воспаленного бреда и все это мне лишь кажется, а на самом деле я давно отключился и сейчас лишь беззвучно шевелю губами в куче тряпья, пока Ника, ежеминутно оглядываясь, гонит АГАТ куда‑то… Куда‑то, где мне смогут помочь.

Надеюсь, она додумается выехать к рельсам и ехать вдоль них…

Прошло, наверное, часа три. Легче мне не становилось. Тяжелее – тоже. Ника несколько раз останавливалась, подходила ко мне и проверяла мое состояние. Дважды пыталась поить, один ра‑ даже успешно. На второй вода попала не в то горло и я чуть не задохнулся.

Сил не было даже на то, чтобы нормально глотать.

Не знаю, сколько времени мы ехали по итогу, но внезапно наполнил неприятный треск и гул. Потом раздался короткий тонкий писк, и кто‑то заговорил:

– Неизвестный транспорт, говорит Бархангельск, назовите себя.

Я повернул голову, глядя на Нику. Она несколько секунд бегала взглядом по приборной панели АГАТа, потом просияла, схватила что‑то округлое, с витым проводом, тянущимся внутрь панели, и поднесла ко рту:

– Говорит Ника Висла, я пилотирую АГАТ, вернее, то что от него осталось, на борту есть раненый, требуется помощь, прошу принять транспорт в город!

Четко, коротко, конкретно. Будто солдат в армии отрапортовал. Интересно, откуда у нее понимание того, как коротко и ясно, по‑военному, излагать ситуацию?

Пискнуло снова, и тот же голос, только уже более озадаченный, произнес:

– Повторите запрос. Вы сказали "АГАТ"?

– Да, да, АГАТ! – с жаром ответила Ника. – Я понимаю, звучит дико, но мы правда его нашли!

– Тресса… Висла? Да, тресса Висла… Мы готовы вас принять на южном шлюзе. Продолжайте движение вдоль линии железной дороги, мы примем вас через железнодорожные ворота.

– Принято, Бархангельск! – радостно выдохнула Ника, и кинула коробочку обратно на приборную панель. – Серж, мы добрались! Мы добрались до города! Ты только держись, сейчас тебе помогут!

Помощь это хорошо. Помощь это просто прекрасно. Надеюсь, пока они будут помогать мне, они не будут доставать Нику вопросами. А если и будут – надеюсь, у нее хватит ума не отвечать на них без меня. Или хотя бы не отвечать сейчас, когда она на эмоциях и все ее мысли сосредоточены на том, чтобы помочь мне. В таком состоянии она легко и не задумываясь ответит на все вопросы, что ей зададут, лишь бы ее оставили в покое.

А ведь сначала стоило бы ккак следует подумать, на какие из этих вопросов вообще следует давать ответы. И если давать – то какие?

– Ни… ка… – прошептал я, даже не надеясь, что она услышит. Конечно, она не услышала. Даже не обернулась.

Тогда я нашарил что‑то мягкое, но увесистое в той куче, в которой лежал, напряг руку, потратив все свои остатки сил, швырнул это что‑то в сторону водительского сиденья.

Это оказался рюкзак, набитый одеждой и чем‑то еще, что сыпалось из него, пока он летел до места назначения. Но главное – он выполнил свою задачу, и привлек внимание Ники. Она снова остановила АГАТ и подбежала ко мне:

– Что такое? Тебе плохо? Держись, мы уже почти в городе!

– Тихо… – попросил я, дождавшись перерыва в беспокойном щебетании Ники. – Вопросы… Не отвечай… Без меня.

– Что? Какие вопросы? – недоуменно моргнула Ника.

– Любые… – прошептал я. – Не отвечай… Без меня… Скажи… Что тебе тоже… Плохо…

– Что? Зачем?!

– Выполняй… – выдохнул я, и наконец полностью отключился.

Когда я пришел в себя, АГАТа вокруг уже не было. Вокруг была уже знакомая мне больничная палата – ох, повидал я их в этом мире, как родной уже этот интерьер.

К счастью, я здесь не задержусь, это точно. Не знаю, сколько времени прошло, но сейчас я себя ощущал бодрым, здоровым и полным сил. Хоть пешком в академию беги! Ну, или еще оидн АГАТ откапывай иди.

Повертев головой по сторонам, я нашел на столике рядом милый колокольчик с длинной деревянной ручкой. Позвонил в него и стал терепливо ждать, что произойдет.

Спустя полминуты дверь открылась, и внутрь вошла немолодая женщина в синем халате и такой же синей шапочке.

– Доброе утро. – поприветствовала она меня. – Как самочувствие?

– Как у быка. – хмыкнул я. – Что со мной было?

– Сильное праноистощение, начавшееся расщепление праны. Ничего критического, в общем, капельница с раствором амикса – и вы на ногах. – улыбнулась женщина.