Это, конечно, не значит, что я брошу стрельбу из лука… Но явно перестану доверять этому навыку свою жизнь.

Еще нас провожала Чел. Она приехала прямо на вокзал и легко разыскала нас, чтобы сделать две вещи – пожелать мне удачи и вручить три небольшие фотографии – чуть ли не в половину ладони размером. На каждой из них, будто запечатленные для документов, в фас были сфотографированы похожие друг на друга молодые люди с одинаково темными, хоть и по‑разному стриженными волосами и аристократичными тонкими подбородками. Братья Ратко. Мои братья.

Виталий с ярко горящей на шее сигмой в виде пару распахнутых в стороны крыльев.

Марк с волосами, заплетенными в короткие дреды, украшенные металлическими бусинами.

Чингиз с азиатским разрезом глаз и татуировкой, – не сигмой, а простой черной татуировкой, – слезинки под правым глазом.

– Теперь и ты будешь знать, как выглядят те, кто хочет тебя убить, стало быть. – серьезно сказала Чел. – Знаешь, кого опасаться.

– Спасибо. – улыбнулся я. – Но, чем больше времени на часах, тем меньше опасность, что на меня нападут, правда ведь?

– Правда. – серьезно кивнула Чел. – Но своих врагов стоит знать в лицо. Даже по пути к академии я уже не смогу тебе помочь.

– Не страшно. – отмахнулся я, не до конца поняв последнюю фразу. – Прорвемся.

– Будь осторожен. – не отставала Чел. – Поезд в академию это, считай, последний шанс тебя достать, стало быть.

Я скорчил максимально серьезную морду и кивнул:

– Буду. Обещаю.

Чел улыбнулась, и впервые за все время нашего знакомство коснулась меня первой – несмело, рывками, протянула руку и взъерошила волосы. Потом отдернула конечность, будто испугалась, развернулась и почти бегом скрылась в толпе.

– Чего это она? – с ноткой ревности в голосе спросила Ника, провожая ее взглядом.

– Хрен знает. – я пожал плечами, пристально посмотрел на фотографии, запоминая их, и убрал в сумку. – Все‑таки она странноватая.

– Что есть, то есть. – фыркнула Ника. – Пойдем, нам загружаться пора.

Внешне нужный нам поезд ничем не отличался от других поездов, на которых я уже ездил. Разве что вместо кроватей в купе стояли диванчики, да и сами купе были поменьше размером. Сразу видно – в этом поезде не предполагается ехать сутками, тут счет на часы идет.

Погрузившись и распихав под сидушки багаж, мы с Робертом немного поболтали, узнавая друг друга получше, а потом он принялся тратить анекдоты. Делал он это с большим мастерством, постоянно подводя к развязке так, что она происходила в самый неожиданный момент и от того становилась только смешнее. Причем это касалось даже тех анекдотов, которые я уже слышал в прошлой жизни, только, разумеется, переделанных на здешний лад.

Удивительно, но анекдоты, оказывается, в разных мирах повторяются.

Мы давно уже выехали из города, когда Роберт наконец выдохся. И так несколько часов без передыху травил, у меня уже челюсть начала болеть смеяться. Ника все это время втыкала в свой телефон, свободной рукой периодически хватаясь за меня, особенно на крутых поворотах. Думаю, она все эти анекдоты уже не раз слышала.

Внезапно дверь купе открылась и спиной вперед в нее кто‑то вошел. Одетый в серое пальто до колен, черные брюки и черные ботинки, довольно стройный, он все так же спиной к нам закрыл за собой дверь и только после этого обернулся.

– Надеюсь, я вам не помешаю? – спросил он, с улыбкой.

С мерзкой улыбкой, от которой черная капелька, имитирующая слезу под узким глазом, хитро изогнулась.

Можно было долго задавать себе вопросы, как он вычислил, где я буду – ответ лежал на поверхности, проследил. Они это могу.

Можно было долго спрашивать самого себя, как он оказался в поезде – ответ лежал на поверхности. Это же Ратко, кто их знает, что они вообще могут.

Можно было долго убеждать себя, что он не нападет в поезде, что он не настолько глуп, чтобы атаковать меня посреди несколько десятков других реадизайнеров, среди которых если и преподаватели, то есть, вполне себе состоявшиеся взрослые и сильные люди.

Но правда – она опять лежала на поверхности. Если бы он не собирался атаковать, то он бы и не появился здесь.

Мы с Никой среагировали одновременно – она вскочила, приобретая свой боевой вид и замахиваясь на Чингиза рукой, в которой формировался кровавый шарик, я же наоборот – согнулся, запуская руки под свою сидушку и пытаясь нащупать сумку с луком и стрелами.

Этот ублюдок выбрал самый лучший момент, чтобы атаковать нас! Именно тот редчайший случай, когда я почувствовал себя в безопасности, расслабился и убрал лук туда, откуда его нельзя мгновенно извлечь!

Ни я, ни Ника так ничего и не успели сделать. Чингиз внезапно прыгнул прямо на меня, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, словно собирался просто и банально вцепиться мне в горло, как простой человек!

Пришлось бросить только‑только нащупанную сумку, и откинуться назад, оберегая шею, пытаясь ухватиться хоть за что‑то рефлекторным взмахом руки! Ударил Нику головой под колени, она ойкнула, пошатнулась, промахиваясь мимо Чингиза…

И его скрюченные пальцы все же коснулись моей ноги. Чуть‑чуть, буквально двумя пальцами. Но этого хватило.

В глазах резко мелькнуло смазанное окружение, будто ко мне привязали резинку натяжением в десять тысяч тонн, закрепленную на другом конце света, и отпустили, позволяя ей сжаться. Купе поезда, какие‑то горы, равнины, одинокая скопия, замершая на теплом камне – все мелькнуло перед глазами так быстро и резко, что и не понять – было ли оно вообще, или только привиделось.

В любом случае, поезд исчез.

Или, вернее, мы исчезли из поезда. Это совершенно точно. В поезде нигде нет растрескавшейся земли с крупными камнями, что сейчас стремительно приближалась к моему лицу.

Я выставил вперед руки, сгруппировался, принял удар в ладони, перекатился, не удержал инерцию, перекатился еще раз, больно обо что‑то ударился боком, на мгновение потерялся – и дальше катился уже как придется, не понимая, что вокруг происходит. Три переворота – и я наконец остановился, к счастью, ни во что не врезавшись и никуда не улетев.

Кружилась голова, немного подташнивало и саднил ободранный бок, сочась теплым и липким. Главное, чтобы не проткнул. Остальное заживет.

Вдох‑выдох…

Это все, что я мог себе позволить в плане отдыха и необходимости придти в себя. Ведь где‑то рядом Чингиз, сомневаюсь, что он вынес меня из поезда затем, чтобы показать, как красив закат на каменистом плато.

Тем более, что до заката еще много часов.

Я сел и быстро огляделся, главным образом пытаясь понять, успел ли я ухватить сумку с луком. По всему получалось, что нет. Зато я успел ухватить с собой кое‑что другое.

А, вернее, кое‑кого.

Ника уже сидела рядом, держась за перекошенное плечо и сжав зубы. Резкий рывок, хруст, сдавленные ругательства – и рука Кровавой снова как новая.

Получается, я коснулся ее, а Чингиз коснулся меня? Поэтому мы перенеслись?

Ладно, а где сам Чингиз? Если я не вижу его перед собой, значит, он…

Я крутнулся на заднице, закидывая ноги под себя и вскакивая с одновременным разворотом.

Чингиз и правда был за спиной. И ему, кажется, тоже досталось. По крайней мере, он, ка и мы, поднимался с земли, весь пыльный и с разбитой бровью. Его пижонский плащ был порван, и, судя по его выражению лица, происходящее вообще шло не по плану.

Хоть какие‑то хорошие новости.

– Ну ты и паршивец. – спокойно и даже с каким‑то сожалением сказал Чингиз. – Нахрена ты за бабу ухватился? Я же точное количество праны закладывал в этот перенос, а на вас двоих ее не хватило!

– Ох, простите! – фыркнул в ответ я, быстро оценивая обстановку вокруг. В какое бы русло не ушла нашая милая беседа, сомневаюсь, что это закончится чем‑то хорошим.

Обстановку вокруг хорошей назвать тоже язык не поворачивался. Мы оказались на сухой равнине с редкими полумертвыми деревцами, торчащими из местами потрескавшейся земли. Кроме деревьев тут были только камни – от маленьких, помещающихся в ладони, до огромных острых кусков скал, размером с два автобуса, торчащих из земли на манер чудовищных клыков какого‑то хтонического животного.