– И как такое возможно?! – поразился я.

– Чудо, разумеется. Божественное чудо.

– Да уж… Там ведь объем такой, что управиться всего за семьдесят дней – уже само по себе чудо…

– Это так, – согласился Цеймурд. – Святой Иероним трудился над Вульгатой целых пятнадцать лет…

– Вульгата? Это что?

– Это латинский перевод Библии, – устало произнес гоблин. – В самом деле, пан демон, ты не знаешь того, что знают даже малые дети. Где же хваленое всезнание демонов, о котором столько говорится в сказках?

– В сказках и осталось, – мрачно буркнул я.

Цеймурд криво усмехнулся.

– Святой Иероним Стридонтский – он покровительствует в том числе и нам… – задумчиво произнес он.

– Гоблинам?

– Нет, переводчикам. Толмачам. Это было главным делом всей его жизни. Он был не из наших, он был человек, но он мог бы сделать честь и моему народу. Он был одним из немногих богословов того времени, кто считал нужным и даже необходимым основательно изучать еврейский язык – чтобы читать и толковать Библию в подлиннике. Святой Иероним свободно говорил на латыни, греческом, еврейском и арамейском языках. Он одним из первых сформулировал основные принципы и требования хорошего перевода. Точно передавать букву оригинала, однако помнить при этом, что дух все же важнее буквы. «Апостолы и евангелисты при переводе древних писаний искали смысла, а не слов», – так он говорил. Он был прав, как мне кажется. Хотя даже он не сумел полностью избежать ошибок. Например, слова Иисуса – «Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому попасть в Царствие Божие»…

– А что здесь не так?

– Согласись, что звучит это несколько странновато. Ну какая связь между верблюдом и игольным ушком, скажи на милость? Почему именно верблюд, и зачем он вдруг туда полезет?

– Ну и зачем же он туда полезет? – заинтересовался я.

– У некоторых из нас есть подозрение, что здесь произошло небольшое недоразумение. В греческом языке слова «верблюд» и «канат» пишутся и звучат почти одинаково – «kamelos» и «kamilos». И в арамейском языке слова «верблюд» и «канат» одинаковы – «гамла». Вполне возможно, что святой Иероним допустил ошибку, вместо «легче канат протянуть через игольное ушко» написав то, что написал. Впрочем, на смысл самого изречения это не влияет.

– А ты знаешь двадцать два языка, верно? – вспомнил я.

– Двадцать три.

– Охренеть. Трудно было столько выучить?

– Не очень, – пожал плечами Цеймурд. – Учить новые языки – это все равно что спариваться. Первый раз дается трудно, зато каждый следующий – все легче и легче. К тому же лингвистические способности гоблинов высоки весьма. Мы на лету схватываем новые наречия. Лично мне вполне достаточно месяца или двух, чтобы овладеть чужим языком в совершенстве. Поэтому мы и успеваем уже к зрелому возрасту познать много весьма.

– Охренеть, – снова сказал я. – А сколько тебе лет, кстати?

– Тридцать два. Я уже немолод.

– Да ладно, тридцать два – это не так уж много…

– Для человека – не так уж много. Но гоблины живут меньше.

– Насколько?

– Насколько… – вздохнул Цеймурд. – Меньше, чем люди. Они, конечно, тоже живут совсем недолго – лет пятьдесят–шестьдесят… изредка немного дольше. Если сравнивать с эльфами, гномами, цвергами, троллями, ограми… все они живут дольше людей. Но мы, гоблины, живем еще меньше. Раза этак в полтора меньше. Пятидесятилетний гоблин – это древний старик, до такого возраста доживают очень редко. Лишь считанные единицы доживают до пятидесяти пяти. И я слышал об одном–единственном гоблине, который перешагнул шестидесятилетний рубеж. По нашим меркам – настоящий Мафусаил. Легче встретить столетнего человека, чем шестидесятилетнего гоблина.

– Ого… Да, не позавидуешь…

– Еще хуже разве что гноллям, – пожал плечами Цеймурд. – Они седеют уже к тридцати годам.

– Угу. Ясно. Ариэль, а тебе сколько лет? – без всякой задней мысли спросил у эльфийки я.

– Ты хам, напрочь лишенный манер, – спокойно ответила она.

Вечереет. И холодает. Наша карета остановилась на берегу Житного озера. Места здесь тихие, спокойные, ночь тихая, звездная – отчего бы не разбить лагерь на открытом воздухе?

Особенно если учесть, что яцхенов, даже замаскированных, нежелательно светить на людях.

Житное озеро – одно из крупнейших озер этой Европы. Оно уступает таким гигантам, как Колхидское, Италийское или Бискайское озера, но все равно очень велико. Из него вытекает короткая, но очень полноводная река Мбона, несущая свои воды по землям гноллей и великой Скандии, а затем впадающая в Атлантический океан.

Северные и западные берега озера – высокие, скалистые, изрезанные крохотными заливчиками. А вот южный берег, вдоль которого мы едем, наоборот, низкий и ровный. Тут очень много островов – мелких, каменистых. Самый крупный – остров Пажитня, на котором расположен храм Благовещения, построенный почти триста лет назад.

Зимой в этих местах стоят лютые холода. Но Житное озеро очень велико, поэтому замерзает оно не полностью – в самом центре остается нечто вроде огромной проруби. К тому же тут часто бывают шторма, особенно осенью. Они здорово мешают судоходству – по Житному озеру проходит торговый путь, соединяющий Ингрию и Остсаксонию с Летувией и Пруссией.

Я взмахнул руками, делая мощный гребок, и вынырнул на поверхность озера. Крылья резко раскрылись, сбрасывая тучи брызг, и восходящий поток воздуха подбросил меня кверху. Вешу я чрезвычайно мало, поэтому взлетаю с неимоверной легкостью.

Воспарив над водной гладью, я хрипло взвыл. Не по какой–то причине – просто вдруг захотелось. Захотелось возвестить всему миру, что я здесь, что я жив, что я только что искупался и впервые за долгое время у меня хорошее настроение.

Интересно, как я смотрюсь со стороны? Как выглядит крылатый демон о шести руках, носящийся в закатном небе над холодным озером? Довольно готично, наверное. Жаль, некого попросить, чтоб сфоткали.

Точнее, попросить–то есть кого, только вот фиг с два мне эту просьбу исполнят.

Сделав пару виражей, я круто сложил крылья и снова вошел в воду. Яцхен – система уникальная, с равной эффективностью действующая в любых условиях. Крылья сложены треугольниками, перепонка обернута вокруг бедер, хвост вращается безумным пропеллером. Гребу с огромной скоростью, несясь прямо ко дну…

Тормозим! Дно Житного озера очень плоское, каменистое, глубина нигде не превышает тридцати метров. Если слишком сильно разогнаться, запросто можно врезаться башкой.

Мои сверхзрение и Направление одновременно подали сигнал. Левая верхняя рука рефлекторно метнулась в сторону, выплевывая семь длиннющих когтей. Насаженный на них, в руке забился жирный окунь. Первая добыча есть – продолжаем.

Через несколько минут я снова вынырнул на поверхность – с кучей насаженной на когти рыбы. Умение добывать подножный корм ученые «Урана» заложили в меня на уровне инстинктов. И при моем аппетите это отнюдь не лишнее.

Все–таки шесть рук – это очень удобно. В каждую по бутылке водки, а крыльями лететь. Чем не жизнь? Красота!

– И с полей уносится печаль, из души уходит грусть–тревога… – замурлыкал я, плавно приземляясь на бережок. – Привет.

– Привет, – меланхолично ответил Цеймурд, не отрывая глаз от поплавка. Он тоже пытается ловить рыбу. – С уловом тебя, пан демон.

– Угу. А ты–то что–нибудь поймал?

– Кое–что поймал, – пожал плечами гоблин, показывая рваный сапог. – Жаль только, ухи из этого не сваришь.

– Ну и завязывай. Тут клев плохой, рыбу надо долго прикармливать. Или гарпуном бить. Как вот я.

– Нет, я все–таки еще попытаюсь.

– Как знаешь, – не стал спорить я, уходя к общему костру. – Але, гараж! Ваша папа пришла, пожрать принесла!

– Я это не буду, – категорично отказалась Аурэлиэль, брезгливо глядя на бьющихся рыбин.

– Тебя никто и не заставляет. У нас демократия: хочешь – ешь, не хочешь – пшел на хрен.