– Патрон? – неожиданно прозвучало в голове.

– Рабан, скотина чертова! – облегченно воскликнул я. – Жив–таки!

– Конечно, жив. Извини, патрон, Торквемада тебе тут кое–что повредил, и я… вырубился, скажем так. Почти мгновенно вырубился. А теперь вот снова пришел в себя.

– Это, наверное, из–за того, что меня снова очень больно шарахнули. Клин клином вышибло. Только теперь уже не Торквемада, а Пазузу. Как с потерей памяти – от одного удара пропадает, от другого возвращается.

– Что, Пазузу появился?!

– Да.

– Патрон, а что тут вообще было, пока я был в отрубе? Патрон, а почему мы прикованы к стене? Ой, как–то все хреново вокруг, да?..

– Гений. Заткнись и дай подумать.

– Патрон, но я же только что очнулся!

– Вот и заткнись пока что. Я охрененно рад, что ты жив, но сейчас у меня есть дела поважнее. Так что извини. Ариэль! Ариэль, блин, ты там как?!

В углу камеры что–то чуть заметно замерцало. Аурэлиэль выпрямилась, вновь становясь видимой. Пазузу ее не заметил. Не думаю, что эльфийская магия сильнее демонской, но Пазузу был в чужом теле, и его чувства были несколько притуплены.

К тому же здесь не что–нибудь – Ватикан. Это не Светлый мир, но все же нечто наподобие крыльца у входной двери.

А это уже многое.

– Я только что видела нечто по–настоящему шокирующее, – слабым голосом произнесла эльфийка. – Во дворце я столько раз сталкивалась с паном Зовесимой… кто бы мог подумать, что он демон?

– Он им и не был до недавнего времени. Ты можешь меня освободить?

– Ты же не хотел, – ехидно прищурилась Аурэлиэль, нашаривая ключи в потайном кармане рукава.

– Слушай, ты, старец Фора, у нас тут изменились обстоятельства. Теперь я могу доказать, что я невиновен. Ты ведь все видела и слышала?

– Да. На суде я дам показания, но… но люди не всегда верят словам Народа. Меня могут обвинить в преднамеренной лжи.

– Сейчас это в любом случае не имеет значения. Полагаю, очень скоро всем будет на меня наплевать. Пазузу слов на ветер не бросает. Как только эта гниющая кукла выберется на воздух и выплюнет из себя архидемона, Ромеция позавидует Помпеям.

– О боже мой… – прошептала Аурэлиэль, возясь с замками. – Я не все поняла, о чем вы разговаривали, я очень испугалась, но… скажи, почему у тебя столько рук?! Мы успеем?! Мы успеем его догнать?!

– Должны. Иначе нам всем [цензура].

– Не сквернословь, это вульгарно… а, хотя какая теперь разница! Можешь сквернословить, мне теперь уже все равно!

– Можно? – оживился я. – Тогда [цензура] [цензура] в [цензура] на [цензура] через [цензура]!

Лицо бедной эльфийки залило такой густой краской, словно ее три дня парили в бане. Остроконечные уши стали даже не розовыми – ярко–малиновыми.

– Ты… ты просто… – с трудом выдавила она, вставляя в скважину последний ключ.

– Да, знаю, я ходячая мерзость, – подтвердил я, с удовольствием разминая руки. – Но это мы обсудим в другой раз. Пошли.

– Я покажу дорогу…

– Не надо, – отмахнулся я, распахивая дверь. – У меня в голове собственный компас. Не заблужусь.

– Что у тебя в голове?

– Ком… ах да, тут же его еще не изобрели. Волшебный клубочек у меня в голове.

– Что?

– Ну этот – вот тебе, касатик, клубочек, куда он покатится, туда и ты топай… что, сказок в детстве не читала, что ли? А, ладно, хрен с тобой. Эльфы неграмотные, сказок они не знают…

Аурэлиэль задумалась, безуспешно пытаясь понять, о чем я говорю. Потом нерешительно спросила:

– А куда он покатится?

– Кто?

– Волшебный клубочек.

– Да откуда я знаю? Наверное туда, куда тебе надо. Дракона ищешь – так к драконьей пещере покатится. Принцессу ищешь – так к принцессиному замку покатится. Жрать хочешь – к ближайшему ресторану покатится. Диарея замучила – к сортиру покатится. Я это примерно так себе представляю.

– Ты положительно не можешь обойтись без пошлостей, – закатила глаза эльфийка.

Я только отмахнулся. У меня сейчас хватает дел и без дурацкой болтовни. Надо срочно решать, что делать дальше. Очень срочно.

Инквизиторские подземелья как–то пустоваты. В запертых камерах, может, кто и есть – проверять сейчас недосуг, – но в коридорах ни души. Конечно, наверху сейчас глухая полночь, но обычно тут и в это время довольно оживленно. А сейчас никого.

Похоже, у Торквемады с его доминиканцами в данный момент есть дела поважнее. И я даже боюсь представлять, что это за дела.

Догнать Пазузу будет непросто, черт побери. Ибо я понятия не имею, куда он отсюда двинул. Лабиринт здесь нешуточный, выходов наружу не один и не два. Направление традиционно не помогает – Пазузу умеет оставаться для него невидимым.

К тому же не совсем понятно, что делать, когда я его догоню. Теперь Пазузу знает, что я не архидемон. Знает, что у меня нет иммунитета к демонической магии. А значит, уже не будет полагаться только на физическую силу, как в нашем прежнем бою. Тогда–то он думал, что демонское колдовство на меня просто не подействует – как не подействовало бы на Лаларту.

Но теперь… теперь он мне навешает таких люлей, что мало не покажется…

Конечно, я могу отсюда просто свалить. Свалить в другой мир. Рабан благополучно очухался, так что это не проблема. И это было бы весьма разумным решением – сильно сомневаюсь, что мне удастся одолеть Пазузу даже со шкатулкой леди Инанны.

Но… но я не стану убегать. Не стану. Ибо есть на свете такие вещи, которых нельзя делать человеку.

Просто потому, что тогда он потеряет право называться человеком.

Так что же я буду делать? Для начала выберусь из подземелья. Узнаю, что произошло в Ватикане за два дня, которые я тут провел. Прикину, что и как.

А потом разыщу Пазузу и убью его. Или погибну, пытаясь это сделать.

Второе вероятнее первого.

Но для начала нужно сделать кое–что еще. Шкатулка. Шкатулка леди Инанны. Мой единственный шанс на победу. Она была в кармане штанов. Но штаны у меня забрали, когда посадили в камеру. И вместе с ними пропали все вещи – противодемонический ковчежец и две последние вавилонские рыбки. Хрен с ними, с рыбками, но ковчежец нужно вернуть во что бы то ни стало.

Сейчас бы не помешал еще и десяток литров благовония Зкауба, но это не та вещь, которую можно купить в ближайшей аптеке. Разыскивать его в бесконечной плеяде миров нет времени – Пазузу не станет дожидаться, пока я соберу вещи.

– А может, все–таки смоемся, патрон? – жалобно предложил Рабан.

– Даже не обсуждается. Человек я или тварь дрожащая?

– Это ты меня спрашиваешь? – не поняла Аурэлиэль. – Или опять разговариваешь сам с собой, как ты постоянно делаешь?

– Да–да, сам с собой, не обращай внимания. Опять шизофрения разыгралась.

Я прошел еще немного по коридору, пристально таращаясь на сырые стены, а потом резко свернул направо. Там оказался небольшой закуток, оканчивающийся тяжелой дверью из литой бронзы.

– Ты куда? – забеспокоилась Аурэлиэль. – Выход не здесь.

– Знаю. Дай мне пару секунд.

Когти выметнулись из пазух. Я крутанул четырьмя руками, описывая в воздухе круг. Металла почти не касаюсь – так, самыми кончиками. Резкий толчок… и на пол с гулом падает бронзовый диск. Срез идеально гладкий, словно поработали лазерным лучом.

За дверью оказался настоящий склад. Нечто вроде камеры хранения для конфискованного у арестантов. А в дальнем конце – большая печь.

Увы, Направление ясно показало, что именно там мои штаны и находятся. Точнее, то немногое, что от них осталось. Похоже, инквизиторы решили, что одежду и все вещи демона следует незамедлительно уничтожить.

Однако штаны–то они сожгли, вавилонских рыбок тоже, а вот шкатулка Инанны должна была уцелеть. Во–первых, она каменная. Во–вторых, божественного производства. Изделие богов – не та вещь, которая может просто взять и погибнуть в печи смертных.

Как следует покопавшись в золе, я убедился в верности своих рассуждений. Вожделенный ковчежец оказался целым и невредимым, только измазанным в пепле.