А тут еще и яцхен в очередной раз появился. Я почувствовал его высоко-высоко в небе и торопливо скрылся в землянке. Через несколько секунд на землю шлепнулся тяжелый камень.

Опять он пытается убить меня сверху. Уже третий день эта шестирукая гадина швыряет в меня тяжелые предметы. Помнится, я таким образом прикончил Готфрида Бульонского. Однако я, в отличие от Готфрида, чувствую местонахождение врага, поэтому всегда успеваю спрятаться под крышей. Но меня это все равно раздражает. Сиди вот теперь здесь, жди, пока у него кончатся снаряды или терпение.

А чувства Направления у яцхена точно больше нет. Иначе он достал бы меня даже сквозь крышу — крыша-то у землянки ветхая, пробить ее ничего не стоит. Швырни камень посильнее, и всего делов. Но для этого нужно точно знать, где я нахожусь… а он, судя по всему, не знает. Это хорошо.

Хотя рано или поздно он все равно меня достанет. Я не смогу бегать от него вечно. И меня уже достало постоянно озираться. Я ведь теперь даже в туалет хожу по принципу: писай быстро — яцхен близко.

Спрашивается, какой тогда смысл трепыхаться, оттягивать неизбежное?

Но прочь пораженческие мысли. Хрен я дам этой падле меня сожрать. Уж лучше устроить акт самосожжения, чем стать завтраком поганой твари.

Кстати, мысль не лишена смысла. Если я самоубьюсь, яцхен уж точно не станет архидемоном. Только надо устроить это так, чтобы от тела ничего не осталось… ну да, самосожжение как раз подойдет. Хотя кости все равно останутся — у меня же тут не крематорий, чтобы испепелить тело с костями…

Впрочем, этот план мы прибережем на самый крайний случай. Перед тем, как совершать самоубийство, надо обдумать и взвесить все как следует — передумать уже не получится.

— Что там у тебя происходит? — послышалось из ковчежца. — Опять камнями швыряется?

— Опять, — рассеянно ответил я.

— Он ведь тебя все равно убьет, — злорадно фыркнул Пазузу. — Не сегодня, так завтра.

— Может быть. Чего сказать-то хочешь?

— У меня к тебе предложение. Сделка. Выпусти меня — а я убью того, второго.

— Угу. А потом меня, — хмыкнул я.

— Я дам клятву, что не трону тебя даже пальцем. Ты полгода жил в Лэнге — должен знать, как составить клятву, которую я не смогу нарушить. Если хочешь, я сам ее составлю, а ты проверишь.

Я невольно задумался. Черт, а ведь предложение-то соблазнительное.

Только вот я прекрасно помню, что сделки с демонами заканчиваются скверно в девяноста девяти случаях из ста. Пазузу хоть и прикидывается заботливым мишкой, но наверняка замышляет западло. Да и нехорошо это будет, если он опять окажется на свободе. Не для того я его ловил так долго.

— Не-а, — отказался я. — Что-то не тянет.

— Ты не торопись, обдумай все как следует, — настаивал Пазузу. — Мы же оба от этого только выиграем.

— Нет, не хочу.

— Тогда в следующий раз, когда Лаларту здесь появится, я крикну, что не причиню ему вреда.

— Нет, не крикнешь, — лениво ответил я.

— Почему это?

— Потому что тогда он меня убьет. Но тебя он не выпустит, даже не надейся. Ты бы на его месте себя выпустил?

— Да ни за что! — хохотнул Пазузу. — Ты прав, конечно, Лаларту меня не выпустит…

— Кстати, он не Лаларту.

— Я знаю. Но мне же надо его как-то называть. Ты вот как его называешь?

— Просто яцхеном.

— А что такое «яцхен»?

— Это я… ну, название моего вида. Мне подобные.

— Тебе подобные называются хигйджайя, — поправил Пазузу.

— А я называю их яцхенами.

— Почему?

— Долгая история.

— Я никуда не тороплюсь.

Я задумался. Мне не особенно хотелось изливать душу, тем более Пазузу… но почему бы и нет? Теперь мне нечего от него скрывать — кому он расскажет в таком виде? А даже если он каким-то чудом выберется, то ни за что не вернется в Лэнг. А даже если каким-то невероятным образом вернется и настучит Йог-Сотхотху… тот и так уже все знает. Не о чем беспокоиться.

И я рассказал ему все с самого начала. Кто я такой, откуда взялся, как появился на свет, как стал яцхеном, как заменил Лаларту…

Выслушав всю эту историю, Пазузу надолго замолчал. В крышу землянки со свистом врезался очередной булыжник — он легко проломил непрочный настил и грохнулся в полуметре от моих ступней. Я посмотрел в дыру в потолке и увидел высоко в синем небе крохотную точку.

Очень обозленную точку.

По-видимому, снаряды у яцхена закончились. Он еще немного повисел неподвижно, а потом улетел куда-то на юг. Проголодался, наверное.

— Теперь все встало на свои места, — заговорил Пазузу, когда я вернулся к костру. — А я-то никак не мог понять, что ты вообще такое. Ты не был Лаларту, но ты был удивительно на него похож и даже совпадал по ауре. Ты явно был хигйджайя, но ты не мог быть хигйджайя, потому что все они давно погибли…

— А почему они все погибли, кстати? — полюбопытствовал я.

— А ты не знаешь?

— Не знаю. Я спрашивал — никто не знает.

— Архидемоны знают, — ехидно ответил Пазузу. — У архидемонов ты спрашивал?

— Нет. Как-то к слову не пришлось.

— Ну тогда слушай. Эм-м… С чего бы начать… Как становятся архидемонами, ты знаешь?

— Как?

— Что, и этого не знаешь?

— Ну простите, я в ваших гимназиях не обучался, — пожал плечами я.

— Все завязано на ба-хионь, — наставительно сказал Пазузу.

О ба-хионь я знаю. Божественная энергия. Но при чем она здесь?

— Ба-хионь — это очищенный эфир, — объяснил Пазузу. — Его высшее состояние. Ба-хионь одинаково важна и для богов, и для демонов. Одинаково… но по-разному. Для богов ба-хионь — воздух. А для нас — пища.

— И в чем разница?

— Воздух либо есть, либо его нет. Ты не сможешь украсть чужой воздух и не сможешь его никому отдать. Пища же… ее можно купить и продать, отнять и подарить. Боги довольствуются тем, что им уделяют презренные смертные. Мы же не ждем милости от людишек — мы забираем все сами!

— Так что, можно просто обожраться душ и стать архидемоном? — не понял я.

— Если бы все было так просто… — мечтательно произнес Пазузу. — Ба-хионь — это наша пища. Если ты будешь очень много есть, ты станешь не сильнее, а жирнее. Мы, архидемоны, черпаем силы из такульту.

— Кого?..

— Такульту. Не знаешь такого слова?

— Никогда не слышал.

— Пф-ф… — презрительно фыркнул Пазузу. — Ну, на твоем языке это будет… э-э… общая еда?.. пиршество?.. Как-то так.

— Общак, что ли?

— Что-то вроде того. Такульту — это души. Те души, которые полностью принадлежат Лэнгу — купленные, украденные, пожертвованные… Именно благодаря такульту существуют архидемоны.

— Это только в Лэнге так или во всех Темных мирах?

— В разных по-разному. Где-то никакого такульту нет — каждый сам за себя. Где-то весь такульту принадлежит верховному владыке, а он, может быть, уделяет какие-то крохи другим. Где-то есть несколько кланов и несколько такульту. Вот в Хвитачи, например, тринадцать Домов, тринадцать такульту и сто двадцать один лорд-демон. А в Лэнге такульту один, общий. Но Лэнг сейчас — слабый мир, так что нашего такульту хватает всего на десяток архидемонов.

— Но архидемонов же вроде больше.

— Больше. Только некоторые слабее других. Лаларту, Лалассу, Кутулу, Акхкхару, Гелал, Абхот… я. Мы намного слабее, чем Нъярлатхотеп или Шаб-Ниггурат. А все потому, что такульту делится не поровну.

— И как же его делят?

— Архидемоны бессмертны. Но иногда мы все же погибаем. В войне с Мардуком, например, нас погибло довольно много. И после гибели архидемона в такульту образуется свободное место — освободившаяся ба-хионь никого не питает. Чтобы занять свободные места, появляются новые архидемоны.

— А почему другие архидемоны просто не делят эту ба-хионь между собой?

— Потому что нельзя налить в сосуд больше, чем он способен вместить. Если бы Йог-Сотхотх мог все забрать себе, он бы забрал, не сомневайся. Любой из нас забрал бы. Но это невозможно — и поэтому свободные места заполняют новые архидемоны.