Приветственные крики сотрясали тюремные камеры. Заключенные уже посмотрели по RTV1 прямую передачу о «путешествии» Феликса. Наш танатонавт салютовал направо и налево, подмигивая глазом, словно восклицая: «Я же знал, я же говорил!».

В превращенном в танатодром лазарете Рауль схватил кусок картона и цветные фломастеры. Мы все обступили его кружком, пока Феликс пытался поточнее объяснить, что он видел на том свете.

Трогательно было наблюдать, как этот здоровенный, грубый парень подыскивал слова и собирался с мыслями, пытаясь найти точные выражения и стремясь угодить нам, его самым первым друзьям.

Он почесал макушку, он почесал спину, он почесал подмышками. Наморщил лоб. Наш картограф потерял терпение:

— Как все было-то?

— Ну… сначала была воронка, а бока у нее как у короны или цветка хлопка, что-то в этом духе.

Рауль набросал рисунок.

— Нет, — сказал Феликс, — она больше. Я же говорю — воронка.

Он закрыл глаза, чтобы лучше припомнить сей магический образ.

— Как шина из неона, только вокруг себя кружева разбрасывает. Что-то такое жидкое… Как сказать? Огромные волны из голубоватой звездной пыли, брызгающие водяным светом. Впечатление такое, что висишь над огромным океаном, который вертится вокруг себя и образует корону из света и искр.

Вот тебе раз. Питекантроп оказался поэтом. Амандина взирала на него с нежностью.

Рауль стер свой рисунок и на его месте изобразил нечто, напоминавшее салат-латук с распушенными листьями.

— Уже лучше, — одобрил Феликс. — Понимаете? Плывешь в своего рода желе из света и еще чувствуешь приятное ощущение морской прохлады. Честное слово, мне это напомнило, как я в первый раз был на море.

— Какого это все цвета?

— Да голубовато-белого… Но светящееся и вертится, как карусель. Она как бы всасывала в себя еще массу других покойников вокруг меня. У них к пупкам были прицеплены белые веревки, которые лопались, когда они глубже погружались внутрь конуса.

— Лопались? — вмешался Люсиндер.

— Ну я же говорю! Как лопнет там внизу, так они сразу еще больше ускорялись.

— А кто были эти люди? — спросила Амандина.

— Да покойники, из всех стран, все расы, молодые, старые, большие, маленькие…

Рауль приказал нам всем замолчать. Наши расспросы могли отвлечь разведчика. Еще будет время уточнить все детали.

— Продолжайте. Значит, бело-голубая воронка…

— Да. Она понемногу стягивалась и превращалась в гигантскую, розовато-лиловую трубу. А там, в глубине, цвет стенок темнел и сменялся на бирюзовый. До самой бирюзы я не дошел, но видел, где начинается этот оттенок.

— Воронка вращалась все время?

— Да, возле края медленно, а чем глубже, тем быстрей и быстрей. Потом она сужается и становится ярче. А вся толпа внутри бирюзы, и даже я сам, мы все изменили форму.

— Это как?

Феликс гордо выпрямился.

— Корпус у меня был танатонавта, но я стал прозрачный, такой прозрачный, что сам мог сквозь себя видеть. Знаете, как здурово! Я совсем забыл про свое тело. Я больше не чувствовал свой вросший ноготь. Я был как… как…

— … перышко? — предположил я, вспомнив египетскую Книгу мертвых, из которой мне цитировал Рауль.

— Да. Или как воздух, только чуток потверже.

Рауль возился над картоном. Его рисунок приобретал форму. Воронка, труба, прозрачные люди, влекущие за собой свои длинные пуповинки… Смерть наконец-то раскрывает свой облик? Издалека она напоминала огромную растрепанную голову.

— А она большая? — спросил я.

— Жуть! Самое узкое место, что я видел, в диаметре с полсотни километров! Представляете, она глотает всех покойников планеты по сто штук в час! А, да! Не было ни верха, ни низа. Там, наверное, можно внутри по стенкам гулять, никаких проблем, ходи коли вздумаешь.

— А животные тоже были? — поинтересовалась Амандина.

— Не-е, никаких зверюг не было. Только людишки. Но уж этих было целое стадо. Должно быть, где-то война идет, раз такая куча набилась. И все валили в свет, спокойно так, никто не врезается, хоть и гонят, будь здоров. Летят на свет, что мотыльки.

Рауль многозначительно поднял карандаш.

— В какой-то момент все эти прозрачные мертвецы неизбежно должны будут друг с другом столкнуться, — заметил я.

— Где же вы остановились? — спросил Люсиндер.

На картоне Феликс пальцем показал место на раструбе бело-голубой воронки.

— Тут.

Такая точность меня изумила.

— Я не мог идти дальше, — пояснил Феликс. — Еще сантиметр и моя серебряная пуповина тоже бы лопнула, а тогда… «чао, бамбина, сорри».

— Но вы раньше упоминали, что пуповина бесконечно растягивается, — отметил президент.

— В голове именно это и пронеслось. Но чем дальше притягиваешься светом, тем суше становится пуповина, потом она превращается в хрупкую и ломкую. Нет, ребята, это бордель, еще сантиметр и мне бы осталось только с вами распрощаться. Вот здесь — мой последний предел.

Он вновь ткнул пальцем в то же место. Черным фломастером Рауль начертил длинную штриховую линию. «Коматозная стена», приписал он снизу.

— И что это означает? — вмешался я.

— Я думаю, что это как звуковой барьер в свое время. Предел, который тогда никто не мог преодолеть, не подвергая себя опасности. Сейчас, когда у нас появилась эта карта, у нас появилась и новая цель: пересечь эту линию.

И за контуром, обозначающем коматозную стену, Рауль жирными буквами написал: Терра инкогнита.

Неизвестная земля.

Мы с уважением разглядывали рисунок. Именно так и начиналась разведка нового континента. Первый контакт, сначала высадка на берегу, а потом, по мере того, как первопроходцы углублялись дальше, на карте появлялись горы, прерии и озера, а Терра инкогнита все больше и больше отодвигалась к краям листа. Именно так было в Африке, в Америке, в Австралии. Понемногу, шаг за шагом люди стирали эти два слова, этот ярлык невежества.

Терра инкогнита … Присутствующие во время эксперимента во Дворце Конгресса считали, что стали свидетелями конечного результата научно-политического проекта. Мы же вчетвером — Люсиндер, Рауль, Амандина и я — мы знали, что это не конец, а напротив — только начало.

Еще предстоит исследовать этот розовато-лиловый туннель, который превращается в бирюзовый. Еще предстоит закончить карту и отбросить за ее край эти слова: Терра инкогнита.

Рауль хлопнул в ладоши.

— Вперед, только вперед, в неизвестное, — прошептал он, не в силах подавить улыбку отважного конкистадора.

Наш новый девиз.

Мы смотрели друг на друга и в наших глазах сверкал один и тот же огонь.

Приключение еще только начиналось.

Вперед, в Неизвестное!

«Первый человек, официально ступивший на тот свет — француз и его зовут Феликс Кербоз. Мы уже давно и неоднократно в своих передовицах выражали полную уверенность в успехе дерзкого проекта нашего президента Люсиндера. Благодаря его усилиям научная сборная Франции опередила всех иностранных соперников и первой достигла континента мертвых. Наша газета уже присудила Феликсу Кербозу титул „Человек года“ и обратилась с петицией, чтобы его как можно быстрее зачислили в ряды Почетного Легиона».

«Смерть можно навещать. Группа европейских исследователей сумела отправить человека на тот свет и вернуть обратно живым и невредимым. Увы, этому успеху предшествовали многочисленные бесплодные попытки. Во Франции порядка сотни человеческих „подопытных кроликов“ обломали себе зубы об этот беспрецедентный проект. Однако, несмотря на саркастическое отношение французов, единодушно осудивших эту — с их точки зрения — „лабораторию запрограммированной смерти“, Феликс Кербоз вышел с честью из гекатомбы. Британская группа вот-вот готова, в свою очередь, включиться в эту эпопею. Следите за нашими репортажами в следующих выпусках».