Порывшись в книгах, лежавших у меня на столике, он воскликнул:

— Во! А сейчас ты увлекся мистикой?

— Я читаю, что хочу и не собираюсь ни перед кем отчитываться, — раздраженно ответил я.

Я готов был уступать матери, но склоняться перед Конрадом — это уже слишком.

Он объявил:

— «Пополь Вух», или «Книга преданий» … Это что, про колдунов?

Я выхватил драгоценную книгу из его рук.

— Это библия индейцев киче в Мексике, — я чуть не плюнул ему в лицо.

— А, ну да! А вот еще: И-Цзин, "Книга превращений". А здесь "Бардо Тодоль ", "Книга мертвых". И «Рамаяна». Вот это да! Слушай, у тебя здесь все есть. Одной только «Камасутры» не хватает!

— Конрад, если ты сюда заявился меня провоцировать, то убирайся к чертовой матери, пока я тебе не начистил морду! Иди куда-нибудь еще и там выпендривайся своими бабками, колесами и девками. А меня оставь в покое!

— Ах, где ты мой, кладбищенский покой! — загнусавил Конрад.

Я уже было ринулся на него с кулаками, но между нами влезла мать.

— Не разговаривай со своим братом в таком тоне. Мне он не приносит ничего, кроме радости. Посмотри: он женат, подарил мне внуков. Его не в чем упрекнуть! Уж он-то не ходит задравши нос, что его пропустили на телевидение!

Я готов был рвать на себе волосы в бессильном отчаянии! Чтобы вернуть спокойствие, я начал замедленно дышать.

— Если вы пришли, только чтобы надо мной издеваться, я предпочитаю вас больше не задерживать. Вы боитесь, что я стану счастлив? Вы хотите отравить мне все удовольствие?

Мать заметила, что у меня, как и всегда, на рубашке верхняя пуговица расстегнута. Как и всегда, она принялась ее застегивать, больно ущипнув при этом шею. Этим она дала понять, что меня наказывают за перехват инициативы в разговоре.

— Как вообще ты смеешь разговаривать с нами в таком тоне? — негодовала она. — Даже когда ты в свое время таскался по кладбищам с этим своим Разорбаком, я никогда тебе не выговаривала, хотя я отлично знала, что многие матери не разрешали своим детям водиться с ненормальными.

— Рауль нормальный!

— Все же он немного особенный, ты сам это признавал и к тому же…

— Вы обо мне говорите?

Нет, все-таки мне, видно, придется взять себя за шиворот и установить, наконец, щеколду на дверь. А то ходят, кому ни вздумается. Амбарные замки, засовы, дверные глазки, звонки и — здравствуй, мой покой и уединение!

А пока что тем хуже для Рауля, если он услышал в свой адрес нелестные замечания моей матери! Это его отучит сваливаться мне на голову с бухты-барахты.

— Здравствуй, Рауль, — холодно сказал я.

— Да-да, профессор Разорбак, — признал мой братец уважительным тоном, — мы как раз вас и вспоминали. Мы думаем, что раз вы сейчас стали богатые и знаменитые, вам потребуется финансовый консультант присматривать за вашими интересами. В конце концов, вы вдвоем и мадемуазель, вы все равно как рок-группа. Вам нужен импресарио, который позаботится о вашем имидже, который будет заниматься вашими контрактами, который…

Я ожидал, что Рауль резко оборвет этого шутника. Ничуть не бывало. Он внимательно его слушал.

— Это твой брат? — спросил он.

— Да, — несчастно признал я.

— А я его мать! — гордо объявила моя родительница.

Рауль взялся за подбородок.

— У твоего брата появилась неплохая идея, — согласился он. — Нам действительно нужно толково организовать работу нового танатодрома.

Конрад с напыщенным видом принялся излагать свои прожекты:

— Именно. И я думаю, что по соседству с ним интересно открыть сувенирную лавку. Там можно будет торговать вот такими вот футболками.

«Умирать — наше ремесло», можно было прочесть на той тряпке, что он вытащил из своего кармана.

Я был потрясен. Этого нельзя было сказать про Рауля, который стал внимательно разглядывать материю.

— Неплохо! А она садится или линяет при стирке?

— Нет. Гарантированный краситель, я уже проверяла, — вмешалась маман.

Рауль настроен отдать наш священный проект в руки торговщиков и менял, тех самых, что превратили Храм Господень в вертеп разбойников? Я туда не вернусь.

— Но…

Он приказал мне помолчать.

— Твой брат прав, Мишель. Лавка позволит людям лучше познакомиться с нашей работой, придаст ей престиж в глазах общественности.

— А я… я буду вашим пресс-атташе! — воскликнула моя нежная мать. — И раз так, то смогу чаще видеть Мишеля. Я за него серьезно возьмусь.

Я протер глаза и уши. Нет, это не сон. Мы начинали, желая постигнуть тайну смерти, чтобы тем самым изменить жизнь, изменить мир, изменить человечество… Вуаля, теперь мы увлеклись организацией магазина «танатосувениров». Мы живем поистине в чудесную эпоху! Если бы Иисус Христос вернулся на землю, ему тоже, наверное, пришлось бы заняться популяризацией своих заветов. «Люби ближнего своего» — на розовато-лиловых майках. И «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» — белые свитера, 70% хлопка, 30% синтетики, стирать в теплой воде. Уж это отлично устроило бы Конрада!

Я вообразил даже, как распропагандировать Лао-Цзы через уличные киоски. «Кто знает, не говорит. Кто говорит, не знает». Налетай, обалденные водолазки!

А впрочем, уж если Рауль, мой друг профессор Разорбак, не жалуется, то кто я такой, чтобы на это возражать?

Мой брат откроет магазин, закупит оптом секонд-хэнда и всякого мусора на Тайване, а мать займется лавкой.

Я пожал плечами, повторяя самому себе, что это посмешище, по крайней мере, никого не убьет.

— А твоя санитарка, ты когда нас с ней познакомишь? — напомнила мать, чтобы добить меня окончательно.