— Послушайте, Антарм, — сказал я возбужденно. Мысль, пришедшая мне в голову, показалась совершенно естественной, и я не замедлил ею поделиться. — Если допустить, то вы правы и я нахожусь под чьим-то влиянием… Но вы-то! Разве вы не можете это влияние обнаружить и отсечь?

— Обнаружить могу, — хмыкнул Антарм, — и собственно, уже обнаружил. Ментальный след тянется за вами, как довольно плотная нить, через которую перекачивается энергия.

— Тогда что же вы!..

— Я не вижу другого конца нити. И отсечь не могу, она слишком плотная.

— Вы не видите другого конца? Но тогда нужно пойти вдоль нити, и она нас приведет к тому, кто…

— Разумеется, мы так и сделаем. Проблема в том, что человек на другом конце поймет это и примет меры. Впрочем, это уже мои проблемы.

— Почему вы раньше не сказали, что видите эту… как ее… ментальную нить? — спросил я.

— Но я не мог ее видеть раньше! — удивленно воскликнул Антарм. — Я увидел нить, когда вы раскрылись, и опять перестану ее различать, если вы закроетесь, и когда взойдет солнце, потому что оно слепит, или если мы отойдем от реки и энергия не будет концентрироваться… В общем, много если, Ариман. Сейчас я, по крайней мере, определил направление.

— Значит, и нужно идти по прямой!

— Погодите, — прервал меня Антарм. — Пока вы еще открыты… Скажите, вам сейчас легче вообразить мир, из которого вы якобы явились?

Я пропустил мимо ушей это «якобы». Мне не нужно было воображать свой мир, я видел его. Или ощущал, а глаза сами рисовали картинку, пользуясь воспоминаниями? Неважно. Я увидел, как Виктор опрокинул очередную стопку, и ощутил его мрачную уверенность в том, что он обязан выкрутиться. Если он потеряет дело, если придется закрыть «Феникс», долго ему не жить. Врагов у него достаточно, и когда он окажется без прикрытия, у каждого из них будут развязаны руки. Он обязан расследовать гибель Аркадия самостоятельно — дело у него уже отняли, но он все равно должен…

— Отлично, — произнес голос Антарма. — Ваш бывший начальник на нашей стороне.

— Якобы, — язвительно сказал я.

— Конечно, — без тени смущения согласился Антарм. — Но это не имеет значения. Можете выходить из состояния медитации, я не собираюсь тащить вас на себе.

Следователь протянул мне руку, и я встал.

— Антарм, — сказал я. — Вы действительно считаете, что все, что я вам рассказал, — игра моего воображения?

— Не обсуждается, — уклонился следователь.

— Скажите, — продолжал я, — почему нет птиц? Почему я за эти дни не видел никаких зверей, кроме собак и кошек?

— Другие звери? — удивился Антарм. — Ариман, давайте двигаться, на ваши вопросы я отвечу потом, если сумею, конечно. Я ведь не Учитель.

В голосе его послышался упрек. Антарм повернулся и пошел прочь. Я почувствовал странную силу, притягивавшую меня к Следователю — будто наручники или, того хуже, кандалы. Мне не оставалось ничего другого, как двинуться следом. Так мы и шли в темноте некоторое время — впереди Антарм, я в нескольких шагах позади. Следователь молчал, и я начал думать о том, что, если действительно могу ощущать свой собственный мир — не вспоминать, как я замечательно там жил, но видеть именно настоящее, а не прошлое, — то, может быть, существует способ дать Виктору знать о себе? Помочь ему? А он, в свою очередь, сможет помочь мне?

Меня не интересовала физическая сторона такой связи. Пусть даже это будет фиктивная связь. «Якобы» — как сказал Антарм. Но если это сможет помочь…

Интересно, — подумал я, — если нить, о которой говорит следователь, тянется на тысячи километров, мы так и будем идти пешком через леса, поля, горы — может, даже моря и океаны?

— Не будем, успокойтесь, — бросил, не оборачиваясь, Антарм. — Скоро взойдет солнце, и нам придется искать другой способ передвижения.

— Расскажите подробнее о следе, по которому мы идем, — попросил я. — Это что, след мысли? Он не материален, верно?

— Это не след мысли, с чего вы взяли? Если бы я смог ухватить мысль человека, взявшего вас на поводок, задача была бы решена. Это линия воли. Есть такой закон природы… Не помню, как он точно формулируется. Примерно так: линия воли возникает в случае, когда мыслительные системы находятся в резонансе направлений цели… Или нет. Цель здесь ни при чем, цели-то как раз у нас не совпадают. Может, речь идет о противоположности целей?.. Нет, Ариман, не знаю.

— В школе плохо учились? — насмешливо спросил я.

— Нет, — в голосе следователя послышалось смущение. — Учитель у меня был замечательный. Просто цель у меня была другая. Я следователь, таким пришел, таким и останусь. Физика не для меня, не обижайтесь.

— Вы хотите сказать, что появились в этом мире, уже имея специальность? Изначально ощутили себя следователем? И с момента своего явления на полях Иалу знали уголовный кодекс, а?

Я иронизировал, и Антарм это чувствовал, но ответил совершенно серьезно:

— Конечно, таково мое назначение. Как ваше — стремление к женщине, о котором вы сказали. И кстати, я пришел вовсе не на поле Иалу, а на поле Сардоны.

— Какая разница?

— Принципиальная! Поля Иалу рождают мыслителей, людей, способных производить мысли. А с полей Сардоны приходят люди действия, такие, как я. Я не могу производить новые понятия, но новые действия — сколько угодно.

— По-вашему, я способен произволить новые понятия? Такие, каких не было прежде?

— Конечно. Вот вам факт — вы произвели целый мир, в котором якобы жили до…

— Понятно, — перебил я и, неожиданно споткнувшись то ли о камень, то ли о лежавшее на земле дерево, повалился вперед. Уперевшись ладонями в холодную землю, я приподнялся и обнаружил, что не имею представления, где находится Антарм.

— Поднимайтесь, — сказал Следователь, гголос его звучал так, будто Антарм стоял рядом и протягивал руку, за которую я немедленно уцепился. Я встал на ноги, и рука исчезла.

— Все в порядке? — спросил голос Антарма. — Смотрите под ноги, Ариман..

— В такой темноте? — огрызнулся я.

— Не глазами смотрите, — сказал Следователь. — Что за странная привычка — на все смотреть только глазами? Что вы можете увидеть? Поверхность? Нет здесь никакой поверхности. Вы о суть споткнулись. Суть собственной проблемы. Вот и вспомните, о чем думали, когда приложились лбом!

О чем я думал? О новых понятиях, которые я якобы способен производить, в отличие от Антарма. В отличие от моего конвоира, я прекрасно знал, что всю жизнь (о Господи! Жизнь? Какую? Ту, которой уже нет?) отличался неспособностью производить новые понятия, потому и на юридический пошел в свое время — там нужно было подчиняться уже созданным законам, а не ломать голову, придумывая новые.

С другой стороны, чем новизна понятия, новизна идеи отличаются от новизны поступка? Если существует энергия мысли, то я бы сказал так: новая идея — это потенциальная энергия, создаваемая мозгом, а анализ идей, уже существующих, — энергия кинетическая, она не создается из ничего, но пользуется уже созданным. Я никак не мог бы назвать себя производителем идей и концепций.

Я плелся за Следователем в полной темноте, звезды светили с неба — яркие, но ничего не освещавшие. Был свет в небе и мрак на земле, и были они отделены друг от друга, не смешиваясь…

Я не мог заставить себя идти во мраке, закрыв глаза. Тогда я прикрыл глаза ладонями и лишь тогда, лишив себя зрения, увидел наконец мир таким, каким он был на самом деле.

Почему я не сделал этого раньше? Почему Антарм не сказал мне об этом?

Мы шли по узкой тропе, петлявшей между невысокими холмами. Лес стоял справа высоким изломанным забором, а слева наш путь отслеживала река, поверхность ее тускло блестела радугой — будто пленка нефти. Я знал, что это, конечно, не нефть — знание тоже шло от реки, и, задав ей вопрос, я понял и ответ: вода. Почему вода, чистая, как слеза ребенка, выглядела радужным нефтяным пятном? Потому, понял я немедленно, что это была именно та суть воды, о которой говорил Антарм. И поле за рекой было сутью поля, а не названием, и суть эта, совмещенная с сутью воды и не существовавшая без нее, заключалась в том, что здесь втекали в землю и растворялись в ней дневные мысли жителей Калгана. Мысли были разными, оранжевыми, желтыми, зелеными, голубыми. И черными в том числе — это был как бы траурный налет на нефтяной пленке, будто слой мазута.