— Ты весь здесь? — спросил Ученый, хотя прекрасно видел, что Миньян явился на встречу, не утратив ни одной из своих частей.

Ответа не последовало, и Минозис сделал еще одну странную вещь — взял за руку Даэну, а другую руку положил на плечо Аримана. Миньян понял, чего ждал от него Ученый, и завершил цепь, образовав посреди гулкого помещения живой круг.

Теперь можно было говорить — впрочем, теперь-то как раз можно было и не разговаривать вовсе, а только вслушиваться в себя, поскольку Ученый отдал свое сознание и стал такой же частью Миньяна, как Ариман с Даэной, Антарм с Ормуздом, Виктор с Владом, Генрих с Натали, Чухновский с Абрамом. Парные домены Миньяна дополнились одиночной структурой, взошедшей над ними, но не управлявшей, а обнявшей их своим мыслительным полем и понявшей их так, как они сами себя не понимали никогда в прежней и нынешней жизни.

— Ты хотел моей смерти, — сказал Миньян.

— Было ли смертью то, что произошло с тобой? — возразил Минозис.

— Ты утверждал, что энергия моей памяти разрушает мир, — сказал Миньян. — Я восстановил эту энергию и накопил новую. Ты выступишь против меня?

— Ученые никогда не выступали против тебя, — возразил Минозис. — Ты был опасен, потому что помнил не все, что должен был, и не так, как это было необходимо. Энергия может быть разрушительной, но она же, направленная в нужную сторону, способна созидать.

— Я больше не опасен? — спросил Миньян.

— Теперь лишь ты можешь ответить на этот вопрос, — сказал Минозис. — Я не знаю, что произошло с тобой во Вселенной, где нет материи. Мы ничего об этом мире не знаем, кроме того, что он ДОЛЖЕН существовать. Ты восстановил свою память, более того, ты помнишь сейчас и то, чего не мог помнить, уходя. У тебя есть ответ на главный вопрос мироздания. Ты знаешь. Мы — нет.

— Сколько времени прошло после того, как ты уничтожил меня на полях Иалу? — спросил Миньян.

— После? — усмехнулся Минозис. — Ты еще не ушел, но ты уже вернулся. Только ты можешь помочь мне сразиться с тобой на полях Иалу. Ты вернулся. Помоги себе уйти.

Резким движением Минозис выдернул себя из круга. Подойдя к Голему, он кистью руки стер со лба глинянного исполина букву «алеф».

Миньян подался вперед, Чухновский и Абрам отделились от группы и приблизились к монстру, застывшему в нелепой позе, когда имя его сократилось на одну букву. Буква эта, точнее — идея буквы, мысль о ней, висела в воздухе на уровне груди раввина, он мог взять ее — а взяв, непременно получил бы возможность управлять жизнью и смертью глиняного существа, созданного, конечно, не в лаборатории Бен-Бецалеля, а мысленным усилием Минозиса или кого-то из его коллег.

— Ну же, — подтолкнул Чухновского Ученый. — Ты знаешь, что делать.

Чухновский действительно знал это. Миньян это знал — в его сознании сложилась мозаика воспоминаний, мозаика общих представлений и те идеи, что он вынес из Третьего мира. Миньян вздохнул — впервые после возвращения его легкие наполнились воздухом, а сердца забились в унисон, будто синхронизованные движением времени, — и Чухновский протянул наконец ладонь и положил в нее то, что символизировала буква «алеф», а ладонь поднес ко рту, будто хотел съесть символ, и лишь в последнее мгновение передумал: буква растаяла в его ладони, а содержавшийся в ней смысл перетек в сознание Миньяна.

Минозис широко улыбнулся. Легкой походкой он подошел к длинному столу, уставленному алхимической аппаратурой, и сел на его край, будто учитель, только что задавший ученику сложную научную задачу и ожидавший теперь правильного решения.

— Битва на поле Иалу, — сказал Миньян. — Поле выглядело сожженным, когда я вернулся. Это было поле ПОСЛЕ сражения. Я не мог вернуться раньше, чем ушел.

— Ты хочешь, чтобы я непременно разъяснил тебе этот небольшой парадокс? — улыбнулся Минозис.

— Закон Бортана! — воскликнул Ормузд, на мгновение перетянув к себе сознание Миньяна. Он сразу отступил, но переданное по мысленной цепочке решение больше не требовало разъяснений.

— Именно так, — кивнул Минозис. — Время лишь там является простой последовательностью событий, где материя не способна переходить в состояние духа. Ты мог бы понять это тогда, когда для достижения своей цели Ариман направил стрелу времени в прошлое и приложил свою ладонь к груди человека, жившего двумя столетиями раньше. Или когда пытался убить себя прежде, чем был готов к уходу. Авария на трассе перед встречей с Натальей Раскиной…

— Похоже, — сказал Миньян, — ты знаешь обо мне гораздо больше, чем мне казалось при нашей прежней встрече.

— Сейчас я знаю о тебе все, — пожал плечами Минозис. — Я же был тобой. Должен сказать, что это трудно для одиночного разума.

— Если ты все знаешь, — заявил Миньян, — то имеет ли смысл наша встреча на полях Иалу и твоя победа?

— И опять ты неправ, — сказал Ученый. — Если говорить об информации, то смысла в сражении нет, поскольку я уже знаю все то, что знаешь ты. Подумай, однако, сам: время может иметь несколько измерений, но причинно-следственные связи все равно остаются основой всякого многомерного движения. Причина может предшествовать следствию, как это всегда бывает в линейном времени материального мира. Причина может возникнуть одновременно со следствием, после него или даже в другом пространственно-временном слое, но причина должна быть всегда. Твое появление в Третьем мире создало множество следствий, в том числе и для твоей материальной Вселенной. Ты хочешь погубить свой мир вместо того, чтобы спасти?

— Не весь я, похоже, родился в материальном мире, — заявил Миньян. — Что скажешь об Ормузде и Антарме?

— Почему об этом должен говорить я? — удивился Ученый.

Миньян наклонил головы и принял встречный вопрос, ставший очевидным и ожидаемым ответом.

Ормузд посмотрел в глаза Ариману, Антарм встретился взглядом с Виктором, мысли соприкоснулись и открылись. Даэна встала между мужчинами, образовался почти равносторонний пятиугольник, и воспоминание, хранившееся в их общей генетической памяти, всплыло из глубин подсознания.

Энергия этого воспоминания дала о себе знать даже прежде, чем образ был воспринят и понят. Воздух комнаты будто раскалился и начал светиться. Минозис сделал шаг и застыл в нелепой, казалось бы, позе — наклонившись вперед, Ученый полулежал на уплотнившемся воздухе, будто на невидимой подушке.

Миньян сгруппировался, образовав круг, в центре которого оказался лишенный возможности двигаться Ученый. В сгустившемся до осязаемости воздухе комнаты возник участок поля Иалу — тот, где в мир пришел Ариман.

Он и сейчас был здесь, обнимая Даэну, а рядом стоял мальчишка Ормузд, и неожиданно из мрака, будто из-за кулис импровизированной сцены, возникли тени, мгновением спустя сформировавшие раввина Чухновского и Абрама Подольского. Генрих Подольский появился об руку с Натальей Раскиной, а с краю, будто неприкаянные, но равно необходимые, уже проявлялись Антарм, Виктор и Влад. Метальников рвался в бой — похоже, только он один и понимать ничего не хотел, его вела ситуация: на него и его друзей нападали, он должен был защищаться, и если придется, то пожертвовать собой.

«Ты видишь теперь?» — спросил Ормузд, Учитель, так хотевший научить Аримана добру — природным законам, управлявшим этим миром.

«Вижу, — пробормотал Ариман. — Поздно, Ормузд. Что сделано, то сделано. К тому же, мы проиграли».

Это было не так. Память будущего Миньяна, вспрыснутая в пространство-время Второй Вселенной, лишь ненамного ускорила бег времени, а Ученые, не сумев удержать Аримана и его воинство в камере купола, использовали другое средство — впрочем, разве это сделали они?

Миньян боролся сам с собой, Минозис лишь наблюдал за этим процессом.

«Барух ата адонай»… — это был голос Виктора, странно звучавший под куполом поля Иалу, а голос раввина Чухновского повторил:

«Благословен будь, господь наш»…

Миньян боролся сам с собой — и победил.

Минозис сидел на краешке стола и покачивал ногой, на которой то появлялась, то исчезала тяжелая кожаная туфля — сначала Миньян решил было, что подобное впечатление производит странная игра света и тени, но Ариман подумал, Ормузд согласился, а остальные приняли во внимание, что для Ученого это была игра — так Виктор, разговаривая с посетителями в прошлой жизни, любил подбрасывать в правой руке тяжелый металлический шарик. Игра Минозиса не то чтобы раздражала, но отвлекала — особенно остро реагировал Влад с его сугубо практичным подходом к реальности.