— Вот видите, — сказал я. — Не так уж много времени понадобилось мне, чтобы вспомнить былые навыки.

Хорошо бы еще иметь веревку, чтобы связать Антарма — хотя бы на время.

— Мы не двинемся с места, пока вы не ответите на мои вопросы, — сказал я.

— Я бы и так на них ответил, — проговорил Следователь. — Не понимаю, что вы делаете.

— Первый вопрос, — продолжал я. — Почему Ученый считает меня опасным?

— Ответ вы знаете лучше меня, — пробормотал Антарм. — Мои объяснения только помешают вам, Ариман.

— Объясните, — потребовал я.

Антарм дернулся у меня под рукой, но я сжал пальцы на его шее, и он затих. Минуту спустя я ослабил давление, и Следователь прокашлялся.

— Вы опасны, — с неожиданным жаром произнес Антарм, — потому что ваш образ мысли не принадлежит этому миру. Вы утверждаете, что помните себя существом иного мира, это невозможно, вы должны это знать, это безумие, но оно — ведь это мысль, а следовательно действие — разрывает ментальные связи вокруг вас и на много лет в будущее. Ваша память — вот что самое опасное!

Антарм неожиданно забился у меня в руках, будто курица, которую поймал хозяин и понес под нож, а она поняла, что жизни ее приходит конец и сопротивляется изо всех куриных сил, без смысла и надежды.

— Спокойно, — сказал я, прижимая Антарма к земле.

— Не могу, — прохрипел он. — Вы же не даете мне думать. Как я могу отвечать, если нужно подумать?

— Думайте на здоровье! — воскликнул я.

— Так вы же мне пошевелиться не даете…

— При чем здесь… — начал я и прикусил язык. Действительно, если энергия движения мысли неотделима от энергии движения вещества, не следует ли из этого, что думая о чем-то, я непременно должен совершать какие-то механические действия?

— Отвечайте не думая, — потребовал я. — Так даже лучше, вам не придется что-то скрывать.

— Я и не могу…

— Не спорьте! До каких пределов простираются ваши полномочия? Например, если вы сочтете меня слишком опасным, есть ли у вас полномочия убить меня, чтобы избавить мир от врага?

— Убить вас? — искренне поразился Антарм. — Как вы это себе представляете?

— Я же каким-то образом убил Учителя!

— Но это совершенно другое! Направленный переход энергии, понимаете?

— Не понимаю. Переход какой энергии, откуда и куда? И что я в конце концов сделал с Ормуздом? Убил или нет?

Я кричал и, не осознавая того, все крепче сжимал горло следователя. Антарм уже и биться перестал, смотрел на меня с недоумением, я видел его взгляд даже в темноте, потому что он проникал в душу, я и не подозревал, что такое возможно — не видя человека, ловить его взгляд и читать в нем ответ на свои мысли.

— Убил я Ормузда или нет? — повторил я и ослабил хватку, готовый в любой момент применить один из болевых приемов.

— Убили, — сказал Антарм.

— Можно ли вернуть ему жизнь?

— Можно.

— Так какого дьявола! — воскликнул я. — Верните.

— Невозможно.

— А если яснее?

— Я не управляю законами природы. И Ученый не управляет. И никто. Вы можете, и потому вы опасны.

— Что я должен сделать?

— Откуда мне знать?

— А Минозис знает?

— Нет, конечно. Только вы.

— Я тоже не знаю, — сообщил я. — Хорошо, пойдем дальше. Здесь может быть кое-кто из моих старых знакомых. Я говорил вам. Те, кого я убил в моем мире. Якобы. Как мне их найти?

— Не знаю, — уныло произнес следователь. — Это из области воображаемого. Воображаемое — не мысль, оно не обладает энергией натяжения. Воображаемое создает только потенциальную энергию.

— О чем вы толкуете? Я не воображал этих людей. Они существовали на самом деле. Они умерли. Они могут быть здесь. Как и я. Я умер тоже. Этот мир — мир, куда люди попадают после смерти.

— Я не силен в философии, — сказал Антарм. — Но даже мне известно, что люди возникают на полях пришествия, а не из каких-то иных миров.

Антарм был убежден в том, что говорил. В его философии никакого другого мира просто не существовало. В его философии не существовало даже богов — и я понимал почему. Зачем создавать Бога в своем воображении, если реальное и идеальное равно доступны не только пониманию, но простому физическому воздействию? «Да будет свет!» — так мог сказать и сотворить словом в моем мире только Бог. А здесь и подумать, и сказать, и сделать и уничтожить сделанное мог каждый, и я в том числе, что и доказала нелепая смерть Ормузда — просто я не знал, в отличие от Антарма и других, как управлять этой своей способностью.

Антарм опять начал дергаться и, следовательно, думать, а мне это было не нужно.

— Быстро! — сказал я и двинул его в ребро. — Как мне найти этих людей? Жду ответа.

— По звездам, как еще! — вскинулся Следователь.

— То есть?

— Найдите звезду, соответствующую ментальной сути того, кого вы ищете. Возьмите луч. И — вперед.

— Как я найду звезду, если я и этой сути, как ее… ментальной… не знаю?

— Иногда я не понимаю Ученого, — сказал Антарм помолчав. — Он говорит, что вы опасны, но как вы можете быть опасны, если ничего не знаете и ничего не понимаете?

— Вернемся к звездам, — сказал я. — Мою-то звезду вы можете мне показать?

— Я? Вам? Каким образом? Я вижу вашу звезду, я нашел вас на поляне по вашему ментальному пути, но как я могу это показать вам, если ваша звезда — другая?

— Не понял. Что значит — другая, если вы ее видите?

— Вижу, но вы ее видеть не можете! Вы можете видеть собственную суть? Нет? И звезду — так же. Мою — да. Любого другого, в том числе и того, кто вам нужен. Свою — нет.

— Чтоб я так был здоров, — пробормотал я. — Последний вопрос. Есть еще одно… одна… Не из моего мира.

— Вы о женщине, что видели в снах? — тихо произнес Антарм, и в голосе его я услышал участие. — Той, которую вы любите?

— Откуда… — я сглотнул. — Почему вы решили, что я ее люблю?

— Вы так думаете, — удивленно сказал Антарм.

— Тогда… Где мне искать ее?

— Не знаю. Я вижу ее отражение в ваших мыслях. Ее собственная мысль для меня скрыта. А по отражению не уловить пути.

— Не уверен, что вы говорите правду, — вздохнул я. — У меня такое впечатление, что вы просто вставляете мне палки в колеса.

— Вставляю куда?

— Вы не знаете, что такое колесо?

— Нет такого слова, — уверенно произнес Антарм.

— Вот как? А слово «телега»?

— И такого слова я не знаю.

— Откуда же его знаю я?

— Это вы меня спрашиваете? — возмутился Следователь. — Теперь вы понимаете, что ваше присутствие в мире создает опасности, без которых мы прекрасно обходились?

— Оттого, что я знаю слова, которых не знаете вы?

— Оттого, что эти слова — из вашей памяти! Вы создаете сущности, соответствующие этим словам!

— Минозис уже говорил мне это, — пробормотал я, вспоминая. — Но ведь это чушь! Я сказал «колесо». Я сказал «телега». Ну и что? Разве в результате этого сотрясения воздуха в мире возникло хоть одно настоящее колесо?

— Что значит настоящее? А слово, произнесенное вами, разве не настоящее? А мысль, этому слову соответствующая, — разве не настоящая? А память о том мире, из которого вы якобы пришли, разве не настоящая?

— Вот! — воскликнул я, вообразив, что поймал Антарма на противоречии. — Вы сказали, что моя память — настоящая! Почему же вы говорите, что я не мог жить в мире, из которого явился в этот, умерев в том?

— Разумеется, память настоящая, — воскликнул Антарм. — Если она существует, то как она может быть иной? Но ваша проблема, Ариман, состоит в том, что все, вспоминаемое вами, лишь в этот момент и создается в реальности, нарушая законы природы. Ученый говорил вам это! Я уверен, что Ормузд говорил тоже.

— Так, — сказал я. — Что-то, значит, все-таки возникает, когда я произношу слово «колесо»?

— Когда думаете о сущности этого слова, — поправил следователь. — Идея слова равнозначна сути, а суть — энергии, а энергия перетекает на низшие уровни, это вы должны знать. Идея и суть — уровни самые высокие, с них можно только спускаться в материальное… Впрочем, я вряд ли смогу обсудить с вами эту проблему достаточно профессионально. Ученый сделал бы это лучше, но он уже принял решение… Ариман, может, вы все-таки перестанете меня душить?