Катарсис я пережил, когда впервые четко очерченную ножку увидел, полностью контур виден был. Это как надо маму изнутри избивать? Беременность — новый мир для меня, совершенно неизведанный и удивительный, закрываю глаза, погружаясь в воспоминания. Океан счастья.

— Диадема ей и правда идёт, — продолжает Илья комментировать фото, — Зря я ржал, каюсь.

Поднимаю откинутую голову, приоткрывая один глаз, смотрю на него. Словно документ изучает, внимательно. Утром, в день свадьбы, я Ие отдал диадему, которую на заказ делали вместе с кольцом. Она смущалась её одеть, собственно как и белое платье, на котором пришлось настоять, Илья же разве что по полу не катался, мол, совсем я растёкся.

— Затраты того стоили, — выносит своё экспертное мнение, — Миленько смотрится.

— Ещё бы. Диадему Кехли почти воссоздали. Очень и очень удачно, — мы оба не заметили появления Ии. Стоит в дверях, улыбается. На неё такую могу смотреть постоянно, что я и делаю всё свое свободное время.

Встаю ей на встречу.

— Диадему кого? — голос Ильи раздается за моей спиной.

Ия легонько касается моей щеки, только потом садится в отодвинутое мною кресло.

— Кехли, это название ювелирного дома, который изготовил диадему императрицы Александры Федоровны. Сапфиры, бриллианты уложены в форме цветов, васильки, линии, безумно красиво, — заканчивает маленькая всё так же с улыбкой.

У Ильи рот открывается, неизвестно чушь какую — то сказать хочет, или просто так рад жену мою видеть. Судя по тому, насколько часто он стал у нас в гостях бывать, то второе. Делаю жест рукой, мол, рот закрой. Илья глаза закатывает.

— Скажи мне, что пиджак в приёмной сняла, не хочу думать о том, что у меня вся мужская часть сотрудников со стояком, мучается, — обращаюсь в Ие совершенно серьезно.

На ней черное платье, под горло. Рукава удлиненные, видны только кончики пальцев, в районе запястья заужены, руки веточками кажутся, длина ниже колен, лишнего не открыто, но торкает так, что просто держись. У меня слюноотделение повысилось, как только увидел её, про давление в паху можно просто молчать.

Она откидывается на спинку кресла, руками на свой живот указывая.

— Сюда посмотри, — руки по бокам от животика, ладонями вниз, указываю куда смотреть, — Они что, извращенцы все? У тебя паранойя.

— Со спины по тебе не сказать, что беременна, — и это правда, спинка всё такая же узенькая, — Обратно пойдешь в моем пиджаке, — Ия губы сжимает, спасибо не спорит, Илья ржет, — И что ты вообще тут делаешь? Кто сейчас отдыхать дома должен?

— Я с ФНСкой встречалась, заехала аудиторам твоим документы отдать, — к Илье обращается, чем ещё сильнее бесит. Ничего не могу с собою поделать. Умом понимаю, повода она не дает, — Всё красиво закрыли. Поздравляю, — улыбается ему ослепительно, слегка голову наклонив

Илья поднимается, хочет подойти ближе.

— На место сел. Бесконтактной благодарности будет достаточно, — не выдерживаю. Лучше на нем, чем на Ие сорваться.

Илья подмигивает моей жене и делает знак, дескать, я тебе позвоню. Вот придурок.

— Как ты себя чувствуешь? — касаюсь её головы, глажу. Ия откидывает голову на мою руку, трется, потом расслабляется. Никогда она не сказала, что испорчу укладку своими действиями, абсолютно всегда реагирует положительно.

— Всё хорошо. Устала уже дома сидеть. Решила прогуляться немного, пока у Егора хоккей, — новое увлечение сына, — А вы как раз тут рядышком, — кладет свою ладошку поверх моей руки, лежащей у него на плече.

— Вы слишком сладкие, у меня оскомина, — Илья делает вид, что ему смотреть неприятно, — Куда ты моего Ворона дела? Это цыпленок какой — то.

Посылаю предостерегающий взгляд, забывается.

— Как самое важно дело завершу, — Ия кладет ладони поверх животика, — Займемся поиском барышни для тебя. Потерпи ещё немного.

********

— Как вы, блд, могли не успеть обезболить? Она почти сутки тут провела, — меня изнутри скручивает от осознания того, что за закрытой дверью Ия одна, без меня, ей там больно. Время от времени я слышу её тихий плач, мой мозг просто взрывается. Бессилие убивает каждую клетку моего организма.

Клиника платная, донельзя расхваленная, а работают такие же идиоты, как и в бюджетных.

— Макар Викторович, мы не «не успели», Ия Игоревна сама отказалась от эпидуральной анестезии, — пытаюсь выдохнуть и не могу. У нее схватки двадцать часов, насколько ясным быть может сознание? Невролог дал добро на естественные роды, но всё же… хотя бы анестезия.

— Тогда сейчас обезбольте, — в этот момент снова слышу её сдавленный стон. Ну пиздец. Делаю шаг к двери, но стоящая рядом врач меня останавливает, — Сейчас уже поздно, в процессе, — успокоила, блин. Снова делаю шаг, результат тот же.

В ту сумму, что оплатил, входит «Оттолкнуть бесящего врача»? Сейчас даже пофиг, что баба.

— Ваша супруга против парных родов. Извините, но её мнение учитывается в первую очередь.

Приплыли. Я через закрытые двери и то ощущаю её страх, но при этом вместе она не хочет. Я сам боюсь, чего уж там. Смотрю на свои руки — трясутся. В конце девяностых, ночью на заснеженной трассе, с полным багажником налички так страшно не было, как сейчас. От меня ничего не зависит — это почти приговор. Второй час ходить из угла в угол… Все известные мне молитвы уже произнесены, много раз.

Детский плач тишину разрывает. Теперь — то уж точно ничего не остановит. С этими мыслями толкаю дверь, тут же понимая, в очередной раз ошибся. Всё что связано с ней моё сознание изменяет, каждый день, сейчас апогей.

Ия лежит, глаза приоткрыты слегка, руки легонько прижимают нашего маленького сына к груди. Ещё влажный, немного синий, безумно орущи. Застываю на входе. Глаза Ии распахиваются при виде меня, шепчет что — то, начинает плакать, только беззвучно. Как загипнотизированный подхожу ближе, смотрю то на слезы по её щекам стекающие, то на сына. Почему он такой маленький? Крохотный просто.

Наклоняюсь над ней, целую в линию роста волос. Умаялась бедненькая, волосы мокрые.

— Спасибо, маленькая, безмерно тебе благодарен, — выразить всю гамму чувств сейчас не в состоянии.

— Я так сильно тебя люблю, — Ия всхлипывает, только сейчас обращаю внимание, что её губы потресканы и искусаны. Малышка старалась за нас обоих. Справилась на отлично.

Вместе смотрим на маленького, время на миг останавливается. Лично я вижу только свою семью, словно тут кроме нас нет никого. Сын тоже чувствует, затихает, поджав нижнюю губку. Касаюсь его головки. Самый волнительный момент в моей жизни, сердце удар пропускает.

Акушерка и врач суетятся над Ией, неонатолог малыша забирает. Я же не могу отойти от нахлынувших чувств, что — то неизведанное доселе.

— Я тоже тебя очень люблю, моя маленькая, — немного опомнившись, наклоняюсь и шепчу Ие в висок, целую. Она проводит рукой по моей голове, как всегда до невозможности нежно, — С ним всё в порядке? Маленький слишком, — обращаюсь к врачу.

Женщина тихонько посмеивается.

— У Вас он первый, верно? — спрашивает с доброй улыбкой, — Три восемьсот тридцать. Богатырь. Не знаю, какой ожидался, но вес идеальный. Крупнее супруге было бы уже тяжело, — можно подумать, ей сейчас было легко.

Ия просит позвонить Егору, у неё на это сил нет совсем, да и дела им надо закончить. Тактично меня просят выйти на пару минут. Когда возвращаюсь, малыш уже снова на маме лежит, чистый, прикрытый, сейчас он уже выглядит полностью жизнью довольным. Эмоции давят на сердце. Оно щемит, сжимается, из последних сил трепыхается.

— Его заберут на чуть — чуть, а потом мы будем учиться кушать, ты останешься? — голос Ии звучит измученно, при этом с нотками счастья.

— Ни на шаг от вас не отойду, — касаюсь бледной щеки, Ия поворачивает голову и касается губами пальца большого.

Момент стоит дороже всего пережитого ранее, всю ту хрень, что за сорок лет накопилась, готов вынести заново, чтоб снова результат был такой. Чтоб она рядом была.