В тот же самый миг Найт повернулся к ней спиной, ухватился как можно выше за бетонную стену и устремился вверх, отчаянно цепляясь пальцами за любые неровности. Поверхность розоватого бетона была обработана так, чтобы походить на скалу, источенную временем и непогодой. Для человека упор был достаточный, но для огромной кошки его явно не хватало. Стараясь по возможности щадить левую ногу, Томас поднимал вес своею тела рывками по два фута и наконец добрался до ограды.

Человек понимал, что ему не следовало отрывать взгляд от львицы, но был слишком возбужден. Наконец он обернулся и как раз успел увидеть перемену в настроении зверя. Подскочив к стене рва, львица бросилась за ускользающей добычей, рыча и пытаясь схватить ее лапой. Томас едва успел отдернуть ногу, с трудом удержался на проволочном ограждении и ухватился за перила как раз в тот момент, когда львица свалилась на дно. Прежде чем она смогла прыгнуть снова, он уже перебрался через перила, не в силах сдержать смех. Облегчение накатило волной истерики.

Спрыгнув на землю, Томас увидел, как к нему быстро приближается крупная чернокожая женщина в форме.

— Черт побери, что вы делаете? — взревела она.

Женщина спешила к нему, широко раскрыв полные ярости глаза, излучая почти столько же первобытной угрозы, как и львица.

Быстро оценив обстановку, Томас виновато поднял руку и прихрамывая направился к бассейну с морскими котиками, за которым находился выход. Один раз он оглянулся на ров. Львица смотрела ему вслед, величественно наблюдая за его бегством. Томас быстро заковылял вперед, ища взглядом такси.

— Мертв? — спросил Срывающий Печати.

— Нет, — ответил по телефону голос Войны. — Перепуган, весь в синяках. Вероятно, ему придется обратиться к врачу, но он остался жив.

— Возможно, так оно и к лучшему, — произнес Срывающий Печати. — Но перепугался он здорово, да?

— Можете в этом не сомневаться.

— С него достаточно?

Война замялся, и Срывающий Печати, почувствовав это колебание, бросил:

— Я так и думал.

— Найт бросит это дело, — заверил его Война. — Он ведь школьный учитель. Нисколько не похож на своего брата. Он успокоится.

— Возможно, — задумчиво промолвил Срывающий Печати. — Но на тот случай, если этого не произойдет, я хочу, чтобы ты наблюдал за ним, особенно если он начнет вынюхивать.

— Томас ничего не сможет найти здесь.

— Вовсе не здесь, — сказал Срывающий Печати.

Раздражение сверкнуло внезапно и тотчас же погасло, словно молния в сухую грозу.

— Я отправляю Чуму обратно в Неаполь. На всякий случай.

— Найт ни за что не поедет в Италию, — уверенно заявил Война. — С какой стати?

— Я же сказал, на всякий случай, — раздельно произнес Срывающий Печати. — А пока что наблюдай и жди. Если дело дойдет до того, чтобы разбираться с ним здесь, скорее всего, это будет хлопотно. Как знать, — добавил он с улыбкой, такой же мимолетной, как и предыдущая вспышка ярости. — Быть может, путешествие в Европу — как раз то, что нужно мистеру Найту. В конце концов, наш мир — очень опасное место.

Когда Томас возвратился в дом священника, уже почти совсем стемнело, а дождь перешел в мокрый снег. Света в доме не было, как и вообще признаков жизни. Томас медленно поднялся в комнату Эда и сел на кровать. Не было никаких сомнений в том, что при падении он вывихнул колено и щиколотку, однако, к счастью, похоже, обошлось без переломов. Завтра утром он будет весь в синяках и ссадинах, но в целом ему здорово повезло.

«Нечасто провожаешь день, радуясь тому, что тебя не съели, да?» Томас улыбнулся.

«Не суйся не в свое дело», — сказал нападавший.

Улыбка погасла. Не было ни попытки ограбления, ни злорадного смеха над смертельной, но удачно выполненной шуткой. «Не суйся не в свое дело». Кто-то пытался его запугать, чтобы он не копался в смерти Эда.

Что ж, неизвестным типам это удалось. Но только недостаточно для того, чтобы остановить.

«Осел, — произнес у него в голове голос Куми. — Буйвол».

В комнате по-прежнему царил разгром, оставленный Парксом, вором, который похитил то, что полицейский назвал ихтисом. Возможно ли, что этот же самый человек затем бросил Томаса на съедение львам? Полной уверенности быть не могло, но Найт так не думал. Вор произвел впечатление импульсивного, даже безрассудного, что еще больше усиливалось его странным оружием. Тип в зоопарке был профессионалом: все движения строго рассчитаны, внушительная физическая сила. Он, как ребенка, поднял Томаса в воздух и бросил в ров. Такие носят с собой пистолеты, а не мечи.

— Девлин, — рассуждая вслух, произнес Томас.

Он встал с кровати, не в силах сидеть на месте, внезапно охваченный желанием покинуть эту комнату и царящую в ней гнетущую тишину. Найту захотелось найти Джима и рассказать ему о том, как прошел день, о сенаторе, о львице и незнакомце, который швырнул ей его, Томаса, но, спустившись вниз, он не увидел никаких признаков присутствия ирландского священника. Весь дом по-прежнему был погружен в темноту, поэтому Томас направился в ту его часть, где еще не успел побывать, в противоположную сторону от входной двери и кухни, мимо шкафов из потемневшего дерева, через пахнущий плесенью коридор, освещенный тусклой голой лампочкой. Одна дверь была слева, запертая, другая — в самом конце коридора. Томас толкнул ее, она открылась, и он шагнул в свое прошлое.

Это оказалась ризница, где священники одеваются перед служением мессы, хранят свою одежду и утварь для литургии. Здесь царил полумрак, пахло ладаном и восковыми свечами, пол был деревянный, как и в той ризнице, где тридцать лет назад Томас был прислужником при алтаре. Обычно он терпеть не мог темные, замкнутые помещения, но здесь все было ему знакомо. В противоположном конце ризницы была двустворчатая дверь, ведущая в церковь, и из-за нее доносился невнятный голос. Джим служил мессу, несомненно, для горстки одиноких стариков, которым больше нечем было заняться холодным мартовским вечером.

Впервые Томас полностью прочувствовал смерть брата. Это помещение было в точности похоже на ту ризницу, где они, облаченные в сутаны, резвились перед мессой, играя свечами, споря по поводу того, кому нести крест, а кто будет прислужником. Эд всегда получал крест. Он был на два года старше и выше ростом, поэтому Томаса ставили в пару с одним из маленьких мальчиков, и они вдвоем несли тяжелые бронзовые подсвечники по обе стороны от Эда, который шел чуть впереди. Эти воспоминания нахлынули вместе с запахами, как будто все происходило только вчера: сгоревшие спички, экзотическое благовоние ладана, такое чуждое их жизни рабочего класса. На мгновение Томасу показалось, что он, обернувшись, увидит своего брата, которому десять или двенадцать лет, надевающего через голову белый стихарь и пародирующего гнусавый распевный голос отца Уэллса: «Во имя Отца, Сына и…»

У Томаса навернулись на глаза слезы, не потому, что брата больше не было в живых. Эд и это место символизировали то, что он сам потерял с тех давно минувших дней. Как же много всего ушло из жизни и мало осталось. Ушел Эд, их родители, кое-кто из друзей, разумеется, бывшая жена. Она-то как раз была жива и здорова, но ее отсутствие в его жизни, казалось, громче всего кричало об одиночестве и неудаче. Томас стоял неподвижно в сгущающейся темноте, думая только о том, чтобы вытереть слезы, но тут его заставил очнуться когда-то такой знакомый нестройный хор прихожан, произносящих: «Мы верим в одного Бога, Отца всемогущего, Творца небес и земли, всего видимого и невидимого…»

Месса, которую Томас слушал через закрытые двери ризницы, завершилась больше двух часов назад. Он разделил с Джимом ужин из холодных пирожков с мясом цыпленка и жареных бобов, после чего посмотрел по телевизору выпуск местных новостей, пока Джим звонил по телефону и отсылал по электронной почте сообщения со старенького пожелтевшего компьютера с гудящим вентилятором. Хозяйские заботы по приходу, как объяснил священник. С ужасом выслушав рассказ Томаса о происшествии в зоопарке, Джим высказал предположение, что все это дело рук Девлина.