— Отец Эдуардо был моим братом… — начал Томас, решив испробовать увещевательный тон.

— Ты уходить! — внезапно взревел по-английски пожилой священник. — Сейчас!

После чего наступила тишина, нарушаемая только его учащенным дыханием. Не отрывая взгляда от Томаса, священник раздувал ноздри, словно бык, готовый броситься на тореадора.

— Это вещи моего брата, — произнес Найт с уверенностью, которую на самом деле не чувствовал. — Я имею право их посмотреть.

Скривив рот, пожилой священник прорычал несколько слов по-итальянски, и смущение отца Джованни возросло еще больше. Томас разобрал слово «полиция».

— Он говорит, что вызовет полицию, — сказал молодой священник.

— Да, я понял.

— Извините.

— Я не смогу здесь переночевать?

— Гостиница рядом, за углом, — сказал отец Джованни, не скрывая своего смятения, — «Экзекьютив». Еще раз извините.

Томас оглянулся на пожилого священника, слепая ярость которого не уменьшилась ни на йоту.

Гостиница «Экзекьютив» находилась в двух шагах от обители, на углу Черрильо и Санфеличе, в самом сердце Старого города и меньше чем в миле от замка и порта. Если бы идти пришлось дальше, то Томас, страдающий от подвернутой щиколотки и растущего негодования по поводу того, как с ним только что обошлись, вряд ли нашел бы ее, занятый другими мыслями. Но так он без происшествий поселился в переоборудованном здании монастыря и вскоре уже стоял на балконе третьего этажа, глядя на безумное движение по улице внизу и гадая, как сможет заснуть при таком шуме.

Бросив скомканную куртку на кровать, Томас достал из внутреннего кармана тетрадь.

Она оказалась тоньше, чем ему хотелось бы, к тому же вторая половина осталась чистой. Записи были распределены по местам: Помпеи, Геркуланум, Кастелламмаре-ди-Стабия, Пестум и Велия. Единственным названием, которое хоть что-то значило для Томаса, были Помпеи, древнеримский город, уничтоженный извержением вулкана Везувий в 79 году нашей эры.

Каждый раздел представлял собой список объектов. Самый большой был посвящен Помпеям — пятнадцать страниц, исписанных убористым почерком. Далее шел Геркуланум. Судя по всему, в списках перечислялись объекты, относящиеся к данному месту. В основном это были жилые дома — «дом пляшущего фавна», «дом Веттии», «дом с деревянной перегородкой», — но встречались храмы и общественные здания. К Пестуму относилась только одна пространная запись, добавленная чернилами другого цвета и карандашом. Последние два раздела содержали одно и то же примечание: «Никаких видимых свидетельств».

Чего?

Первой реакцией Найта было разочарование. Вполне возможно, Эд исследовал остатки древнеримских городов в поисках материала для своей книги о раннехристианских символах, однако это выглядело не слишком многообещающим доказательством связи с терроризмом, Ближним Востоком или чем-либо еще, что могло стоить ему жизни.

Томас выглянул на улицу, где молодой парень азиатской наружности неуверенно пробирался сквозь сплошной поток маленьких автомобилей и мопедов, и вдруг поймал себя на том, что жутко устал и потерял способность думать. Закрыв дверь на балкон, он с помощью пульта дистанционного управления опустил наружные жалюзи, очень кстати отрезавшие значительную часть шума, разделся, тяжело плюхнулся на кровать и через считаные мгновения заснул.

Проснулся он через час, по-прежнему уставший, но почему-то уверенный в том, что больше не заснет. Приняв душ, он надел шорты, футболку и спустился в крошечный вестибюль, где консьерж принял у него ключ.

— Далеко отсюда до Помпеев? — спросил Томас.

— Где-то полчаса. На поезде, да?

— Понятно. А можно вызвать такси до вокзала?

Сняв трубку, консьерж пролаял в нее какие-то инструкции по-итальянски.

— Пять минут, — сказал он, скептически оглядывая шорты Томаса. — Когда приедете на вокзал, ищите поезд, который идет по кольцевой дороге вокруг Везувия, и следите за кошельком.

Вокзал оказался грязным, бестолковым и забитым народом, в том числе группками полицейских с собаками. Похоже, никто не обращал на них никакого внимания, из чего Томас заключил, что это обычное явление. Покупка билета оказалась сложной задачей. Найту пришлось долго бродить из одного конца здания в другой, после чего он прошел по мрачному подземному переходу на перрон. С собой у него был лишь маленький цифровой фотоаппарат, одолженный в Чикаго у Джима, а также тетрадь Эда, которую он начал изучать, как только поезд выехал на солнце.

На второй остановке в вагон сели музыканты, начавшие исполнять темпераментную песню в сопровождении аккордеона, тамбурина и — невероятно — контрабаса. Пассажиры не обращали на них внимания, но Томас бросил им в шляпу пару евро. Когда музыканты прошли в следующий вагон, Томас подумал, что ему надо бы тратить деньги поосторожнее. В конце концов, у него больше не было источника доходов.

Примерно четверть пассажиров поезда составляли туристы, среди которых было несколько американцев. Одна группа сидела рядом с Томасом: бледные, грузные, в нелепых светлых нарядах и бейсболках. Они громко разговаривали между собой, непрерывно щелкая фотоаппаратами, и недоуменно изучали иностранную валюту, словно надписи на банкнотах были на санскрите. У Томаса мелькнула мысль, что они похожи на актеров, играющих роль туристов.

Он подумал, что в поезде, конечно же, есть и другие люди, не привлекающие к себе внимания, остающиеся незамеченными.

Оглядев соседей, Томас заключил, что это маловероятно, хотя и не мог точно сказать, что именно определяет итальянцев как таковых. Смуглая кожа, карие глаза и копны густых черных волос доминировали, однако их ни в коем случае нельзя было считать непременным условием. Наверное, все дело было в том, как они одевались и вели себя. Именно это делало их такими подозрительно выделяющимися. Изящная небрежность превращала даже самое заурядное лицо в поразительную загадку. Американкой могла быть разве что та женщина в коричневой монашеской рясе, которую Томас встретил в обители.

Железнодорожный путь проходил вдоль побережья, и Томас смотрел на синеющее справа Тирренское море с рыбацкими лодками и берег из черной вулканической лавы.

Поезд проследовал две остановки с одинаковым названием Эрколано, с одной из которых, наверное, можно было бы попасть в древний город Геркуланум, если бы эти слепые поиски имело смысл продолжать в другом месте. Пока, не имея понятия о цели поисков, не уверенный в том, что сможет найти что-либо стоящее, Томас сильно сомневался в успехе. У Найта возникло смутное чувство, будто на него возложена некая миссия, которое лишь усиливало его беспокойство и неуверенность, однако по большому счету он ничем не отличался от туристов. Эта мысль ввергла Томаса в уныние.

Но только когда он вышел из поезда на станции в Помпеях и впервые увидел это место, до него окончательно дошла бесконечная сложность стоящей перед ним задачи. Речь шла не о кучке развалин, утыканных скульптурами, не о скоплении колонн на одном или двух акрах уцелевших мозаичных полов. Место раскопок оказалось просто огромным. Это был целый город, улицы которого расходились во все стороны на многие мили.

«Черт побери, и что мне делать дальше?»

Для начала Томас купил путеводитель в глянцевой обложке и потратил десять долгих минут, изучая в тени пальмы план развалин, отмечая все объекты, перечисленные в тетради Эда.

— Впечатление довольно угнетающее, вы не находите? — послышался голос.

Подняв взгляд, Томас прикрыл ладонью глаза, защищаясь от солнца, и увидел ту монахиню из поезда.

— Да, немного, — сказал Найт, поднимаясь на ноги. — Мы находимся вот здесь, правильно? — спросил он, тыча в план пальцем.

— Нет, — сказала монахиня. — Мы у Морских ворот, вот здесь.

— Черт побери, — пробормотал Томас и тотчас же поправился: — Извините. Я не хотел вас оскорбить.

— Ничего страшного. Я прекрасно понимаю, что большинство людей употребляют эти слова не в буквальном смысле.