Да будут благословенны высшая материя, непреодолимая поступь эволюции, новорожденная реальность: вы, которые, постоянно разбивая наши умственные представления, заставляете нас идти вперед и вперед в поисках истины».

Раскрыв фронтиспис, Томас прочитал вслух имя автора: француз-иезуит начала XX века.

«Странно и очень тревожно, — подумал он. — Эта убежденность, странный, упорный мистицизм, особенно на службе такому конкретному предмету. Материя? Какая ветвь католицизма воспевает ее?»

Томас задумался, вслушиваясь в тишину, мысленно возвращаясь к тому, что сказал отец Пьетро. Судя по всему, он был знаком с Сато, хотя и называл его Танакой. Смерть японца, по-видимому, все изменила. Почему?

Крик, разорвавший тишину, долгий, протяжный вой, скользнувший вверх по ступеням откуда-то издалека, заставил Томаса вскочить на ноги и увлек его к лестнице волной ужаса и отчаяния.

Томас спустился вниз, лишенный надежды, повинуясь лишь безумной потребности узнать правду. С гулко стучащим сердцем он, спотыкаясь, сбежал по лестнице в ризницу, в темный коридор и ворвался в церковь.

Она оказалась пустой. Двери по-прежнему были закрыты. Скамьи оставались пустыми. Поднявшись к алтарю, Томас обернулся и окинул взглядом неф. Ничего.

Тут он услышал позади слабое постукивание, похожее на шум дождя.

Томас медленно развернулся, чувствуя, как дрожь застывает, твердеет, превращаясь в булыжник в груди. На каменном полу за алтарем блестела лужица неправильной формы, и даже в полумраке был виден жуткий темно-багровый цвет жидкости. Сделав над собой усилие, Томас поднял взгляд.

У задней стены апсиды возвышался алтарь с позолоченной молельней, шесть высоких свечей, над всем этим располагалась икона Мадонны с младенцем в рамке с треугольным фронтоном. Под куполом на массивной цепи висел монсеньор Пьетро.

«Нет! Только не это! Не сейчас!»

Черная разорванная сутана, блестевшая от крови, мешала определить, что со священником, но, судя по всему, цепь, несущая тяжесть его тела, была обмотана вокруг груди, сдавливая ребра.

Какое-то мгновение Томас не мог пошевелиться, вдруг услышал едва различимый звук и поднял взгляд. Священник открыл глаза. Он был еще жив.

Оцепенение спало. Найт лихорадочно оглянулся вокруг. Взобраться на высокий алтарь нельзя. Нужно будет подняться под купол.

«Черт побери, где же лестница?»

Сбежав вниз, Томас влетел в ризницу. Там была дверь, а за ней — каменные ступени. Томас широкими прыжками взбежал по лестнице и вырвался в пустоту купола настолько стремительно, что едва не перелетел через ограждение.

Трап был узким, отделенным одиноким железным прутом, огибающим внутренность купола на уровне пояса. Остановившись, Томас осторожно приблизился к тому месту, где к хлипкому ограждению была примотана цепь длиной двадцать или тридцать футов, спутанная беспорядочным узлом. Потребуется целая вечность, чтобы распутать звенья, на которых был подвешен монсеньор Пьетро, поэтому Найту не оставалось ничего другого, кроме как вытащить пожилого священника наверх. Томас схватился за металл, местами липкий от крови, и начал тянуть.

Отец Пьетро был грузным мужчиной. Томас напрягался изо всех сил и никак не мог сдвинуть его. Он попробовал закинуть цепь через плечо, но своды купола не давали свободы движения. Чем сильнее он тянул, тем больше ему казалось, что груз перетащит его через ограждение. Найт остановился, чтобы передохнуть. Висящий внизу священник застонал. Томас понял, что долго он не продержится.

Найт уперся ногами в железное основание ограждения, откинулся назад так далеко, как только смог, и потянул цепь, используя лишь руки и грудь. Он перебирал ладонями, вытягивая цепь по шесть дюймов, запрокинув голову, стиснув зубы, расправив лопатки. По всему его торсу текли струйки пота. Томас тянул одной рукой до тех пор, пока кулак не доходил до плеча, после чего повторял то же самое другой. Каждое последующее усилие давалось ему тяжелее, чем предыдущее, мышцы и сухожилия напрягались так, что казалось, вот-вот лопнут. Цепь пару раз проскальзывала назад на одно или два звена, так что Томасу приходилось просто держать ее и ждать, когда к нему вернутся силы. Наконец, издав крик целеустремленной ярости, он подтащил священника к краю ограждения.

Найт подхватил отца Пьетро под руки и стал затаскивать, перекатывать его через перила. При этом пистолет выскользнул у него из кармана, упал на трап, перелетел через ограждение и свалился вниз, гулко ударившись о пол церкви.

«Он уже мертв», — подумал Томас, стараясь отдышаться.

Священник какое-то время действительно не издавал ни звука, не шевелился, и его забрызганное кровью лицо оставалось застывшим, как земля.

Затем глаза страдальца задрожали и приоткрылись, губы раздвинулись.

— Томас, — медленно произнес он, с трудом выговаривая слова. — Извини…

— Все в порядке, — пробормотал Найт, сдерживая ужас, уставившись в лицо пожилому священнику, чтобы не видеть остальное его тело. — Все в порядке.

— Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.. — прошептал отец Пьетро.

«Я виноват, я виноват, я ужасно виноват…»

— Что вы сделали?

— Танака.

— Тот японец? Что с ним?

— Провел его внутрь.

— Куда?

Отец Пьетро снова закрыл глаза, выжимая слезы, но Томас не мог сказать, вызваны они болью или воспоминанием. Священник умирал. У него оставалось всего несколько секунд.

— Бумаги Эда?.. — выдохнул Найт, через силу задавая этот вопрос.

Он чувствовал себя бессердечным мерзавцем, но понимал, что это последний шанс.

Священник мягко улыбнулся. Он уже угасал, ускользал прочь.

— Il capitano, — прошептал он.

— Что? — ахнул Томас. Глаза священника закрылись, — Capitano? Что это значит? Пьетро? Пьетро!

Тут глаза старика снова открылись, словно рыба развернулась против течения, используя последние остатки сил, и рука стиснула запястье Томаса с неожиданной силой. Рот приоткрылся, но из него не вырвалось ни звука, хотя мышцы гортани напряглись.

— Что? — не сдавался Томас, умоляя, упрашивая. — Объясните!

Рука отца Пьетро стиснула запястье Найта еще сильнее, привлекая его к себе, и монсеньор, напрягая последние силы, прошептал ему на ухо настойчивые, жуткие слова:

— Il monstro. Чудовище. Оно еще здесь.

С этими словами он умер.

Тишина, наступившая вслед за его последним вздохом, была нарушена свистящим, шипящим рыком. Томас обернулся и увидел ту же тварь, что и в Пестуме, сидящую на самом верху лестницы, меньше чем в десяти ярдах от него.

Это был человек. Но и только. Обнаженный по пояс, бледный, худой, с большими кривыми руками, широкими плечами и сморщенным детским лицом с маленькими блеклыми глазками. Когда он оскалился, Томас разглядел, что зубы у него обточены до острых конусов. Лишенное растительности тело было забрызгано кровью. Он источал злобу, в одной руке сжимал длинное изогнутое лезвие, легкое и отточенное до хирургической остроты, но широкое и кривое, как серп.

Томас сразу же понял, каким смертоносным может быть это оружие. Другой двери и лестницы не было — только та, на которой сидел на корточках этот уродец. Не раздумывая ни секунды, Найт схватил обеими руками свободный конец цепи, перебросил ее через железное ограждение и сиганул в пустоту под куполом.

Распрямившись, цепь дернулась и скользнула у него в руках. Томас ослабил хватку и спустился до самого конца. Он оказался на полу святилища еще до того, как убийца отца Пьетро подскочил к ограждению.

Найт ожидал, что его будущий противник спустится по лестнице, поэтому было что-то вдвойне пугающее в том, как уродец, подобно лягушке, запрыгнул на цепь и скользнул вниз, в точности повторяя все его движения. Мгновенно опомнившись, Томас бросился к двери ризницы.

Он дернул ее в тот самый момент, когда его противник закончил спуск. Заперта!.. Томас бегом вернулся в церковь, к главному входу, который должен был вывести его на улицу, к людям, но эта дверь также оказалась заперта. Ругаясь, Томас подергал ручку, а когда обернулся, увидел, что человек с мордой летучей мыши вместо лица медленно движется по левому проходу, низко пригнувшись, словно на четвереньках. Оставалась еще только одна дверь, которая могла вести к свободе.