Рядом с ним стоял бесстрастный аспирант с пресс-конференции. Оба двинулись к Найту.

После ужасов, пережитых в Италии, Томас был готов ко всему. В худшем случае его попросят удалиться. Он внутренне собрался.

— Прошу прощения, сэр, — обратился к нему аспирант. — Будьте добры, я могу узнать вашу фамилию?

— Дженкинс, — сказал Томас. — Питер Дженкинс.

— Какое агентство новостей вы представляете? — продолжал аспирант, тщательно проверяя список фамилий.

Его английский был очень приличным, взгляд ровный, тон оставался нейтральным.

— Я корреспондент «Нью-Зеланд геральд», — сказал Томас. — Извините, журналистское удостоверение я забыл в машине.

Помощник Ватанабе — судя по беджику, его звали Тецуя Мацухаси — какое-то мгновение смотрел на него не мигая, и Найт почувствовал, что он ему не верит.

— Кажется, в списке вас нет, — сказал Мацухаси спокойно, даже вежливо, но Томас понятия не имел, что у него в голове. — Все аккредитованные журналисты должны постоянно иметь при себе необходимые документы. Боюсь, я вынужден буду попросить вас удалиться.

Найт пожал плечами. Он все равно не надеялся узнать больше ничего нового.

Покинув группу журналистов, он направился прочь от погребального холма, но тут аспирант его окликнул:

— Мистер Дженкинс, в следующий раз охрана будет действовать гораздо строже. Здесь обнаружены очень ценные находки, и нам не хотелось бы, чтобы с ними что-то случилось. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Конечно, — сказал Томас. — А где мистер Ватанабе?

— В городе, в своей лаборатории, — сказал Мацухаси, однако его взгляд метнулся к жилому прицепу, стоящему рядом с местом раскопок. — Археология — это не только блеск полевых работ, но и долгие, кропотливые тесты.

— Вы изучаете то, что нашли здесь?

— В основном, — подтвердил аспирант. — Но сэнсэй Ватанабе очень занятой человек. Он занимается не только одной этой гробницей.

— Бывает что-нибудь из-за границы? — спросил Томас.

Мацухаси помрачнел и неохотно, смущенно признал:

— Как правило, такого не случается.

— Но недавно ему приходилось этим заниматься?

— Да, несколько недель назад сюда доставили два ящика, — резко ответил Мацухаси. — Потребовалось его экспертное заключение.

— Откуда?

— Не знаю. Почему вас это так заинтересовало, мистер?..

— Дженкинс, — улыбаясь, сказал Томас. — Да так, простое любопытство. Вы видели, что в этих ящиках?

— Полагаю, керамика культуры Кофун. — Мацухаси спокойно выдержал его взгляд.

— Моя фамилия не Дженкинс, а Найт, — неожиданно выпалил Томас. — Мой брат был священником. Вы его знали?

— Найт? — повторил Мацухаси, и его лицо затвердело, словно керамическая маска. — Нет, я его не знал. А теперь, если не возражаете…

Кивнув, Томас улыбнулся и направился прочь, уверенный в том, что аспирант солгал и следит за ним.

Вернувшись в гостиницу, Томас услышал, как Джим что-то бормочет у себя в комнате, и отодвинул дверь. Священник сидел на корточках на циновке у низкого столика, а напротив стояла на коленях Куми, полностью переложив весь вес своего тела на икры, как это принято в японских традициях. На столике стояли бутылка местного вина и тарелка с хлебом.

— Мир оставляю вам, мир мой даю вам, — говорил Джим. — Смотрите не на наши грехи, но на веру Церкви, и милосердие Господа избавит нас от грехов и защитит от всех напастей… — Он поднял взгляд на Томаса. — Месса. Ты можешь присоединиться, если хочешь…

Но Найт уже тряс головой и задвигал дверь.

Судя по паспорту, его звали Харви Эриксон, и в документах было указано, что он слепой. На нем был длинный просторный плащ, лицо, покрытое густой растительностью, скрывали большие очки с черными зеркальными стеклами. Зубы у него были белые и ровные, ладони, затянутые в тонкие замшевые перчатки, отпускали рукоятку белой трости с красной полосой только тогда, когда он сидел.

Весь полет и последующую дорогу из аэропорта на поезде он провел практически полностью неподвижно, не обращая внимания на стюардесс, словно их не было и в помине, произнеся за последние двадцать четыре часа едва ли с десяток слов, молча предъявляя билеты и документы, когда об этом просили. Он чувствовал, что его сторонятся, даже стараются избегать взглядами, но ему нравилось одиночество, так что оно было и к лучшему.

Япония с непривычными запахами и звуками ему не понравилась, но он шел по тротуарам, постукивая перед собой тростью, слушая, как пешеходные переходы весело поют в качестве приглашения электронные версии старых мелодий, пока наконец не добрался до дешевой гостиницы на окраине, со всех сторон облепленной бильярдными, барами и ресторанчиками, где подавались блюда местной кухни. С наступлением темноты улицы затихли, на них остались только женщины сомнительного поведения, которые завлекали подвыпивших кавалеров с раскрасневшимися лицами, обещая им удовольствия, которые Харви Эриксону никогда не было суждено познать.

Но и с этим тоже все было в порядке. У него имелись другие источники развлечений.

Избавившись от плаща и перчаток, он встал перед зеркалом в ванной и длинными бледными пальцами снял темные очки, отметив, как от тусклого, но внезапного света расширились зрачки. Разыгрывать из себя слепого было совсем не трудно. Помимо определенной анонимности это также давало возможность оставаться в так любимой им темноте. Он стащил с лысого черепа парик и, оторвав накладную бороду, принялся вытирать спиртом остатки клея, возвращая чертам лица привычный вид. Рваная рана на темени затянулась, а синяки вылиняли до бледных металлических теней.

В последнюю очередь он посмотрел в зеркало, раздвинул губы, словно оскалившаяся собака, и вытащил изо рта коронки, открывая острые концы своих обточенных зубов. Проведя по ним розовым влажным языком, он издал шипящий свист, наполненный чем-то вроде наслаждения.

Голод вернулся.

Джим ждал на дороге у места раскопок в белой «тойоте»-седане. Журналисты по большей части уже разъехались, оставались лишь несколько девиц, жаждущих пообщаться со знаменитостью.

— Ватанабе там? — спросил Томас.

— Девочки в этом уверены, — ответил Джим. — Полагаю, они должны знать.

— Мацухаси, его помощник, сказал, что он у себя в лаборатории в Кофу. Аспирант не хотел, чтобы я с ним встретился.

— По-моему, я догадываюсь почему, — сказал Горнэлл.

— Эд приезжал в Кофу? Да, мой любезный прорицатель?

— Он провел здесь по крайней мере двое суток, — подтвердил Джим. — Где-то дней за десять до своей смерти. Эд представился местному духовенству, поужинал с ними, один раз отслужил мессу и остался на ночь.

— Так что его приезд сюда никак нельзя было назвать тайным, — заметил Томас. — Черт побери, чем он тут занимался?

— Судя по всему, побывал на месте раскопок.

— Похоже на то, — согласился Томас. — Вот только никаких раскопок тогда еще не было. Они начались уже после его смерти. Так что же привело Эда сюда?

— Тут я ничем не могу помочь, — развел руками Джим. — Итак, что будем делать дальше?

— Ждать, — ответил Найт. — Смотреть, не появится ли наш уважаемый археолог.

Последовало долгое молчание.

— Дома, в Чикаго, ты сказал, что ты миссионер, — первым заговорил Томас.

— Ну и?..

— Зачем Америке нужен миссионер?

— Тамошние католики относятся к вере чересчур рьяно. — Тут Томас нахмурился, а Джим продолжил: — Дело не только в том, во что человек верит. Важно, что он делает, как воплощает в жизнь евангельские идеи. Я вовсе не имею в виду надзор за моральными устоями окружающих. Эд это понимал. Некоторые священники могут быть замечательными ребятами, пока дело не доходит до религии. Тогда они тотчас же натягивают на себя одеяние святош, хотя на самом деле могут предложить только правила и ханжеские банальности. Эд был не таким. У него это имелось.