— Что-то я про это слышал, — сказал Маркус. — Самый большой в мире параллельный мультипроцессор. Но вам придется мне помочь.

— Это примерно в ста милях отсюда, в каньоне Дыра-в-стене, бассейн реки Колорадо. По совпадению, недалеко от Эфраты, чуть ниже ее по течению. Мультипроцессор построили на месте бывшего алюминиевого завода. Так что там дешевые электричество и холодная вода.

— В той части штата много дата-центров, — заметил Маркус. — Уже не первый десяток лет. Почему именно «Дыра-в-стене» все меняет?

— Это первый такой центр, построенный исключительно на квантовых вычислениях.

— А вы считаете, что квантовые компьютеры лучше моделируют работу мозга? — Скепсис в голосе адвоката был мягким, но различался вполне отчетливо.

— В этом вопросе я агностик. Но знаю — это доказано многими серьезными исследованиями, — что они лучше выполняют операции, необходимые для безопасных, распределенных вычислений.

— Распределенных… в облаке, — пробормотала Зула.

У ее дочери вырвался тихий вздох.

Это было поколенческое. Зула застала переход от эпохи, когда бо́льшая часть вычислений выполнялась локально, на ее компьютере или ноутбуке, к тому времени, когда они распределились между удаленными серверами где угодно. Тогда сказать «в облаке» значило блеснуть осведомленностью, сейчас человек только обнаруживал этим свой возраст.

— А под «безопасными» ты подразумеваешь…

— Это означает, что процессы — миллионы разных исполняемых модулей на бог весть каком числе реальных или виртуальных машин — не должны друг на друга полагаться. Им не нужно друг друга знать. Когда им надо общаться, они делают это… — София на миг прикрыла веки, может быть, чтобы не закатить глаза, — они делают это, как все такое сейчас делается — через распределенные реестры.

— Блокчейн? — спросила Зула.

Вновь справившись с собой, чтобы не закатить глаза, София ответила:

— Куда более эффективные алгоритмы, чем блокчейн двадцатилетней давности. Но по-прежнему требующие большого числа быстрых вычислений.

— Итак, если думать об этом… — Зула подняла руку, прося пока не возражать, — если вообразить, чисто теоретически, что у нас есть один процесс — то, что раньше называлось компьютерной программой, и процесс этот делает только одно — моделирует работу одного-единственного нейрона в мозгу. Больше ничего не делает.

София кивнула и сделала движение рукой — продолжай, мол. Может быть, это даже значило «не тормози».

— Он выполняется на сервере эфратского дата-центра. Занимается только собой. Однако в мозгу настоящие нейроны связаны с другими нейронами — в том-то и суть. Потому-то мы потратили миллиард долларов, чтобы отсканировать коннектом дяди Ричарда.

— Да, — сказала София. — А где-то еще — может, на том же сервере, может, на другом сервере того же дата-центра, может, в совсем другом дата-центре на барже у берегов Калифорнии, или где там еще, такие же процессы-клоны моделируют каждый по нейрону. Все нейроны связаны. Время от времени нужно передать послание от одного нейрона к другому.

— Нейрон выстреливает, — подхватил Маркус.

София на мгновение умолкла, быть может, перебарывая желание заменить употребленное Маркусом слово на более научное.

— Ну или что там еще. Аксоны. Синапсы. Дендриты, — добавил Маркус.

— Мы довольно плохо знаем, как это на самом деле работает, — сказала София, — но в любом случае, как ни моделируй мозг, у вас будет много независимых процессов, и они должны коммуницировать по схеме подключений, которую, в сущности, и представляет собой коннектом. И каждый сигнал — каждый акт коммуникации — влечет затраты, которые придется оплачивать, поскольку тут нужны и вычисления, и пропускная способность. Если делать все как положено, с шифрованием…

— «Как все сейчас делается», — процитировала Зула недавние слова Софии и подмигнула Маркусу.

— …да, то затраты велики, а все одновременно и дорого, и медленно. Компании, строящие квантовые компьютеры, изо всех сил искали, как это дело ускорить. Не дожидаясь, когда закон Мура обеспечит желаемое быстродействие, они сумели прыгнуть на годы и десятилетия вперед.

— Безопасные распределенные вычисления? — спросил Маркус.

София кивнула и принялась водить руками в воздухе. Маркус и Зула, понимая, что она управляет пользовательским интерфейсом, надели очки. Посреди кабинета возникло слайд-шоу из нескольких тысяч фотографий, сделанных Софией и ее друзьями в поездке через страну. Зула узнала дом Фортрастов в Айове, потом Зула прокрутила снимки к более новым.

Центральная часть штата Вашингтон сразу узнавалась по красно-бурому базальту, лиловой полынной дымке и синеве реки Колумбия. На плоском треугольнике аллювиального шлейфа в устье щелевидного каньона стояло пыльное здание в паутине кабелей. Большую парковку для синеворотничковых работников, исчезнувших как класс, занимали всего три машины. Возле одной из них — пикапа с надписью «Служба безопасности» — стоял крупный мужчина в зеркальных очках. Он наблюдал за Софией (или за тем из ее друзей, кто сделал фотографию) и, безусловно, вел видеозапись.

— Именно это и происходит в каньоне Дыра-в-стене, — говорила София. — Внешне это обычный мультипроцессорный центр. На входе электричество и холодная вода, на выходе биты и теплая вода. Однако внутри этого старого завода происходит в тысячи, если не в миллионы раз больше вычислений, чем в мультипроцессорных центрах старого образца выше по течению.

— Ясно, — сказал Маркус. — Теперь я понял, что вы имели в виду, когда говорили, что квантовые компьютеры меняют все в моделировании мозга.

— Идея не моя, — призналась София. — Солли, один из моих преподавателей в Принстоне, высказал ее несколько месяцев назад, когда «Дыра-в-стене» заработала. По сути, он сказал: «Слушайте, может быть, теперь у нас правда получится».

— В смысле, «получится смоделировать что-нибудь посерьезнее, чем кубический миллиметр крысиного мозга».

— Да. И я сразу подумала: «МД — мое фамильное достояние. Возможность стучится в дверь». Тогда я и подала заявление на стажировку.

Маркус слушал, кивая:

— А ваш преподаватель, как вы там его назвали, об этом знает?

— Солли.

Во многих нердовских кругах имени было бы достаточно. Он был из тех, кто существовал всегда и успел отметиться чем-нибудь важным в ИТ-компаниях по меньшей мере со времен «Хьюлетт-Паккарда».

Однако Зула не принадлежала по-настоящему к этой культуре.

— Что-то знакомое, — сказала она.

— Солли Песадор, старый айтишник, переключившийся на нейробиологию.

— Вы с ним пересекались, — напомнил Зуле Маркус. — Это тот, который, уже будучи в возрасте, бросил все и пошел в университет, чтобы стать нейробиологом.

— Вспомнила, — сказала Зула.

— Он и с фондом вроде бы связан, — добавила София. — Участвовал в коллоквиумах НЭО, консультировал по вопросам МД.

Любой сколько-нибудь заметный нейробиолог на каком-нибудь отрезке карьеры так или иначе пересекался с фондами Фортраста и Уотерхауза.

— Он посоветовал тебе этим заняться?

— Он в курсе, что я хочу попробовать. У меня есть его поддержка. А главное, у меня есть код, написанный его исследовательской группой.

— Код для моделирования того, что делает мозг.

— Что делают нейроны. — София пожала плечами: — Вообще-то, ничего особенного тут нет. Ты тоже можешь получить этот код, он опенсорсный. Но мне легче будет связаться с теми, кто его написал, посоветоваться, устранить баги. Что-то и правда запустить за те два месяца, что я буду здесь. — Она на миг умолкла, плотно сжала губы, потом добавила: — В смысле, если ты меня возьмешь.

Зула откинулась в кресле и посмотрела в окно. Никаких сомнений у нее с самого начала не было. Однако за время в директорском кресле она кое-что усвоила. Во-первых, значительная часть ее работы — чисто символическая, но, во-вторых, «символическая» не означает «не важная». Надо было хотя бы сделать вид, что она обдумывает решение.