— Поступила как?

Рей, улыбаясь, покачал головой.

— Я не хочу, чтобы ты начала стесняться и все испортила.

— Да о чем ты говоришь?

— Я восхищаюсь тем, что ты сделала с Эрлом Стронгом, кстати говоря, — сказал он, не слишком ловко меняя тему.

— Да, ты сообщаешь мне об этом при каждой встрече.

— В общем, все что нам требуется — это чтобы твой огнемет всегда был направлен в нужную сторону.

— Ага, — сказала она. — Вскрываются тайные замыслы.

— Я уже сказал, что плачу за завтрак. Что скажешь?

— Отличный завтрак, между прочим, — пробормотала она, приступая к еде.

Некоторое время они ели в молчании. Оба смертельно проголодались. Эмоции сжигают калории.

— Я говорил с Джейн Осборн, — сказал Рей. — Я собирался спустить на нее всех собак, но она оказалась очень милой женщиной.

— Тут самое время спросить, кто такая Джейн Осборн.

— Лесничая в Ла Хунта.

— Лесничая? В прериях?

— Как ни странно, именно это она и сказала, когда ее сюда назначили, — заметил Рей. — Ей нравится лес. Она устроилась в Службу леса, рассчитывая оказаться в лесу.

— Вполне логично.

— Она не учла того обстоятельства, что Служба леса владеет обширными степными угодьями. Включая тот участок, на котором семья Рамирес обитала до вчерашнего дня. И службе нужны люди, чтобы присматривать за этой землей. Эти люди называются лесничими. Носят шляпы с медведем Смоки[446] и все прочее. И вот Джейн Осборн застряла там на тупиковой позиции GS-12: на сотни миль вокруг не то что леса — одинокого деревца не найти, всех занятий — что гоняться за оффроад-байкерами по полям да менять дорожные знаки, расстрелянные из дробовиков местными интеллектуалами.

— Должно быть, она разочарована.

— Ну да. Но дальше — хуже.

— Что именно?

— Она как раз собиралась пошабашить, как вдруг ей звонят с Самого Верха и приказывают лично произвести изгнание сотни мигрантов с того самого участка пастбищных земель.

— Как это может сделать одинокая женщина?

— Она вызвала несколько других лесничих и прихватила еще и федеральных маршалов, просто для демонстрации силы.

— Кто отдал приказ?

— Ее босс. Который получил приказ из Денвера. А тот, в свою очередь — из Вашингтона. Я уверен в этом.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — сказала Элеанор, — но я уверена, что это был не единственный участок федеральных земель в штате Колорадо, на котором живут сквоттеры.

Рей улыбнулся.

— Ты правильно угадала.

— Других тоже согнали?

Рей покачал головой.

— Только это поселение, — сказала Элеанор.

— Только это поселение.

— То есть приказ из Вашингтона не был указанием общего характера. В нем упоминался именно этот участок.

— Выглядит именно так.

— И почему же, — спросила Элеанор, — по твоему мнению, какой-то бюрократ в округе Колумбия вдруг начал испытывать интерес именно к нему?

Рей пожал плечами.

— Могу только предположить.

— Предположи.

— Этот бюрократ, вероятно, посещал адвокатские курсы с одним из помощников сенатора Маршалла. Или был его соседом по комнате в колледже. Или их дети ходят в один детский садик. Что-то в этом роде.

Элеанор погрозила ему пальцем.

— Это всего лишь предположение. Откуда ты знаешь, что здесь есть связь с Калебом Рузвельтом Маршаллом?

— Этот участок граничит с ранчо «Лейзи Зет», — сказал Рей. — И скот, которой сейчас на нем пасется, весь с клеймом «Лейзи Зет».

— Больше ни слова, — сказала Элеанор. — Ты выиграл.

Ранчо «Лейзи Зет» принадлежало Сэму Уайатту. Сэм Уайатт был самым щедрым жертвователем Калеба Рузвельта Маршалла. А также президентом Исполнительного Политического Комитета сенатора Маршалла. Сэм Уайатт являлся одним из десятка или около того человек, кто мог дозвониться до сенатора в любой момент.

Однако в этом случае, скорее всего, на такие крайние меры Сэму идти не пришлось. Вопрос был слишком мелким, чтобы его пришлось решать сенатору лично. Скорее всего, Сэм позвонил одному из его помощников. Скорее всего, он позвонил Шэду Харперу, этому частично недееспособному сукину сыну, сидящему дверь в дверь с Элеанор.

Рей смотрел на нее с изумлением.

— У тебя такой вид, будто ты планируешь убийство, — пошутил он.

— Почти угадал, — отозвалась она.

Когда маленькую Бьянку Рамирес выписали из медицинского центра «Арапахо Хайлендс» после недельного пребывания в гипербарической камере, на выходе ее ожидали десять съемочных групп, четыре фургона спутниковой связи, один документалист — лауреат Оскара, тридцать газетных репортеров, сотня демонстрантов в ее поддержку, мэр Денвера, сотрудники местных офисов сенаторов и конгрессменов и несколько поджарых, голодных адвокатов. Единственное, что оставалось неясным — явятся ли за ней Карлос и Анна Рамирес, ее родители.

Взлет Бьянки от безымянной беженки до звезды можно было проследить по заголовкам местной газеты, которая несколько последних лет уверенно катилась в область бульварной журналистики и которую история Бьянки полностью лишила всех человеческих признаков.

«ПИКАП СМЕРТИ»

— так была озаглавлена первая статья о семье Рамирес. В несколько менее истерической подаче трагедия попала в эфир пары национальных новостных телеканалов, что было, мягко выражаясь, необычно; множество детей-чикано задохнулось в кузовах пикапов, не вызвав никакой реакции со стороны даже местных газет. На сей раз, однако, сразу несколько латиноамериканских организаций засучили рукава, чтобы продвинуть эту историю на национальный уровень. Она прекрасно подходила для ТВ. Пикап смерти, как таковой, стоял на подъездной дорожке в Денвере и кто угодно мог пойти и заснять его на видео. В истории фигурировал выживший, оказавшийся по случаю прелестной маленькой девочкой, а также — хотя об этом не было сказано сразу — некоторые интересные детали: безответственность крупной, эксклюзивной частной клиники и намечающийся скандал с участием некоего Сэма Уайатта, богатого скотовода, играющего в гольф с сенаторами и директорами компаний.

«ПУСТЬ ОНА УМРЕТ!»

— таков был заголовок на второй день. История об отказе «Арапахо Хайлендс» принять Бьянку утекла в прессу с помощью Рея дель Валле. Термин «утекла» может ввести в заблуждение. «Утечка» происходит через маленькую щелочку. В данном случае следовало бы использовать глагол «хлынула». Рей добился того, чтобы каждый обладатель камеры, ноутбука, ручки или карандаша получил исчерпывающую информацию. Журналисты потрезвее отнесли случай с Бьянкой к типичной для многих больниц практике отказов неимущим пациентам. Эта проблема обсуждалась многократно, а что касается деталей, то в других городах случались случаи и подраматичнее.

«ДЕРЖИСЬ, БЬЯНКА!»

— написала газета на третий день. Это была довольно бессмысленная статья. Третий день пришелся на воскресенье и был лишен событий. Способность Бьянки держаться никого особенно не интересовала. Тот факт, что она еще дышала, когда ее извлекли из Пикапа Смерти, и продолжала дышать, когда скорая доставила ее в «Арапахо Хайлендс», где и прозвучало «Пусть она умрет», означал, что те отделы ее мозга, которые отвечают за дыхание и сердцебиение, все еще работает. Иными словами, состояние ее было стабильным, пусть она и находилась в коме. Не за что тут было держаться. Но заголовок получился на отличненько — и обеспечил таблоиду (а также тележурналистам, функционирующим на том же профессиональном уровне) известную свободу рук. Пару дней журналисты аккумулировали мало относящийся к делу, но вызывающий интерес материал: фотографии большеглазой Бьянки, свидетельства родственников и друзей по играм, описания любимых блюд и игрушек. Воскресенье подарило им шанс вывалить все это на публику. Воскресенье стало днем, когда Бьянка официально превратилась в публичную фигуру, в кого-то, кого таблоиды и новостные каналы называют просто по имени, как Мадонну или Ди. В этой роли она превратилась для таблоида в денежный станок; в течение по крайней мере двух недель всякий раз, когда требовалось взбодрить статистику продаж, редакция просто публиковала что-нибудь под заголовком, содержащим имя «Бьянка».