— Да, это наш следующий шаг, — сказал Аарон.

— Не важно. Это хорошо говорит о вас как об ученом, если не как о бизнесмене, — сказал Огл. — Куча народу начинает с образа и пытается придумать суть. Но вы технарь и презираете поверхностную ерунду. Вы отказываетесь идти на компромисс.

— Что ж, спасибо за доверие, — сказал Аарон не совсем саркастично.

Появился стюард. Они заказали еще по выпивке.

— Что ж, вы со своим дедуктивным методом полностью меня разоблачили, — сказал Аарон.

— Да ну бросьте!

— Не хочу, чтобы вы подумали, что я в тупике, — сказал Аарон. — Просто интересно…

— Да? — сказал Огл, очень высоко задирая бровь и глядя на Аарона поверх очков, спустив их на кончик носа.

— Что вы обо мне думаете? Есть ли у меня шанс, как вы считаете?

— В Лос-Анжелесе?

— Ага.

— С важными медиа-могулами?

— Ага.

— Нет. У вас нет ни единого шанса.

Аарон подавил тяжкий вздох, закрыл глаза, сделал глоток спиртного. Он только-только познакомился с Оглом, но инстинктивно верил, что все сказанное Оглом — истина в последней инстанции.

— Это не значит, что у вашей компании нет шанса вообще.

— Не значит?

— Конечно, нет. У вас хороший продукт. Вы просто не умеете его правильно продавать.

— Вы считаете, нам надо заказать броский логотип?

— О, нет, ничего подобного я не говорю. Я думаю, у вас отличный логотип. Просто у вас порочная маркетинговая стратегия.

— То есть?

— Вы нацелились не на тех людей, — сказал Огл просто и прямо, как будто его начало раздражать тугодумие Аарона, не способного сообразить самостоятельно.

— А на кого же мне еще нацеливаться с таким продуктом?

Огр снова сжал подлокотник, наклонился вперед и позволил спинке кресла вернуться в исходное положение. Он поставил стакан на столик и сел прямо, как будто возвращаясь к работе.

— Вы правильно считаете, что медиакорпорациям нужны человекометры, — сказал он. — Проблема в том, что люди, которые управляют медиакорпорациями, не станут покупать ваш продукт.

— И почему же нет? Это лучший прибор на рынке. Мы обошли конкурентов на несколько лет.

Огл прервал его взмахом ладони.

— Не имеет значения, — сказал он ровным голосом и покачал головой. — Не имеет значения.

— Не имеет значения, насколько хорош мой продукт?

— Ничуть. Не для этих людей. Это же люди из медиа. А люди из медиа — это либо убийцы, либо идиоты, либо хорьки. Вы не слишком много дел имели с людьми из медиа, не так ли?

— Практически никаких.

— Я так и понял. Нет в вас той раздражающей самоуверенности, которой обладают люди, ведущие дела с убийцами, идиотами и хорьками. Вы честны, искренни и держитесь определенных принципов, как ученый, а убийцы, идиоты и хорьки этого не понимают. И все ваши объяснения на тему того, как замечательна ваша машина, они просто отметут.

— Я потратил кучу времени, чтобы придумать объяснение принципа работы устройства, которое способен понять любой, — сказал Аарон.

— Неважно. Это не поможет. Потому что как бы вы не объясняли этот принцип, в итоге все сведется к тонким техническим деталям. Люди из медиа их не любят. Им нравятся масштабные, сказочные концепции, — слово «сказочные» Огл произнес с издевательским голливудским придыханием.

Аарон расхохотался. Он повидал достаточно представителей из мира развлечений, чтобы признать, что это правда.

— Если вы придете к типу из медиа и скажете, что хотите снять минисериал о Гражданской войне — или по пьесе Шекспиру, или о жизни И.С. Баха — он рассмеется вам в лицо. Потому что такого никто смотреть не будет. Вы понимаете — это же умняк. Людям нужен рестлинг. Медиапродюсеры, пытающиеся снимать Шекспира, вылетают с работы или прогорают. До стадий переговоров с такими, как вы, доживают только те, кто продвигал реслинг. И когда появляетесь вы и начинаете со всеми подробностями рассказывать о вашей блестящей технологии, то напоминаете им о Шекспире и Леонардо да Винчи, которых они боятся и ненавидят.

— То есть я труп.

— Если вы и в самом деле намерены отправиться к медиамагнатам, то да, вы труп.

— Но кому еще может пригодиться мое устройство, кроме них?

— Ну… — мягко сказал Огл почти что с оттенком удивления в голосе, как будто этот вопрос оказался для него неожиданным. — Ну, на самом деле оно могло бы пригодиться мне. Может быть.

— Вы сказали, что вы работаете в сфере медиа, — сказал Аарон.

Огл поднял палец.

— Не совсем. Я сказал, что работаю с медиаиндустрией. Но сам я не из них.

— И кто же вы?

— Ученый.

— И в какой области?

— Вы, Аарон — биофизик. Вы исследуете законы, определяющие функционирование тела. Ну а я — политический биофизик. Я исследую законы, управляющие функционированием политического организма.

— О. А нельзя ли поточнее?

— Нас называют поллстерами, — сказал Огл. — Что примерно то же самое, как назвать вас гадателем по ладони.

Элеанор Боксвуд Ричмонд слышала речь «О положении страны» по радио, но не слушала ее. Она вела взятую напрокат машину вдоль по заброшенным улицам Эльдорадо Хайлендс, опустевшего пригородного поселка в десяти милях к северу от Денвера. Машину она заняла у Дорин из соседнего трейлера, а обе они жили в нескольких милях к востоку, в городке Коммерс Сити.

На тот случай, если из полиции вдруг позвонят с новостями о ее пропавшем муже, Элеанор спустила телефон в виде футбольного мяча из окна кухни и засунула его в окно спальни Дорин. Муж Элеанор, которого она искала — Хармон, получил телефон в виде футбольного мяча несколько лет назад бесплатно, подписавшись на «Спортс Иллюстрейтед». Нынче номера «Спорт Иллюстрейтед» по-прежнему появлялись каждую неделю как по часам, в то время как самого Хармона, сломленного отсутствием работы и безденежьем, можно было увидеть все реже и реже. Что ж, есть в этом мире хоть какое-то постоянство.

Элеанор чувствовала унижение каждый раз, когда ей приходилось говорить по этому телефону. Он совершенно не облегчал поиск работы в банковском секторе. Она сидела там, в своем трейлере, в котором могло быть жарко, как в печи, или холодно, как в морозилке, в зависимости от температуры на улице. Она не открывала окон даже летом, чтобы собеседник на том конце провода не услышал криков детей Дорин и тяжелый метал из трейлера с другой стороны. Она звонила людям в черных костюмах в их кондиционированные офисные здания и разговаривала с ними, прижимая к уху маленький пластиковый футбольный мяч и пытаясь говорить солидно, по-банкирски. Пока что никакой работы она не нашла.

Раньше, когда семья была едина и счастлива и жила в большом доме в этом самом Эльдорадо Хайлендс, у них в каждой комнате было по телефону. В дополнение к телефону в виде футбольного мяча у них был телефон в виде тапочка; дешевый телефон из «Радио Шак», трубка которого постоянно слетал с крючка; два солидных, традиционных телефона «Эйти энд Ти». Все эти аппараты исчезли во время второго ограбления трейлера, так что пришлось им достать футбольный телефон из загашника и пользоваться им.

Элеанор Ричмонд не видела своего мужа, Хармона, уже два дня. В первый день она ощущала главным образом облегчение, ибо когда она его видела, он обычно полулежал на софе со сломанной спинкой перед телевизором и пил. Время от времени он поднимался и находил подработку, работал несколько дней, после чего его увольняли или он увольнялся сам, после чего цикл повторялся. Хармон не задерживался на этих работах потому, что был инженером, и переворачивание бургеров или взибвание «Сларпи» действовало ему на нервы, точно так же, как футбольный телефон действовал на нервы Элеанор.

Квартал, по которому сейчас ехала Элеанор, был возведен на идеально ровном плато в начале восьмидесятых. Все дома стояли пустыми, причем три четверти из них пребывали в этом состоянии изначально; проезжая по извилистым улочкам, сквозь передние окна, сквозь пустые интерьеры, сквозь задние окна, сквозь дворики — и сквозь еще один такой же дом на такой же улице — можно было разглядеть задние дворы и покрытые невысокой травой прерии за ними,