Ее целью было маленькое кирпичное бунгало в квартале маленьких кирпичных бунгало. Квартал был совершенно мексиканский, и примерно 90 процентов его обитателей в данный момент собрались вокруг этого самого дома. Ей пришлось припарковаться за пару перекрестков от него и проталкиваться сквозь толпу пешком, чтобы добраться до эпицентра.
Эпицентром являлось не само здание, а пикап, припаркованный прямо перед ним. Это был желтый «Шевроле» по меньшей мере двадцатилетнего возраста, проржавевший во многих местах; кузов его накрывал фиберглассовый полог, удерживаемый на месте четырьмя струбцинами. Задний борт и задний ставень полога были распахнуты настежь, будто челюсти, открывая взору пару мешков для мусора, набитых одеждой, и расстеленный на металлическом полу фланелевый спальный мешок, вывернутый цветастым нутром (кряквы над северным болотом) наружу. По углам были распиханы скомканные одеяла, простыни и пара подушек.
А еще тут были цветы. Несколько букетов лежали поверх спальника. Другие были навалены грудами у бортов пикапа и на фиберглассовом пологе.
В фокусе всеобщего внимания находились двое мужчин, которым Элеанор сразу узнала. Один был высокий, видный юноша в джинсах и блейзере. С черными, собранными в хвост волосами, он мог запросто сойти за чистокровного апача. Это был Рей дель Валле. Он говорил с репортером местной газеты, специализирующимся на делах чиканос[445].
Элеанор не обратила на них никакого внимания. Она продолжала пробиваться через толпу, пытаясь подавить рвотный рефлекс. Ей удалось подойти настолько близко к пикапу, что она оказалась практически между двумя мужчинами, и заглянуть внутрь.
Вчера вечером четверо детей Карлоса и Анны Рамирес улеглись на этот самый спальник, чтобы поспать, пока их родители, сидя в кабине пикапа, вели его сквозь равнину к юго-востоку от Денвера. Они заснули быстро и спали крепко, но не потому, что им было уютно, а из-за угарного газа, проникавшего в закрытый пологом кузов из выхлопной трубы. Трое детей умерли. Один ребенок находился в клинике в критическом состоянии, мозг его был поврежден необратимо. Карлос и Анна Рамирес не подозревали ни о чем, пока рано утром не приехали сюда, к дому сестры Анны.
Все это рассказал ей Роджер. Он изложил ход событий быстро и кратко, и она восприняла всю эту историю как политическую проблему, требующую решения. Но сейчас, оказавшись в переминающейся, стенающей толпе, и увидев ложе смерти невинных, она ощутила эмоциональный удар такой силы, будто угодила под грузовик. Элеанор прижала ладонь ко рту, закрыла глаза и попыталась справиться с физическим чувством тошноты.
— Элеанор, — сказал Рей дель Валле, — пойдемте поговорим где-нибудь в стороне. Не нужно вам на это смотреть.
Элеанор почувствовала, как он приобнял ее за плечи. Он повел ее вокруг грузовика и на задний двор, мягко, но уверенно, как опытный бальный танцор.
Он воспользовался возможностью и прижалась головой к его груди. Глаза ее наполнились слезами, но она не плакала.
— Тяжко родителю смотреть на такое, да? — сказал Рей. — Наш самый страшный кошмар. Будто что-то из времен Холокоста.
Элеанор оступила на полшага и несколько раз глубоко вздохнула.
— Родители внутри? — спросила она.
— Да. Анна под успокоительными. Карлос пьет и клянется, что убьет себя. Семья Анны пытается не дать ему сорваться. Это очень трудно.
— Я узнала, что возникли проблемы с лечением выжившего ребенка, и приехала проинформировать семью Рамирес, что сенатор Маршалл готов оказать любую помощь, которая потребуется. Вы не могли бы передать им это сообщение?
Рей фыркнул с едва заметным оттенком изумления и взглянул на часы.
— Сенатор свое дело знает. Как всегда.
Рей ушел в дом и через пару минут вернулся с сестрой Анны, Пилар. Издалека ее лицо казалось невозмутимым, но когда она подошла поближе, стало очевидно, что это не равнодушие, а шок.
— Я передал ей ваши слова, — сказал Рей. — Она уполномочила меня изложить вам ситуацию.
— Окей.
— Когда они приехали сюда и обнаружили, что дети ни на что не реагируют, то вызвали скорую. Троих детей признали мертвыми здесь же, на месте. У четвертого, восьмилетней Бьянки, еще прослеживался пульс. Скорая повезла ее прямо в Медицинский центр «Арапахо Хайлендс».
— Почему туда?
Это была преуспевающая частная клиника и определенно не самый ближний свет. Не то место, куда попадают рабочие мигранты.
— Отравление угарным газом было очевидно. А в «Арапахо Хайлендс» есть гипербарическая кислородная камера. Это лучший метод. Поэтому туда ее и отвезли. Персонал приемного покоя оказал Бьянке экстренную помощь, но отказался помещать ее в камеру. Вместо этого они перебросили ее в клинику округа Денвер, где она сейчас и находится.
— Чем они обосновали такое решение?
Рей только плечами пожал.
— Как говорят у нас в третьем мире — quién sabe?
В голове у Элеанор что-то щелкнуло. Может быть, это лопнуло терпение. Она расправила плечи и резко выдохнула через нос.
— Не составите мне компанию, Рей? — сказала она.
— С удовольствием. А куда мы направляемся?
Элеанор поняла, что она и сама этого не знает.
— Мы собираемся кое о чем позаботиться, вот и все.
Они сели в машину Элеанор и поехали в сторону Окружной больницы Денвера, нескольких врачей которой Рей знал.
— Таких случаев бывает по несколько сотен в год, — сказал Рей. — По всей Северной Америке.
— Каких случаев?
— Как сегодняшний. Вспомните, что рабочий-мигрант — тот, кто мигрирует. Эти люди покрывают огромные расстояния, и их излюбленный транспорт — пикапы. Вечно происходит одно и то же: родители сидят в кабине, а дети лежат в кузове, пытаясь заснуть. Выхлопные газы проникают или через дыры в полу, или через щель под задним бортом. В жаркую погоду окна открыты и все может обойтись. Но в прохладную ночь, вроде вчерашней, окна закрывают и они задыхаются.
— Вроде бы признаки отравления трудно не заметить? Дети должны были почувствовать головную боль и тошноту.
Рей фыркнул.
— Когда ты едешь в кузове грузовика восемь или десять часов кряду, ты чувствуешь их и безо всякого угарного газа.
В окружной больнице Рей нашел доктора Эскобедо, молодого интерна, ухаживающего за Бьянкой. Они присели за столик в углу кафетерия.
— Где Бьянке следует находиться, здесь или в «Арапахо Хайлендс»? — спросила Элеанор.
— В «Арапахо», — без колебаний ответил доктор Эскобедо.
— Почему?
— У них есть гипербарическая камера.
— И это стандартная методика в подобных случаях?
— Не совсем, — ответил он. — В том-то и проблема.
— Что вы имеете в виду — не совсем?
— Ну, к примеру, в штате Вашингтон полно рабочих-мигрантов, они регулярно попадают в такие же ситуации. В клинике Сиэттла имеется гипербарическая камера, которую в основном используют для декомпрессии дайверов с кессонной болезнью. Если поместить в нее пациента с отравлением угарным газом, она позволит насытить его ткани кислородом, и это именно то, в чем такой пациент нуждается. И люди в штате Вашингтон уже знают, что если ты обнаружил в кузове пикапа ребенка в бессознательном состоянии, тебе следует отправить его прямиком в клинику с гипербарической камерой. Но это вроде как недавняя практика, и многие считают ее экспериментальной.
— Например, ребята из «Арапахо Хайлендс».
— Именно. Если бы эта практика считалась стандартной, у них бы не было никаких оснований отказать Бьянке. Но поскольку на ней стоит метка «эксперимент», они не примут Бьянку ни под каким видом. Потому что в этом случае они потеряют в деньгах.
— Откуда вообще в Денвере такая камера? — спросил Рей. — У нас тут не так много аквалангистов.
— Она используется для лечения диабетиков и других пациентов с пониженной циркуляцией, — сказал Эскобедо. — Это популярный метод в районах массового проживания пожилых людей с хорошей страховкой. Это дорогое лечение, весьма прибыльное для клиник. Поэтому они не желают использовать свою камеру для благотворительности.
