Больно. Горько. Тяжело.

Но больше действительно — некому.

3

Качается темно-багровое беззвездное небо. Дрожит земля. А где-то совсем рядом фыркают лошади. Они устали и хотят в стойло. Есть, пить и спать.

И она тоже смертельно устала.

Нет. Не смертельно — раз всё еще здесь.

Элгэ шелохнулась — и боль алым огнем взорвалась в груди. Рванула правое плечо, левый бок, правое бедро…

— Лежи-лежи! — смуглое лицо заслоняет странные небеса. — Лежи, Элгэ.

— Я ска-зала… как меня… зо-вут? — с губ с трудом слетает (сползает!) едва слышный шепот. И каждый звук пронзает грудь новой болью. А горло пересохло — как в южной пустыне!

— Ты — Элгэ Илладэн, приемная дочь Кармэн Вальданэ. Но это — последний раз, когда я так тебя назвала… — шепот еле слышен. Почти так же тих, как ее собственный. — У тебя будет новое имя. Ты сама его выберешь — как только сможешь.

— Я… могу… меня зовут… Кармэн… я — банджа-рон… если никто… не против… — Элгэ закашлялась.

Сотни ножей пронзили горло, каленое железо прильнуло к груди. Впилось…

Тьма закружила хоровод. Где-то далеко-далеко улыбается темно-карминовый рот, белеют крепкие зубы.

— Имя подходит тебе, Кармэн… Открой рот.

Согревающее питье льется в воспаленное горло.

— Что… как я… здесь?

— У тебя четыре пулевых раны. Ты была в горячке почти три недели.

— Сколько⁈

— Девятнадцать дней. Пять дней дня назад мы пересекли квиринскую границу.

Что?..

— Мне… нужно… Диего… мой брат…

— Лежи! — крепкие руки давят на плечи. — Ты слабее новорожденного котенка. Прошло девятнадцать дней, Кармэн. Твоего брата или убили, или оставили в живых. Ты уже ничего не изменишь. Поздно. В тебе есть Сила — ты своей кровью должна знать, жив ли твой брат. И если жив — вернешься за ним, когда окрепнешь. А сейчас — спи.

— Что… в питье?..

— То, что придаст тебе сил… потом. Спи, Кармэн.

Черно-багровый шелк неба расплывается. Превращается в полог… Полог бродячей кибитки.

Чья-то прохладная рука касается лба.

А глаза, наплевав на силу воли, смыкаются сами.

Всего девятнадцать? Быстро же они ехали…

Глава четвертая.

Конец Месяца Рождения Лета.

Эвитан, Тенмар.

1

Так уже было. Совсем недавно. Так с ним уже было…

Леон умирал на заснеженной дороге Тенмара. На мерзлой земле. Грудь жгла алая режущая боль. Кровавым туманом застилала глаза. И на лицо валились пронзительно-белые снежинки. Сначала прохладные, потом — ледяные.

А сейчас нестерпимо болит затылок, и оранжевые круги скачут перед глазами. А во рту — солоно и полно крови.

Где же спаситель? Тот странный пожилой южанин? Он должен прийти! Ведь Леон опять в смертельной опасности! Опять едва не погиб!

Время тянется невыносимо. Ползет смертельно раненой улиткой! А Джек — да, его зовут именно так! — не появляется…

Холодно! Вокруг — мокрый, промозглый холод. Там шел ливень, воду собрали в крестьянскую лохань. И теперь выплеснули на Леона!

Надо было убрать лохань подальше…

Холодно! Летом — и так холодно. И опять сыро.

Он лежит на голой земле — в луже. А по его лицу, одежде течет вода… Ох!

Новая порция немыслимо ледяного дождя обрушилась сверху.

Уже не от сна — от стылой воды слипаются глаза. С трудом их разлепив, Леон рванулся вверх — сбежать, спастись, согреться! Вырваться!

Джек, где ты⁈

И новая жесткая (но хоть не ледяная!) хватка рванула вверх. Джек поднимал Леона совсем иначе. Осторожно, не тревожа рану…

Расплылись от воды лица врагов, стены, крестьянский стол у окна…

Дом. Чужой и незнакомый.

А вокруг — те же мундиры. Ормхейм! Грубые руки, жестокие лица — да, теперь, проморгавшись, их отчетливо видно. Слишком отчетливо.

— Я — лорд Леон Таррент… — запекшиеся губы отдались болью.

— Я знаю, кто ты, щенок, — рослый (хотя они тут все — выше Леона) офицер шагнул к юноше. Светловолосый, крепкий, лет тридцати — тридцати пяти. Северянин, но не лиарец. — Ты — действительно лорд Таррент. Радуйся — это позволит тебе жить… еще несколько дней.

Холодно!

Над чем эти люди хохочут так грубо⁈ Да, Леон ужасно выглядит — мокрый и продрогший!

Но… что они хотят с ним сделать⁈ Смерть⁈..

Нет! За что⁈

— Я… хочу говорить с маршалом Эриком Ормхеймским! Я — лорд Леон Таррент! Пожалуйста…

Теперь хохот просто оглушает.

— Ты уже говоришь, — светловолосый насмешливо сощурил левый глаз. — Я — маршал Эрик Ормхеймский.

Что? Нет! Такого не может быть! Это какой-то кошмар! Леон сейчас проснется — непременно! Во имя Творца милосердного, что происходит⁈

Такое не могло случиться с ним! Не может быть, что именно он больше никогда не увидит Осенних Костров, Зимнего Древа, Весны… Нет!..

Не может быть, чтобы подзвездный мир остался прежним, а Леона больше не будет! Только не его! Не того, кто так любит жизнь! Пожалуйста…

— Я ни в чём… Господин маршал, в чём моя вина⁈

Эрик даже не прекратил хохотать. Как и его люди.

А через бесконечную вечность маршал соизволил изречь:

— Ты сам прекрасно знаешь свою вину, щенок. Разве нет?

— Я не… Господин маршал, это — неправда! Пожалуйста! Я… меня оклеветали! Скажите мне, кто. Я брошу ему в лицо, что он — негодяй!..

— Я не договорил. И не смей меня перебивать, трусливое и лживое лиарское отродье! Ты — сын мятежника и сбежал во вражескую страну. Этого достаточно.

— Нет! — взвыл Леон. Он же не сам! Он просто поверил… — Я всё могу объяснить… Меня… я…

Эрик ударил коротко, без замаха. Боль врезалась в и так разбитые губы. Кровь вновь заполнила рот… заволокла взор.

— Я сказал: не перебивай! Ты натворил достаточно, чтобы умереть. Но умрешь ты, — безупречные волчьи зубы вновь ощерились в усмешке, — потому чтоя́так хочу.

2

Если Джек не придет на помощь немедленно — помогать будет некому.

Леон больше не сомневался — его убьют! В любой — угодный им! — миг!

Пока люди Эрика везли пленника через пол-Аравинта — связанного, в темной карете! — он еще надеялся. Молил о пощаде, клялся озолотить. Даже обещал показать, где остались остальные — настоящие преступники!

Обещал отречься от титула — в пользу Эрика. Или любого из его вассалов.

Молил о позволении уйти в монастырь. Обещал стать самым преданным слугой. Умолял хоть о справедливом суде.

Первый день пути над пленником только смеялись. На второй, когда сменилась стража, стало еще хуже — перестали замечать. Просто кормили, поили, водили к кустам — где не отходили ни на шаг.

И всё. С Леоном никто не заговаривал. У конвоиров даже выражение лиц не менялось! Словно он — не человек, а вещь. Велено доставить — вот и везут.

Опять привал, опять выталкивают из кареты. И опять — миска, ложка и кружка.

Развязывают. Ждут, пока пленник проглотит свою порцию. Ведут к лесу. Ждут. Не спуская равнодушных глаз.

Связывают, волокут к карете, заталкивают. Захлопывают дверцу.

Путь продолжается. Замкнутый круг. Дорога к смерти.

Так уже было — на пути из Лиара в Лютену, в тюремной карете. Но тогда с Леоном обращались как с дворянином. И он верил, знал, что отец вот-вот придет на помощь!

Порой казалось, что пленника заживо тащат в Бездну. Замуровывать во Льды. И он леденел от ужаса.

Нормально заснуть не удалось ни разу. Только иногда забывался от усталости…

И тут же вновь вскидывался в кошмаре. Голова раскалывалась невыносимо.

Джек не снился ни разу.

Каждый раз, очнувшись, юноша молился Творцу — о милости и спасении. А порой и Темному — обещая всё, что угодно.

Порой Леон мечтал, что его спасут. Порой искренне верил, что на помощь придет дядя Ив. Если нужно, племянник сам отдаст ему Лиар — жизнь дороже. Не выгонит же Ив Кридель на улицу близкого родственника! Да и тетя Жанетта не позволит. Она-то — добрая…