Во-первых, с предметом кузининой страсти он действительно знаком мало… почти совсем незнаком. А во-вторых…

— Я — сестра Марка. Сильвия.

Да. Почти неквиринское имя. Для любого, кто рожден в Квирине.

И уж точно — не родовое.

В сантэйских кругах о Сильвии судачат немало. В основном — считают унылой и некрасивой.

Что ж, второе — точно неверно!

Валерия — дикий котенок. То веселый, то царапучий. И да — еще не кошка, а именно котенок.

А Сильвия — горлица. Прекрасная, чистая… как свет. Белая туника, светлые волосы. Только глаза — яркая зелень весеннего луга.

А вот Марк — черноглазый, странно. Вроде разница в возрасте — совсем мала. Оба родителя должны быть общие. Взглянуть бы на семейные портреты.

Нет, не стоит. Незачем лишний раз глазеть на покойницу и приговоренного. Невежливо.

— Я — Алексис Марэас Стантис, мидантийский дворянин. Я… я проезжал мимо, увидел стражу у ворот. И решил выразить вам дружбу и участие. Это мой долг!

Большей глупости сморозить невозможно. Но кто скажет об этом Алексису — получит ответ: придумай что-нибудь получше. И так же быстро.

Но вот теперь его точно примут за шпиона. Еще знать бы, чьего. Кому придет в голову следить именно за этой семьей? Ну, кроме влюбленной Валерии?

Не вспомнить. Разве что самому императору Аврелиану — охотнику за чужим имуществом. И, соответственно, любому из его прихвостней. Желающему выслужиться.

Алексис так устал от интриг в Мидантии, что здесь пропускал мимо ушей всё, с ними связанное. И, как выяснилось, зря. В Квирине существуют не только девы, вдовы и стадионы. Грязи здесь уж точно не меньше, чем на родине.

— Я и моя сестра Сильвия приветствуем и благодарим вас, — просто сказал Марк.

Ага, «Идущие на смерть приветствуют…» идущего в тоже не слишком приятное место. Центральную Сантэйскую тюрьму, например.

А Марк — поверил? В эту чушь? В полный бред?

В столь глупую правду?

Хуже. Кажется, поверили все трое.

Алексис, тебе конец.

Глава восьмая.

Квирина, Сантэя.

1

Впервые с Месяца Заката Осени Серж оказался на улицах Сантэи один. Почти. В компании Кевина. В полном одиночестве не отпускают до сих пор.

Впрочем, могло не повезти сильнее. Могли засунуть в большую группу — как обычно. Или в напарники к Эверрату.

Хотя нет — тот отказался бы. Во-первых — зачем ему с собой тот, кого он с трудом выносит? Во-вторых — для чего Конраду вообще напарник? Он же в увольнительную на свидания к Эстеле бегает. К своей теперь уже жене.

Серж одернул себя. Эста Триэнн… то есть уже Эверрат — сестра Криса. И друг точно не виноват, что она выросла при дворе Вальданэ. Разве там можно сохранить целомудрие? Особенно, если тебя воспитала женщина, по количеству любовников переплюнувшая половину куртизанок Лютены?

Бедный Крис! С такой сестрой не только задыхаться начнешь.

Да и Конрад — хорош. Столько времени встречался с Эстелой. И только недавно додумался жениться, Да и то — с подачи Анри.

Как Эверрат — даже он! — мог нанести такое оскорбление другу? Зная, что тот никогда не вызовет его на дуэль? И из-за болезни, и потому что Конрад для Криса — любимый старший брат.

А Сантэя изменилась — почти неуловимо. В предыдущие Октавианы плебс тоже гулял напропалую. Но в сравнении с нынешними — те он мирно просидел в лачугах. За чтением Священных Свитков.

А вот теперь…

Зря они вообще вышли! И Кевину, кстати, тоже не по себе. Может, лучше вернуться?

Уже не знаешь, куда отворачиваться от призывных пьяных и полупьяных улыбок скудно одетых девиц легкого поведения. Они попадаются теперь всюду!

Алые перекрашенные губы. Густо подчерненные мутно-шалые глаза. Глубокие декольте платьев и бесстыже-короткие туники.

Откуда в Сантэе вдруг взялось столько шлюх? Что Квирина вообще за страна?

2

Анри поморщился.

Плебс ликует. Пьяный плебс. Его теперь сытно кормят, допьяна поят и вдосталь развлекают зрелищами. А порой еще и золотишка подбрасывают.

Аврелиан — дурак? Да, хоть и в меньшей степени, чего его предшественники. Зато подлый дурак. А это — куда опаснее. Для всех.

Три недели длятся шальные празднества — по поводу чего-то там. Всё равно никто уже не помнит, чего именно.

Бьют в ярко-сапфировое небо фонтаны вина, летят в восторженно орущую толпу пригоршни золота. На пьяных улицах ликует плебс, в амфитеатре бьются гладиаторы.

Под покровом ночи печатают шаг служаки-преторианцы. По душу очередного «врага квиринского народа». Надо же «доброму» императору где-то брать деньги — на продолжение гуляний. На нескончаемый праздник всей Сантэи.

Аврелиан хорошо усвоил, откуда пополняется казна. Либо война (только что проиграли, и это стоило трона его предшественнику), либо — грабеж собственного народа. Второе легче — на первый взгляд. Особенно если брать на вооружение не налоги, а конфискации. И частично делиться.

Император даже переполненные тюрьмы обратил себе на пользу. Уже объявлено о «красочных» публичных казнях. Глашатаи орут на площадях. Не те ли, что недавно расхваливали «эвитанских гладиаторов на сантэйской арене»? Слова-то точно — те же самые.

3

Зеркала лгут. Отражают лишь то, что хочешь увидеть. Люди тоже лгут — в том числе и себе.

— Выше Высокопреосвященство.

Какой осторожный стук! Еще бы брат Феодор и в других вопросах был столь же… деликатен.

— Я слушаю, брат. — При всех его недостатках, Феодор — верен. И без гнили в душе. Как и остальные здесь.

— Ваше Высокопреосвященство, вас дожидается патриций Луций Помпоний Андроник.

Андроник. Сын мидантийского эмигранта. Когда убивали сторонников Зордесов, семья Орестес предпочла сбежать, не дожидаясь репрессий. И правильно сделали. Будь отец Иннокентия так же умен — сейчас в Ордене михаилитов было бы на одного кардинала меньше. А среди живых — больше на одного мужчину и двух женщин. И сам Иннокентий давно был бы дядей.

— Я приму его.

Будто можно отказать. Но говорить нужно так, будто лишь удостаиваешь аудиенцией патриция Орестеса… то есть Андроника. Будто новый кардинал Иннокентий спускается к очередному просителю с заоблачных высот. Снисходит.

Даже если свои всё понимают. Михаилиты все-таки.

Ни один не дал Его Высокопреосвященству ни единого повода для недоверия. Сначала это казалось диким. Потом стало лишней причиной уважать товарищей по оружию. И надеяться, что они никогда не заметят его недоверия. Потому что простить — простят, но трещина останется.

Верить лишь себе Иннокентий научился там. Странно — кошмаров о собственном прошлом он не видел ни разу. Только о том, что творилось не с ним. Творили. Пока он был далеко.

Быстрый взгляд в зеркало. Рослый, худощавый церковник. Строгое «михаилитское» лицо. В ордене — этом! — не требуется изображать благостность. Леонардиты улыбаются даже своим жертвам (особенно законченные мерзавцы). Бродячие арельянцы — тем, кто хорошо подает. Арсенииты — книгам. Служители святого Михаила — только друзьям.

Зеркало отразило правду. Сегодняшнюю.

Церковник. Вчерашний епископ, сегодняшний кардинал. Монах-воин.

И всё равно зеркала — лгут. Делают его старше, а Гизелу Лигерис моложе, хотя они — ровесники. И с Андроником — тоже, примерно. И с этим пленным эвитанским подполковником, Анри Тенмаром. Любопытно бы с ним переговорить. И скорее всего — полезно. Может, менее полезно, чем с сыном Карлоса Орестеса, но уж точно — куда менее отвратно.

Покойный герцог Тенмар был одним из лучших мастеров ратной доски. Пригласить на партию-другую его сына?

Андроник вырядился как на императорский прием. Аж в нос шибает пахучей дрянью для стареющих юбочников. Не рановато ему?

А по пышности придворного костюма сын генерала Орестеса переплюнет любую перезрелую кокетку.