Из черного рукава выпросталась лапа… ручища (кажется, волосатая), грубо схватила девчонку за запястье. А это еще зачем? По горлу можно полоснуть и без лишних церемоний. А страх в осоловелых глазах не появится — хоть того больше ножами тряси. Или даже приволоки ту змею, что ворочалась в катакомбах древнего эвитанского города. Столь древнего, что он вряд ли эвитанский. Да и гордящаяся тысячелетней историей Квирина с зависти удавилась бы. Хотя ведь у нее и свои зверюшки есть. Еще омерзительнее…

Нож взмыл над головой жреца, толпа восторженно взвыла. Все-таки убийство. А ты, Элгэ, опоздала! Опять.

Алая как закат кровь брызнула на песок. Совсем немного — как и положено из пореза на руке. Легкого.

Багровые капли жгут желтоватый песок — в меру чистый. Пока.

А корявая лапа жреца уже хватает локоть следующего — юноши. Вновь взлетает в воздух серп ритуального ножа.

Дыши ровно, Элгэ. Фанатик просто выпускает понемногу крови из каждого. Ничего опасного. Не считая гибели душ на алтаре, правда?

А что этот паук сейчас делает? Ах да — просто смазывает кровью губы девчонки. А ее кровь приложил к губам парня.

Следующая девушка, следующий юноша. А первая пара уже шевельнулась — сразу оба. Даже с песка поднялись. И теперь пялятся друг на друга. Тоже не слишком осмысленно, но уже вполне… б-р-р!

Кому как, а Элгэ искренне порадовалась, что ее волосы — не по-илладийски послушны. Потому что сейчас они пытаются встать дыбом. Как шерсть у разъяренной кошки. Или… испуганной. По кошкам такое не поймешь.

Волосы, в отличие от их хозяйки, не привыкли бунтовать. Так что, может, еще и не сумеют.

Жутко! Страшно и неестественно. Как и все последние месяцы. Ничего, в логове Поппея было хуже.

Но если Ичедари та, кем ее описала рыжая, — ее корчит от отвращения при каждом таком обряде. Элгэ бы корчило.

Много лет назад маленькая дочь Алехандро Илладэна любила страшные сказки. О змеях, живущих в подземных глубинах. О жутких, безжалостных жрецах, что приносят на древних алтарях кровавые жертвы.

Только там добро (очень сильное и бесстрашное) всегда побеждало зло. И происходило всё это очень далеко от Илладэна. И в очень-очень давние времена. На Южном Черном Материке. Его так и назвали. Возможно, из-за цвета кожи его жителей — южных соседей таинственной Хеметис с ее пирамидами среди песка. А может — из-за ритуалов, что практиковали люди с угольной кожей. Страшное зелье убивало людей, а потом превращало мертвых в послушных кукол — не живых, но способных ходить, говорить… убивать. По воле поднявшего их колдуна. На время.

Неужели все сказки — лишь прикрытая флером тайны правда? Но Элгэ даже в детстве не мечтала угодить в легенду. Ее вполне устраивала собственная жизнь. Игры и книги тем и хороши, что из них можно выйти в любой удобный тебе миг. Зайти в теплый дом, пролистнуть страницу.

Самая красивая история в реальности может обернуться кошмаром. И маленькая илладийка никогда не понимала тех, кто жаждет родиться в другое время. Вечные проблемы — всегда одни и те же. А кто думает, что в ином веке оказался бы в совсем другой роли — заблуждается и лжет сам себе. Там мы были бы теми же, что и теперь. Если тебе лень сделать что-то здесь и сейчас — бесполезно лгать себе, что в другом мире у тебя резко заведутся причины. Если здесь ты — спивающийся неудачник, то и там останешься им же.

Разница — в мечах вместо шпаг. И в сплошных мрачных каменных крепостях вместо удобных замков с большими окнами. Больше грязи и меньше удобств. Никакой философии и поэзии, почти никаких законов. Кроме права сильного.

Правда в этом отношении мало что изменилось и с веками.

И в любой легенде есть герой (а еще лучше — целая команда), что вовремя приходит на помощь слабым и обиженным судьбой и злодеями. А в жизни единственный герой — ты сам. Герой или жертва. Потому как посторонние спасители не приходят. Не появляются ниоткуда. Твоим близким искать тебя слишком далеко, а посторонние выручать не станут. У них найдется куча собственных забот. И никто не хочет лишних проблем. За редкими исключениями, но те сами долго не живут.

Кстати, если удастся выжить — надо будет и сказки перечитать внимательнее. Там кто-то хоть раз спасал незнакомых людей, да еще и бесплатно? Или все рвались в бой лишь за друзей и близких? А если и ввязывались за кого чужого, то или в полкоролевства свои услуги ценили, или в дочь короля. А особо наглые требовали то и другое.

И всё равно илладийские сказки о принцессах и рыцарях — лучше других. Или северные — про охотников и диких зверей. В них нет потусторонней жути Востока и Юга.

Что за зелье ты дала беззащитным детям, Элгэ? Почему они все, один за другим, как заведенные встают с примятого песка? Что за больной, лихорадочный блеск в их глазах?

Если это — особо изысканная шутка Кровавого Пса, и именно зелье на самом деле и сводит с ума — для мерзавца будет мало одной смерти.

Но чего тогда заслуживаешь ты — уговорившая наивных девчонок и мальчишек выпить эту дрянь?

Глава девятая.

Квирина, Сантэя.

1

Кричат зрители — дико и исступленно. Кто-то из юношей рычит удовлетворенным зверем. Из девушек — пока нет.

А одна из девчонок не выпила-таки зелье. Потому что вдруг улучила миг и ринулась бежать. Увы, заметили преторианцы — развернули назад. Прямо в руки гнавшемуся за ней парню. Элгэ видела это через плечо Поппея. Тот как раз заваливал ее саму на золотистый песок арены. Грязно-золотистый. Впивается в тело сквозь тончайший шелк туники! Неужели когда-то Элгэ нравилось заниматься любовью на пляже? Неужели ей вообще это когда-то нравилось?

Багровое небо бьет в глаза. Слепит закатом.

Вокруг — звери. Сытые и насыщающиеся. И оставшийся голодным Поппей.

Если б он спросил обо всех эффектах второго зелья — Элгэ не стала бы отвечать. Но он и не спросил. Утонченный садист знал, что она сама пила то же самое.

Только женщине вовсе не обязательно испытывать желание вместо легкой вялости. А вот мужчине…

— Если проговоришься!.. — в бессильной ярости шипит он.

Элгэ криво усмехнулась:

— Будь спокоен, господин и повелитель.

Если и проговорится — тебе будет уже всё равно…

2

Жизнь возвращается кровавым туманом. А сквозь него чернеет небо. Самое прекрасное на свете… Роджер думал, что больше никогда его не увидит! За что судьба пощадила его и не пожалела более достойных?

Чернеющее небо, золотые глаза звезд… И грубый, злющий голос над головой:

— Он это. Точно он! Вот разукрасили гада… сволочи! Уроды!

И кто же, по мнению Керли, больший гад и сволочь — Роджер или те, кто разукрасил? Он сейчас даже готов это спросить. И даже ехидно. Раньше Роджер вообще умел язвить. Он тогда много что умел. А теперь — трудно даже говорить…

Ревинтер всё же попытался уточнить — громко и язвительно.

— Чего он там шепчет? Ни змеи не разобрать… Эй, Ревинтер, пищи громче! Постарайся!

— Роджер, — это уже голос Тенмара. Спокойнее прочих.

Неужели это его когда-то называли Яростным Анри? Много лет подряд?

Слава Творцу, здесь полковник… подполковник! Вот уже и сам путать начал… Хотя если б сын Дракона не угодил в Квирину — сейчас был бы уже генералом. Такие к тридцати становятся маршалами.

А подобные Роджеру — никем. Разве что подлецами и негодяями.

Жесткие руки — одни узлы и мышцы — приподнимают. Вливают в горло жгучую горечь:

— Терпи, ревинтеровская морда!..

Ну и зол же Керли!

— Капитан Николс, что с вами случилось?

Ты еще «доложите по форме!» скажи.

— Роджер?

Вспомнил, что кое-кого бесполезно тыкать в офицерское звание?

— Марка схватили…

Он это кричит или опять едва слышно шепчет?

Или и вовсе — не слышно? Судя по напряженным лицам вокруг. Это даже сквозь туман видно. Кровавый такой, густой…

А еще где-то в вышине чернеет небо. А сквозь него мягко сияют золотые глаза. Добрые, как в детстве. Высоко-высоко…