Надо было нарушить побольше клятв.

— Началось… — прошептала девочка.

— Сколько это продлится? — простонала одна из новеньких. Чуть старше Мари.

Наверное, купленная или сворованная после седьмого дня прошлой недели.

— До утра, — равнодушно дернула плечом ближайшая вышивальщица.

— Что… что она сделала⁈ — слезы навернулись на прекрасные глаза.

У Поппея все невольницы — красавицы. Другие на его вкус просто не подойдут.

— Какой-то гладиатор подарил ей апельсин.

— И всё⁈

— В прошлый раз была разбитая пиала… — всхлипнула Мари.

3

Элгэ еще никогда не была в настоящей тюрьме.

Монастырь с благожелательнейшими в подзвездном мире инокинями — это никак не тюрьма. Там узнице не хватало только новых книг и свободы.

Вилла принца Гуго — это плен со всеми вытекающими. Но не тюрьма и не пыточные застенки.

Впрочем, вилла могла ими стать. Просто шанса не выпало.

Но герцогиню Илладэн никогда не запирали в подлинной камере. В соседней с пыточной. Где слышно всё.

И, наверное, было бы легче — окружай Элгэ сейчас солома, нары, грязный чан для… отходов. Или вонючая дыра в полу. Но всё, что здесь есть, — это прохладный бассейн, тончайшие шелка и восточные ковры.

Отныне герцогиня Илладэн станет спать только под открытым небом. Или в палатке. А купаться — исключительно в открытых водоемах.

Дверь заперта. За ней — холуи Поппея Августа. И они, в отличие от гуговцев, не пьяны. И не разжирели.

За окном — тоже солдафоны. Вышколенные. И леопарды с собаками. Натасканными. И голодными.

Что остается? Пройти сквозь стены, пол или потолок?

Не помешало бы оружие. Но всё, что удалось спрятать, — острая шпилька. Ею можно убить, но лишь одного. Причем — неожиданно.

А вот пробиваться сквозь хоть полдесятка солдат… лучше, чем совсем безоружной. Но хуже, чем с самым завалящим кинжалом. Даже самым тупым — выделки Центральной Ланцуа. Или Южной Ритэйны.

Шелка на стенах, шелковые туники рабынь. Шелковые наряды наложниц…. тоже не свободных. Мерзко переливается лимонно-желтый шелк на самой Элгэ! Полупрозрачный.

Ей идет зеленое. Или алое. Черное, темно-фиолетовое, лиловое. Особенно — бархат. Но не желтое и не розовое!

Впрочем, так меньше шансов на внимание… господина, чтоб ему! А еще лучше подошел бы глухой северный наряд Ритэйны. Или восточный — с закрытым лицом. И плевать, что в нем тут от жары живьем сваришься.

Где-то далеко — не дотянуться! — солнце играет на башенках Арганди…

Не дотянуться — потому что Арганди уже нет. Кто именно его разрушил — гуговцы или регулярная армия Ормхеймского Бастарда? Как когда-то — Вальданэ. И Ильдани.

Зато где-то есть море! Не Сантэйский залив, а настоящее. Изумрудное, бирюзовое, лазурное — под ослепительно-сапфировым небом! Уж его-то точно никому не загубить. Ни море, ни небо.

А на берегу рубинами горят гранаты…

А если нет ни Арганди, ни самой Дамарры, ни Вальданэ, ни Ильдани, ни даже родового замка Илладэн? А теплое, ласковое море — невозможно, недостижимо далеко? Никуда не выйти и никого не спасти? Сейчас.

Значит, всё — потом.

Свернуться клубочком — усталой пантерой. Или змеей — в Квирине больше подойдет это обличье. А уж для насквозь прогнившей Сантэи… Она — как переспелый фрукт. Внутри уже смердит червями.

Элгэ поудобнее устроилась на пушистом ковре. Потянула под голову розовую подушку-пуфик.

— Что ты делаешь⁈ — изумленно захлопала ресницами будущая жертва Кровавого Пса. Под звериный рев нынешней.

— Не видишь? — дернула плечом давно покойная герцогиня Илладэн. — Спать ложусь.

— Сейчас⁈

— Да. Сегодня тебе зелье не понадобится. Сварим завтра. А сегодня я высплюсь.

В глазах девчушки отразилась вся чудовищность поведения самозванки-банджарон. Увы, Элгэ всегда было плевать на мнение других — кроме самых близких. Но Александра ее сейчас не видит, Кармэн бы поняла, а Алексис и Диего сами поступили бы так же. И Виктор. И, наверное, Октавиан.

А вот утонченный Лоренцо наверняка был бы шокирован. Не меньше Мари. Если даже не больше.

Спать, спать, ничего не видеть и не слышать. Хоть ненадолго. Когда-то Элгэ боялась не проснуться в случае опасности…

…Стремительной стрелой — бегство через Эвитан. Замок Адор, вилла Амерзэна, особняк Мальзери, табор банджарон…

Теперь Элгэ проснется — можно не беспокоиться. А пока пусть будут сны. Про Илладэн, Вальданэ, Дамарру и Арганди. Про море, солнце, вишневые сады и алые гранатовые рощи…

Глава пятая.

Квирина, Сантэя.

1

Проснулась Элгэ мгновенно, рывком. Арганди исчезает в туманной дымке — больше характерной для Ритэйны. Или Лиара.

А в сантэйской реальности окружают осточертевшие шелковые тряпки и хнычущие гаремные бабы.

Больше не вышивает никто. Многие плачут. Другие молятся. Третьи — и то, и другое. Остальные — кто молча забился лицом к стене, кто взывает о справедливости к небесам, а одна особо одержимая бьется головой о стены. Обитые шелком. Наверное, как раз на такой случай.

— И падет на мерзопакостный город огнь небесный и вылезут из земли гады ядовитые! — взвыла ее товарка.

Нет, самой одержимой была не та. А Кровавый Пес наверное ужом извертелся, жалея, что не может быть в двух местах сразу. Такое зрелище пропускает!

Сквозь шелк (опять шелк!) оконных штор проступает темная синева вечернего неба. В Илладэне его цвет был таким же…

Сколько проползло времени?

Криков нет. Стонов — тоже. Только хрипы.

— Хорошо выспалась? — устало проронила заплаканная Мари.

Тени украсили два провала ее глаз. И симпатии к новенькой в них явно поубавилось. Как и доверия.

— Неплохо, — углом рта усмехнулась илладийка.

Шаги за дверь. Поднимайся, Элгэ. Это за тобой.

— Он… он убьет меня! — девочка затравленно заозиралась, ища куда забиться.

Разве что под пуф. Голова как раз влезет. В Черных Землях есть такая птица — она часто прячет голову в песок.

— Он часто убивает двоих в один день?

До чего равнодушный у Элгэ голос. Равнодушный и мертвый.

— Нет… Нет, раньше такого не было…

Испуг Мари вновь превратил для нее равнодушную эгоистку в колдунью и защитницу.

— Значит, и сейчас не будет.

Дверь распахнулась, бабы шарахнулись к стенам стайкой всполошенных куриц. Илладийка усмехнулась — она теперь в их числе. Потому что и так сидела у стены. Спросонья.

— Господин зовет рабыню Элгэ.

Легкая усмешка. Облегченные вздохи товарок по шелковому узилищу. Ничего, до вас тоже очередь дойдет. То есть уже не дойдет. А вот что другое…

Не оборачиваясь, выйти. Оглядываются, когда есть на что. А бабы и тряпки уже успели опостылеть до омерзения. Не меньше, чем гуговцы, бродячие банджарон, квиринские солдаты, бешеные псы и псовидные леопарды.

Коридоры. Мерзкие статуи, мерзкие рожи солдат, мерзкая Сантэя за окном. На ночное небо должны щедро высыпать звезды — те же, что светят Диего, Октавиану, Алексе, Кармэн, Виктору…

Но отсюда звезд не видно. Только каменные морды стражи. А слышен — наполненный невозможным страданием хрип. И временами — чей-то хохот. И что-то еще… что именно, лучше не вдумываться.

Какие рожи — каменные? Чушь. Это в особняке Мальзери не люди, а статуи. А здесь у половины проступают усмешки. Господин жалует верным слугам любимое развлечение. Регулярное. Но пока не приелось.

— Не боись, девка, — пожилой вояка потрепал герцогиню Илладэн по плечу. Ладно хоть не по чему другому. — Он после энтих-то развлечений до бабского тела охоч, но не убивает и не калечит. Дня три теперь сытый будет.

Всего три? А как же с седьмого дня до четвертого дотягивает? В перерыве какими-нибудь другими извращениями перебивается, бедняжка?

— Спасибо, — руку не сбросила.

Домогаться любовницу хозяина (пусть и рабыню) простой охранник не решится. Тут — Квирина, а не что-нибудь. А Элгэ сейчас всё равно, кто и что к ней прикасается — пуф, липко шелковая портьера или живой холуй. Все они — вещи. Одинаково неприятные.