Кстати, это один Алексис — такой дурак, или и остальные узнали о новой квиринской (точнее, наверное, пока лишь сантэйской) религии — только здесь? А значит, таких липовых девственников, как он, здесь — больше половины.

Две банджарон (старая, седая и молодая, красивая) возникли на пороге. Ведьмы. А ведро, что тащат с собой, — и есть пресловутое зелье? Которое нужно выхлебать. Всем и обязательно.

3

Молодая банджаронка… Ох, за такой Алексис точно ушел бы в табор. Особенно — отсюда.

А что? Как у Артура Ленна. Днем кочевал бы, ночью — пел с товарищами у костров. Вольные сыны и дочери степей принимают к себе всех — это известно давно.

Если бы прекрасная банджаронка только поманила… но такими ледяными глазами на Алексиса смотрела лишь будущая монахиня Юстиниана.

Сердце дрогнуло — черноволосая зеленоокая красавица вдруг будто случайно оказалась рядом. Таких случайностей не бывает! Возможно, табор — все-таки его судьба! Там-то точно нет грязи, «тетушек», ритуалов…

Клочок бумаги лег в ладонь. От банджарон Алексис ожидал такого в последнюю очередь, но почему нет? Если дикарка — не только очаровательна, но еще и не совсем дикарка — это вообще здорово! В самом деле, жизнь — все-таки не роман. Ветку сирени или шиповника при всех тайком не подаришь.

Да и потом — в записке всё черным по белому: где, когда и у какой часовни. Таинственность — шикарно, но ясность — определенно лучше.

Всякие глупости про зелье юный мидантиец благополучно прослушал. Ловить таинственный взгляд изумрудных очей — намного приятнее. Очей прекрасной девушки, только что пригласившей его на свидание! Только бы выбраться отсюда…

А если в записке — еще и план спасения⁈

Где она могла видеть его прежде? И почему влюбилась? С первого взгляда — как Валерия в Марка?

Да какая разница? Раз влюбляются умницы-кузины, то почему такое невозможно для банджарон, чья жизнь — сама романтика? Жаркие костры, жаркие взгляды, еще жарче — объятия… И каждый день и каждая ночь — как последние!

Колдуньи вышли (о, на таких «ведьм» он согласен!), и мидантиец вмиг добрался до заветной бумаги.

«Алексис, не вздумай пить то, что они принесут. Валерия».

Во-первых — никуда его, оказывается, не приглашали. И в таборе никто не ждет. Видение костров и вольной жизни развеялось дрожащим в пустыне миражом. Равно как и побег.

А во-вторых, зелье — вовсе не то, что сказали ведьмы… А что они, собственно, сказали? Алексис тогда думал совсем не о том.

Нет, отец определенно был прав!

А все остальные хлебают отраву, не глядя. Что бы сказали их отцы?

— Ошалели⁈ — окликнул их юноша. — Пить эту дрянь?

— Лучше выпей, — посоветовал тот самый рыжий парень. — Ведьмы сказали: иначе хуже будет.

Мидантиец как-то больше верил кузине, чем незнакомым колдуньям. Одна из них вообще пользовалась чарами, чтобы ослабить его внимание. Не зря говорят, что банджарон могут лишить воли. Не навсегда — на считанные минуты, но и того порой достаточно. Никакой кочевой магии нет и в помине — как и любой другой. Но силу взгляда (особенно — дамского) не отменял еще никто. А банджаронки — сильнейшие женщины подлунного мира.

Кроме того, обычных дам и служанок учат скромно опускать глаза, а кочевых красавиц — нет.

— Вы знаете, что это за отрава? Так какого змея хлещете это пойло только потому, что вам кто-то приказал?

— Ты можешь не пить, — кротко ответил рыжий. — Но остальные ведьмам верят. Понимаешь?

Чего уж тут не понять?

— Марк, — настойчиво повторил мидантиец. — Хоть ты-то…

Валерия с ума сойдет — если с ним хоть что-то случится. Да и вообще… почти друг все-таки!

— Прости, друг, — тот покачал головой. — Но ни мне, ни моим родным точно не станет легче, если я еще и сойду с ума.

Нет, они тут уже все сошли! Кроме Алексиса. Но одиночество — еще не повод бездумно плестись в стаде.

Незаметно слив гадостное даже на вид питье в торчащую тут же экзотику в кадке, юный мидантиец вздохнул. Извини, зелень, но жизнь человека — дороже.

Глава восьмая.

Квирина, Сантэя.

1

Всё началось часа через два после визита ведьм. Сначала явились три преторианца — видимо, дам у них больше не нашлось — и принесли еду. Слишком роскошную для узников — даже на взгляд никогда не бывавшего в тюрьмах Алексиса. И слишком скудную для дворян. А уж тем более — разбалованных квиринских патрициев.

Ладно, для не разбалованного его самого сойдет. Раз уж впереди — не казнь.

Мидантиец мигом обратил внимание, сколь вялыми выглядят товарищи по несчастью. А значит — нужно притворяться таким же. Так даже лучше — проще сбежать. А потом вытащить хоть Марка. Будем надеяться, ведьмина дрянь заставила их спать на ходу не навечно. А то если это и была обещанная «не казнь»… «Естественная» смерть ведь ею не считается, правда?

Ладно, не такая уж мерзкая эта бурда. Даже мясо вон плавает. Определенно, банджаронское пойло выглядело хуже. А уж благоухало… Не выдали бы остатки аромата из кадки!

А после еды принесли… Нет, вот это — уже издевательство!

Больше всего «это» похоже на золоченую ткань — только полупрозрачную. И сию, с позволения сказать, тунику полагается напялить? Порядочному мидантийскому дворянину? Издеваются, да?

Но при попытке возразить тот же парень объяснил:

— Всё равно наденут.

Голос — как у мертвого. Такой же равнодушный. И вдруг стало в разы страшнее. Будто Алексис тут — единственный живой среди ходячих… трупов.

А выхода не осталось. К золотому убожеству прилагаются еще и того же цвета сандалии. Ладно хоть не босиком. Удирать легче.

И лучше не думать, как в таком виде драпать по улицам Сантэи. Средь бела дня. Может, там уже хотя бы ночь? Ну, пожалуйста! Змеи уже с ними, с ночными грабителями. Про них Ленн тоже писал немало приличного.

Но для начала придется в этом выйти. Ну ладно — преторианцы. Они хоть мужики. А если на ритуале будут дамы? Даже если самые седые и замшелые жрицы!

Разве что спрятаться за спинами товарищей!

— Ты, того, не стесняйся, — один из стражей слегка ткнул мидантийца в бок. — Зелье действует медленно?

— Ага, — опомнился Алексис. — А должно? Пока только башка кружится.

— Гладиаторы вообще в одних повязках ходят.

Да, в повязках. Но повязки-то у них непрозрачные! И гладиаторам не надо притворяться, что плевать на внешний вид. Их ничем не травят.

— А тебя, парень, ждет такая же арена…

Что⁈

Темный и все змеи его!

— Только без риска для жизни.

Ладно, кончай ломаться, в самом деле. Заметят — станут смеяться еще хлеще. Особенно на арене…

Кончай, кому сказано! Не урод ведь какой. А гладиаторы… среди них и немолодые есть. Далеко не все к сорока сохраняют юношески-поджарое тело. И не у всех ноги и грудь безволосые.

Впрочем, с точки зрения зрителей это, возможно, даже здорово. Придает мужественно-обезьяний вид. Отличает от изящно-утонченного вида самих патрициев — только что выщипанных во всех местах.

Дорога — шагов двадцать — показалась и нескончаемой, и чересчур короткой. А арена встретила светом — чересчур ярким. Глаза режет.

Лиц оказалось сотни! Если не тысячи…

Выбора нет — изображай, что тебе плевать, как прочим. А потом улучишь момент и… И когда-нибудь забудешь всё это, как дурной сон!

Хорошо, что спят товарищи по несчастью. Плохо, что не спят орущие и свистящие зрители на трибунах! Их что, не учили, что на ритуалах древних богинь нужно вести себя тихо и торжественно? Прочим-то участникам — без разницы, а бодрствующему Алексису — каково? Как гладиаторы это выдерживают — день за днем? Не спросить. Среди бойцов арены невинных агнцев не нашлось. И вряд ли искали.

Ненормальные внизу расселись прямо на земле, ненормальные на трибунах засвистели громче.

— Принцы и принцессы! — писклявый, но громкий голос. По ушам режет.