— Надеюсь только, вчера в моей постели заснул настоящий хозяин имени.

Он прищуренными глазами наблюдал за Уинфилд, залитой ослепительным солнцем, — подходящая минута, чтобы прозвучать словам: «Давай освободимся из-под колпака Риччи. Давай присоединимся к большому миру снаружи, миру, который больше никто из Риччи не хочет замечать!» Но никто из них не произнес этого. Сейчас, после первого сближения, наполнившего их таким блаженством, идея бегства выглядела абсолютно бессмысленной. Может быть, позже. Когда каждый из них будет носить зарубки на сердце.

Уинфилд отодвинулась от окна, зная, что для Керри она сейчас — только силуэт, освещенный солнцем.

— Мы, итальянские женщины, относимся к этому проще, чем мужчины. Тем более полуитальянки, вроде нас с Банни. А вы, бедные слюнтяи, вынуждены постоянно заботиться о своем тугом, отростке, вечно возбужденном и налитом кровью.

— А вот и нет. — Керри сел, поглаживая паховые мышцы, словно они у него болели.

Наверное, так оно и есть, подумала Уинфилд.

— Между прочим, ты трахаешься с сыном бывшей любовницы твоего отца, — сказал Керри. — Если не считать прямого инцеста, то, по доктору Фрейду, это один из самых болезненных вариантов копуляций.

— Возможно, но очень забавно, — парировала Уинфилд, опускаясь перед ним на колени.

— Не так уж забавно, если я сын Чарли.

Она опустила руки.

— Что ты сказал?

— Нам с Кевином кажется, что это так.

— Спасибо, что подождал с новостями до конца выходных. — Она вернулась к своему занятию, чувствуя легкое головокружение и приятное опьянение от нарастания атмосферы греховности. — Меня это тоже занимало.

— И ты не обеспокоена?

— Поздно.

— А меня беспокоит только лицемерие, — произнес Керри, поглаживая ее по стриженым волосам. — Поколение наших родителей неспособно ни о чем говорить откровенно. Я могу только догадываться, кто мой отец. Я люблю маму и люблю Чарли, но, Христос милосердный, они такая пара лицемеров!.. Наше поколение... — Он умолк, наслаждаясь ее ласками, потом медленно произнес: — Мы обо всем говорим без уверток. — Голос его звучал совсем отстраненно.

— Все старики говорят, словно язык вилкой проткнули, — пробормотала Уинфилд. — М-м... М-м... Смотри, как я тебя разожгла. Как бильярдный кий... Это не больно?

— А теперь смотри, как я справлюсь с угловой лузой. — Керри притянул ее к себе на колени, и тут зазвонил телефон. — Господи!..

— Пусть звонит, — пробормотала Уинфилд. Общность их греха была как освежающий поток, смывающий лицемерие, освещающий каждую ложь и указывающий на нее, словно поток солнечных лучей из открытого окна. — Потом перезвонит...

— Кто?

— Чарли, — ответила она, раскачиваясь вверх и вниз. Перед ее глазами внезапно встала картина в духе Иеронима Босха — болезненно-четкая картина сплетенных тел, над которыми мелькают тысячи расторопных чертенят, понукаемых Дьяволом.

Он отозвался на ее ритм.

— Ответь, ты совсем обалдела.

— М-м... Ох, милый. Привет, папа.

На другом конце молчали, потом:

— Уинфилд, это Никки. Банни у тебя?

Она перестала раскачиваться и почувствовала у себя внутри зверя, огромного, причиняющего боль.

— Н-нет... Правда нет... — И сама заметила, как дрогнул ее голос.

— Я уже обыскал весь Бостон и Кембридж. — Голос Никки был хриплым от отчаяния, его французский акцент стал сильней. — Она уехала назад, в Нью-Йорк... — Он умолк. — Назад...

— Никки, говори.

— Н-назад, чтобы с-сделать аборт...

Уинфилд услышала, как он всхлипывает. Керри шевельнулся, убирая прядь с ее лица.

Говори прямо. Наше поколение. Никакого лицемерия. Греховные ласки — как смерть. Она бросила сестру ради...

Почему она не перезвонила Банни? Потому что на первом месте у нее была акробатика с Керри. Вместо того чтобы успокоить малышку и подарить ей свое скучновато-обволакивающее спокойствие, она отгородилась молчанием. Мы, девчонки Ричардс, должны держаться друг за дружку? Все это разбилось, расщепилось об единственный крепкий мужской член. Уинфилд тяжелым взглядом уставилась на Керри.

— Собака.

— Что?

— Никки, — сказала она в трубку, — успокойся. Мы найдем ее.

Ах да, подумала Уинфилд, Банни — ученица номер один и, когда ей случается сосредоточиться на предмете, способна к анализу не меньше, чем ее высокорассудительная сестра. Дети, сказала она, это для мужчин.

На поиски Банни Чарли бросил все свои резервы, в том числе Керри и трех детективов из респектабельного частного агентства, принадлежавшего «Ричланд». Гарнет и Уинфилд проверяли все клиники Нью-Йорка, Массачусетса и Коннектикута, приемные покои общественных и частных клиник. Список практикующих гинекологов взяла в работу Эйлин Хигарти. Но на след Банни не удалось напасть никому.

По словам Никки, ставшего совсем апатичным и бесполезным после отъезда его матери на Дальний Восток, утром, когда он отправился на свою обычную двухмильную пробежку, Банни еще лежала в кровати. Она ушла в спортивном костюме и кроссовках, без сумки и кошелька.

— Немотивированный уход из дому, — сказал Уинфилд один из частных детективов, — хуже всего. Человек иногда еще ни о чем таком не думает, выходя из дому. Просто собирается дойти до угла — за пачкой сигарет или печенья. А потом что-то ударит ему в голову...

Если не считать отличного экстерьера, думала Уинфилд, что нашла Банни в этом слабом духом жеребце? Никки хандрил. Никки рыдал. Никки искал утешения, прячась за пышным потоком самообвинений. У всех хватало забот, кроме того, чтобы помогать ему встряхнуться.

На третий день поисков Чарли разговаривал с Чио Итало, совсем по другому поводу. «ЭкоКлин», одна из компаний «Ричланд», специализировавшаяся на обслуживании офисов и уборке мусора, сцепилась с «Гованус-картедж, Инк», принадлежавшей семье Торелли из Нью-Джерси. Нужно было срочно уточнить подробности конфликта, связанного с захватом «Гованусом» подряда на уборку токсичных отходов. Но Чарли, поглощенный поисками Банни, посоветовал Чио не обращать внимания на Торелли или улаживать конфликт без его участия.

— Значит, ты предоставляешь Торелли мне. — В голосе Чио чувствовалось удовлетворение. — За этой историей скрывается больше, чем можно заметить на первый взгляд.

Чарли мигнул. Он по-прежнему глубоко ненавидел этого человека и так же, как и раньше, сдерживал свои чувства.

— Чио, — сказал он, — мне кажется, проблема с «Гованусом» должна быть решена абсолютно законными средствами. Чем бы ни занимались Торелли, «Гованус» — совершенно легальная компания.

Свирепые глаза Чио Итало слегка сузились, словно опустилась завеса, чтобы никто не смог прочитать через эти окна, что у него на душе.

— "Гованус" и «ЭкоКлин» подали заявку на контракт по ликвидации радиоактивных отходов от «Ньюарк Пауэр и Лайт». Ты не справишься с контрактом, а Торелли справятся.

— Кто сказал, что я не справлюсь?

— Это неподходящая работа для Эль Профессоре. Уборка старья и мусора, старых комбинезонов и перчаток, осыпанных радиоактивной пылью. Миткалевых косынок, холщовых тапочек и другого хлама, который каждый месяц сводит с ума счетчики Гейгера. «ЭкоКлин» не потянет этот контракт.

— Почему? — Чарли чувствовал, что теряет контроль над собой. — Почему?!

— Потому что эту работу выполняют очень просто — потихоньку сбросив весь хлам где-нибудь на задворках, чтоб никто не видел. Едут три грузовика «Го-вануса» с погашенными фарами. Сбрасывают груз, тут же подъезжают другие и засыпают сверху обычным мусором.

Чарли выпрямился.

— Довольно, — оборвал он. — Техническую сторону предоставь мне, Чио. А то, что ты описал, делают только проходимцы.

— Я же говорил: предоставь Торелли мне. — Это прозвучало так, словно Чарли вообще не открывал рта. Острые, зоркие глаза Итало приняли отрешенное выражение. — У Торелли очень тесная связь со старой родиной. Для семьи Корлеоне они как правая рука. — Долгая пауза, и вдруг ледяная улыбка Чио Итало пронизала пространство между ними. — Как поживает моя внучка Банни?