Кохен отметил, что этот человек тоже ничего не заказывал. По-видимому, он кого-то ожидал, как и Кохен. Шел уже второй час. Кохен скрестил свои длинные, худые ковбойские ноги, сложил руки на груди, выпятил челюсть в стиле Гэри Купера и унесся мыслями куда-то вдаль, к воображаемым заснеженным вершинам Сьерра-Невады, где рыскают койоты и громко хлопают крыльями стервятники.

И тут он увидел выходившего из лифта Энди Рейда. Тот незаметно кивнул головой в сторону туалета и сразу же отвернулся. Кохен медленно встал. Может, он и не был самым высоким в зале, но таким казался. Он направился в комнату для мужчин, спрашивая себя на ходу, почему встречи такого рода часто происходят там, где подслушать легче всего. Кафельные полы и стены создают превосходную акустику.

Внизу, в храме мочеиспускания, они с Рейдом посвятили себя второстепенным проблемам, пока не вышел третий случайный посетитель. Тогда Рейд произнес:

— Это была дурацкая идея.

— Давайте выберем место получше. Вы знаете маленький сквер около Ричланд-Тауэр?

— Я не могу показываться с вами в деловой части города!

— А подземкой вы можете воспользоваться?

Рейд кивнул.

— Я встречу вас на платформе «Шестьдесят восьмая улица» в Ист-Сайде. В кабинке для размена со стороны выхода в город. В понедельник? В восемь утра?

Рейд привел в порядок брюки.

— Место не хуже любого другого. — И без единого слова вышел из туалета. Через тридцать секунд Кохен последовал за ним и у выхода почти налетел на европейца с мундштуком. Они исполнили улыбчивый ритуальный танец у дверного проема, уступая друг другу дорогу. Кохен немного потоптался в баре, подождал и пошел к лифту. Когда он входил в кабину, за ним последовал европеец. Они любезно кивнули друг другу, словно старые приятели.

Вечер затянулся для трех утомленных полетом американцев. Лопающийся от самодовольства Лукка Чертома настаивал на продолжении праздника. Кевин через плечо своей дамы, высокой черной фотомодели по имени Нгамба, шепнул брату:

— Это все равно как стрелять по воробью...

— ...из пушки, — закончил Керри.

Его дамой была высокая югославка по имени не то Аннима, не то Эннима. Обе девушки, очень красивые и совсем юные, почти подростки, не говорили по-английски и объяснялись на ломаном итальянском. Тем не менее Нгамба сумела втолковать Кевину, что это ее профессиональное имя, придуманное ею в честь родной Гамбии, а на самом деле ее зовут Ксильцае. Кевин содрогнулся от зубной согласной в середине. Аннима дважды написала свое имя на салфетке, по отдельности для каждого брата, чтобы убедить их, что ее имя начинается с "А", а не "Э".

Лукка оказался красавцем, как и обещал, не особенно высоким и изящным, но и не слишком наоборот. На своем сильно упрощенном английском он объяснил, что все уроженцы Корлеоне такие — широкоплечие, с сильными руками и крепкими бедрами, короче, сильные мужчины, способные на любовные подвиги.

По пути в ночной клуб на Виа-дель-Бабуино Лукка остановился перед белым «мерседесом» и нагнулся. Он ухватился за передний бампер и приподнял машину на фут над асфальтом. Это произвело впечатление на всех присутствующих, в особенности на очень привлекательную супругу господина, которого представили как делового партнера Чертомы.

«Гли Амичи» предлагал обед, танцы под маленький латиноамериканский оркестрик и возможность потереться плечами об любого, кто способен осилить здешние цены. Оформление зала изображало катакомбы Древнего Рима, с нишами, украшенными костями и черепами и статуями обнаженных рабов, которых подвергали порке так же скудно одетые свободные гражданки. В остальном декор был в стиле модерн, полновесном итальянском стиле «под двадцать первый век», с ослепительными галогенными лампами и матовыми черными креслами с алюминиевыми подлокотниками, к которым недоставало только анестезионного прибора или плевательницы сбоку.

Когда Лукка, сопровождаемый своей компанией, ввалился сюда в десять часов вечера, метрдотель поспешил ему навстречу, протягивая радиотелефон:

— Signore Certoma, una chiamata da Palermo. Ed anche un Fax[49].

В блестящих, суженных кокаином глазах Лукки отразилось сияние галогенных ламп. Он взял трубку.

— Chi parla?[50] — начал он. — А!

Его улыбка померкла, лицо опасно потемнело. — Che tu voie, Mollo?[51]

Чертома отвернулся и понизил голос. Его компаньон, дон Панкрацио, уловил намек и подвел всех к большому овальному столу, залитому режущим глаза светом.

Стефи, изредка просматривающая иллюстрированные журналы, увидела в зале нескольких знаменитостей. Все — очень юные, из мира поп-музыки и телевидения, но среди буйных шевелюр проглядывали седые, а то и лысые головы бизнесменов значительно более зрелого возраста.

— Начнем с шампанского! Потом вашего лучшего «фулгаторе», мадам? — приветливо осведомился у Стефи дон Панкрацио. — Говорят, ваше вино урожая девяностого года не имеет равных.

— Неплохое, — сдержанно согласилась Стефи. Сейчас она теплее относилась к дону Панкрацио, похожему на жабу, изо всех сил старавшемуся присвоить ей почетный статус ведущего винодела Италии. Рядом с ней сидела жена дона Панкрацио, с длинными черными волосами, взлохмаченными так, будто их достали из стиральной машины. Она все еще продолжала вслух восхищаться аттракционом с «мерседесом»:

— Какая сила! Я видела, как он однажды поднял грузовик! Потрясающий человек!

Стефи сообразила, что эта дама, замужем она за доном Панкрацио или нет, является очень близким другом Лукки. Свободный стул с другой стороны от Стефи предназначался для потрясающего человека. Он как раз приближался к столику с таким видом, будто разговор о каком-то Молло отравил ему всю радость от разгульного вечера.

Сицилийское непостоянство настроения не было Стефи в новинку. Она исподтишка наблюдала за Луккой, справившимся со своим гневом — или страхом? — и сменившим ослепительной улыбкой недавнюю свирепую гримасу. Человек по имени Молло и все, что с ним связано, отодвигались на неопределенное время.

— Они прислали факс, — сказал Лукка, протягивая Стефи листок бумаги, копию компьютерной распечатки. — Родные в Нью-Джерси, нет? Никто не дает мне отдых, — пожаловался он. — Эль босс никогда не имеет отдых. Это против закон.

Его смех был таким же милым, как и улыбка. Скрытный, себе на уме и настоящий красавец, особенно на фоне повальной уродливости южно-итальянских мужчин. Сильный подбородок, челюсть нависала над шеей, видимо, потолстевший от атлетических упражнений с автомобилями. Зубы красиво сверкали на загорелом лице, светлые льдисто-голубые глаза поблескивали предостерегающе, как маяки.

— Е il Signore Mollo? Lui non e un fastidio ancora?[52] — поддразнила его Стефи.

— Молло? — Его голос дрогнул не то от страха, не то от бешенства — при таком поверхностном знакомстве ей трудно было сказать точно. — Вы знаете Молло?

— Только что услышала это имя.

— Сразу забывай, о'кей? Плохое имя. — Чертома расцвел еще более подкупающей улыбкой. — Мальшики. Я дал им хорошая девотшки, нет?

— Они уже большие. Parla Italiano, Signore[53].

— Нет. Я должен тренировать с английски. Не синьор, Лукка.

Сияющая улыбка да плюс еще море шампанского — Лукка преуспел в установлении семейной атмосферы за овальным столиком, сейчас все любили друг друга, как братья и сестры. Имя Молло больше не упоминалось.

Стефи, которую в течение многих лет родственники постоянно пытались свести с представительными претендентами на ее руку, впервые с начала этой поездки почувствовала себя расслабившейся. Конечно, Лукка преступник. Общеизвестно, что весь героин в Европе циркулирует по каналам семьи из Корлеоне. Конечно, Лукка неотесанный дикарь. А разве бывают воспитанные, образованные корлеонцы? Конечно, он на что-то нацелился по соглашению с Чио Итало. Но какого черта!.. Кто она такая, Стефания Риччи, чтобы смотреть сверху вниз на человека, готового наизнанку вывернуться, чтобы ей угодить? И к тому же она не могла предложить ему ничего, кроме своего белого тела, пока сестра Из не согласится подписать контракт. Пока Стефи чувствовала себя в полной безопасности.