Она уселась за стол, напротив мужа, распечатала пачку сигарет и сунула одну в рот.

— Эй! — возмущенно завопил Винс. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу эту дрянь!

— Scusi! — Ленора швырнула сигарету в мусорную корзинку. — Поднимайся в номер. Я заказала завтрак. Юджин там с молодой блондинкой-издательницей. — Винс молча встал и направился к двери. Ленора быстро сунула коробок спичек в приоткрытый средний ящик стола и задвинула его коленом.

— Разве не чудесно? — просюсюкала она. — Маленький Юджин так хотел провести Рождество с папочкой!

Он обнаружил, что не может ни на чем сосредоточиться даже на минуту. Что мысли ускользают, расползаются, отказываются подчиняться логике и последовательности. Он мог проснуться поздно утром и с удивлением оглянуться, не понимая, куда девалась ночь. И где он ее провел. Обычно он просыпался в номере одного из отелей Винса, с прохладным, но несвежим воздухом. Ладно, отель... Но какой?

По мере того, как медицинские центры Риччи расползались по стране, с сокрушительной наглостью рекламируя свою отраву, МегаМАО, карьера старшего медицинского консультанта Риччи, Бенджамина Дж. Эйлера, входила в фазу полного затмения. Поворотный пункт приближался. Весь здравый смысл, все математические выкладки были за это.

С усилием выбравшись из постели, он остановился перед большим окном и с десятой попытки подцепил шнур, с помощью которого раздвигались шторы. Это новая качественная характеристика его физического состояния, подумал Баз, свидетельство нарушений перцепции, или моторной координации, или как там еще говорят настоящие доктора. Беспощадно жаркое солнце полоснуло по подслеповато моргающим, болезненно прищуренным глазам, по кривой гримасе пещерного животного, выставленного на дневной свет впервые за историю его породы.

Нет, это не Гроттерия, где солнце сияет все 365 дней в году. Нет, не Монте-Карло. Отсутствие сампанов позволяет заключить, что это и не Макао. Значит, Бимини.

Большая Багама. Может быть, здесь, может быть, сегодня наступит поворотный момент.

Он глубоко вдохнул несвежий воздух и закашлялся, выдыхая. Хрипы в груди были такими громкими, словно он весь — бумажный. Он опустился на колени, привалившись боком к кровати, словно для молитвы.

Симптомы налицо, сказал он себе. Страшно трудно было даже подумать о том, чтобы пошевелиться, — но он должен был, должен был творить свою историю. Историю болезни. Пациент сорока лет, десять фунтов избыточного веса, страдает светобоязнью, неспособностью к логическим рассуждениям, нарушениями мускульной координации и зрения. Употребление алкоголя — без излишеств. Другие стимуляторы: ибупрофен, далман. Нон-экзистентное либидо. Пациент гордится тем, что, в отличие от многих собратьев по профессии, удерживается от злоупотребления возможностью выписывать для себя любые стимуляторы в любых количествах.

Пациент дурак.

Его дыхание успокоилось, но было так приятно стоять, утопая коленями в толстом ковре, опустив голову на кровать, прикрыв глаза, спасая их от безжалостного света, выжигающего дыры в сетчатке. Нужно и вправду помолиться.

Милостивый Господь, сделай сегодняшний день поворотным моментом.

Он забыл внести в историю болезни еще один пункт: зависимость. Их две — «блэкджек» и Винс. Он пытался освободиться — о, как пытался! — но не смог. Винс и работа связали его по рукам: деньги за работу по детоксикации он спускал в казино, дилеры казино возвращали их Винсу.

Его больше не интересовали женщины. Им не было места в его беспощадно зависимой жизни. Для чего бы они понадобились Базу?

Ох, милостивый Господь: освети мой путь к поворотному пункту — две из прикупа без перебора.

Он видел Эйлин последний раз шесть недель назад, да и то по неудачному совпадению, когда прокрался в дом за теплыми вещами. Маленький Бенджи — такой симпатичный крепыш. Он не помнит своего отца, конечно.

Эйлин неожиданно вернулась домой с прогулки и застала его на месте преступления — у платяного шкафа.

— Только не твидовое пальто, — произнесла она на удивление спокойным тоном, — оно в чистке.

— О... Спасибо.

Ужасная пауза.

— Раз уж ты здесь, поздоровайся с Бенджи.

— Он не знает, кто я такой.

— Да, пожалуй. Для тебя он тоже — незнакомый молодой человек.

Он сгреб свои веши, затолкал в большую коричневую блумингдейловскую сумку и поторопился к выходу.

— Прости, — пробормотал он, выходя. Это было самое близкое к «до свидания», какое он смог вымучить.

Его унижение увенчала месяц назад фотография в газете — Эйлин Хигарти, избранная почетным членом колледжа, который закончили они оба. Подпись — «Блестящая Эйлин Хигарти, женщина-адвокат, украшение выпуска...».

Как будто он не учился в том же самом выпуске!

Теперь он был отрезан от прошлого — старых обязательств, кредитных карточек, закладных, прежнего уважения, прежней чести. Эйлин с клинической точностью отвела от него неприятности, которыми грозило банкротство. Как она справилась с долгами, он понятия не имел. И не хотел иметь.

Ох, милостивый Господь, творящий чудеса, выпусти из зубов мой хвост! Освободи меня. Останови казнь. Дай мне свернуть на углу...

Баз выдержал сражение с земным притяжением, поднялся на ноги и поплелся в ванную. Он стоял, покачиваясь, над чашей унитаза, безуспешно пытаясь помочиться, не набрызгав на пол, и думал, что действительно должен показаться врачу. В Лукайе есть хороший специалист, которому не нужно ваше настоящее имя — мистер Джонс, и все. Доктор скажет — тщательное обследование и месяц подальше от карточных столов. От шелеста раздаваемых карт. Этот шелест, мистер Джонс, разрушает ваши центры восприятия реальности. Отторгает вас от земной телесной оболочки. Вы привыкли определять себя в качестве врача, мужа, отца — теперь вы вонючая груда гниющей плоти, сохранившая целыми пальцы, чтобы было чем переворачивать карты.

Он взглянул на часы, встроенные в большой телевизор. Только полседьмого. Сегодня он должен попасть в казино пораньше, как только Алекс, помощник менеджера, откроет двери. Он потрусит к окошку кассира и сунет туда торопливо заполненный чек на пять тысяч долларов. Кассир, Илайн, улыбнется и скажет: «Доброе утро, доктор Эйлер». А может, это будет Дениза, англичанка, которая называет его «любовь моя».

Горстка фишек наверняка кончится к ленчу. Если сильно повезет, ему удастся растянуть ее до конца дня. Но уже к ленчу он будет знать, наступил ли поворотный момент. Никто даже не слышал о такой затяжной полосе невезения, как у него. Все законы средних чисел, все шансы на его стороне.

Он закрыл глаза и попытался справиться с лихорадочной дрожью. Это может случиться сегодня. Он поднялся, снова поплелся в ванную и встал под душ. Да. Почему не сегодня? Что он сделал такого, чтобы наказание продолжалось? Эй, Баз, сказал он себе, ежась под струйками воды, вся история науки — это «почему нет?» вселенского масштаба. Каждый, от Архимеда до Эйнштейна, задавал себе этот вопрос.

Он обнаружил, что снова стоит на коленях. Вода каскадами обрушивалась сверху, фарфоровый край ванны немилосердно резал колени.

Дорогой Бог, я омыт кровью агнца. Жизнь моя иссякает. Отвяжись от меня, бессердечный ублюдок! Мучай кого-нибудь другого! Сделай сегодняшний день поворотным!

Рыдания набегали так быстро, что ему перехватило горло спазмом. Коленопреклоненный, он позволил воде уносить свои слезы прочь. Прочь.