Итало перечитывал расшифровку несколько раз, отмечая отдельные слова и фразы. Он не хотел зря тревожить Винса с его неукротимым нравом. Он пока не был уверен, что «Винс» с магнитофонной ленты — это его Винс. Вот если бы он мог послушать саму запись, он сказал бы точно. Но у него был только машинописный текст.

— ...двадцать три тышши за неделю...

— ...держись подальше от этого, понял?..

— ...черта с два он знает... — говорил какой-то Винс.

Двадцать машинописных страниц таких обрывков позволяли предположить одно: какому-то Винсу на хвост сел некто, пользующийся услугами машинописного бюро. Теперь, скомандовал себе Итало, пора пошевелить мозгами.

Самый простой путь — показать Винсу и выяснить, не его ли офис прослушивается неизвестными. Колебания Итало в очередной раз уводили его от единственно возможного умозаключения: Хигарти решила подкрепить свою позицию за счет доказательств, полученных незаконным способом. Но ни в одном суде такие записи не признают доказательствами!

Итало позаботился, чтобы женщине, которая передала копию, хорошо заплатили. Он надеялся, что в следующий раз получит копию ленты, а не расшифровки.

Он вернулся к более злободневным проблемам. Но время от времени его мысли возвращались к этой головоломке, к неразгаданному кроссворду, предмету вроде бы теоретического интереса... И в очередной раз, просмотрев текст, Итало думал, что в экстремальных мерах нужды нет.

Это было еще одним неверным заключением.

— Болтовня, не имеющая отношения к нашему процессу. — Голос Эйлин звучал обреченно. Она подошла к окну, а Уинфилд села за ее стол.

— Ни один адвокат не рискнет назвать это бесспорным доказательством. Здесь нет ни одного слова, которое стоило бы показать нашей приятельнице Леоне Кэйн. Единственный интересный фрагмент — разговор в офисе в Монако, когда Винс расспрашивает База, каким образом проститутки разносят СПИД.

У Уинфилд был страшно несчастный вид.

— Давайте потянем еще месяц. Повсюду на пленках есть Ленора. Почему бы ей не подкинуть Винсу пару вопро...

— На этом закончим. — Силуэт Эйлин вырисовывался на фоне окна. — Вы ведь не собираетесь просить ее о таких рискованных вещах?

— Что страшного, если она задаст вопрос?

— Уинфилд, временами вы меня пугаете.

Повисла тишина. Уинфилд сидела за столом, Эйлин мерила шагами кабинет. Больше половины своего времени она проводила с маленьким Бенджи, что сильно отразилось на ее стиле одежды — низкие каблуки, простые блузки и юбки, гладкая прическа. Теперь она была похожа на домохозяйку-почасовика, а не на прежнюю блестящую молодую даму.

— О'кей, — сдалась Уинфилд. — Возьмем другой вариант: в свите Винса есть человек, еще помнящий лучшие времена, но сейчас втоптанный в грязь, как это может быть с врачом на службе у мафии. Это вам никого не напоминает?

— Вы надеетесь раздразнить База идеей социальной реабилитации?

— Нам не нужно будет просить его о многом. Один полезный медицинский разговор с Винсом у него уже состоялся. Пусть еще раз затронет эту тему.

Эйлин села напротив нее.

— Баз, каким я видела его последний раз, был похож на какого-то персонажа Гоголя, оплакивавшего старое пальто.

— Реабилитация, — задумчиво произнесла Уинфилд. — Реставрация. Реформация. Боже, сколько «ре». Самый низкий грешник жаждет реабилитации... Почему бы Базу не выступить с сокрушительным соло сверхлояльности?

— Поясните.

— "Винс, я должен сказать тебе ужасную вещь. Ты помнишь еще уголовное дело против твоих потаскух? А ты видел эту Эйлин Хигарти? Ты помнишь мою жену. Эйлин? Это она и есть!"

— Безумие.

— Уловка, обеспечивающая доверие, — хладнокровно парировала Уинфилд. — Винс благодарен за предупреждение. Баз заговаривает с ним о процессе. Наши маленькие игрушки все мотают на ус. И если Баз справится с ролью и ничем себя не выдаст, дело в шляпе.

— Вы надеетесь, что Баз способен сыграть какую-то роль? — горько рассмеялась Эйлин.

— Вы должны убедить его.

Вздох Эйлин был достаточно выразительным. От Уинфилд снова потянуло холодком. Эйлин опять вздохнула и заговорила:

— Уинфилд, ошибки, которые вы делаете, говорят о том, как мало вы понимаете в людях.

— Не стоит развивать эту мысль. Я уже слышала это от матери.

— Ну, конечно. Такая тоска, а? — Эйлин покачала своей изящной головкой. — Вы готовы бросить львам двух близких мне людей — Ленору и База. Постарайтесь вспомнить, что... — Она запнулась, и Уинфилд увидела, что ее глаза полны слез. — Вы ничего не знаете о Базе, — продолжала Эйлин. — Он абсолютно непредсказуем. Раздавлен. Я не запрещала ему приходить, но он совершенно не интересуется Бенджи. Он выбрал рулетку, и теперь «блэкджек» все больше приближает его к конечной цели в небытие. Он совершает самоубийство при помощи медленного яда.

— Есть быстрый способ — предательство по отношению к Винсу Риччи! — сердито выпалила Уинфилд.

— Я не хочу, чтобы он погиб! — Голос Эйлин взвился почти до визга. — Он больше меня не любит. Ладно. Но это не значит, что я хочу видеть его убитым!

— Попробуйте поговорить с ним! Посмотрите, как он реагирует. Самое худшее — он скажет «нет»! Но это путь к реставрации его личности! Он мог бы восстать из мертвых! А вы на что надеетесь? На божественный промысел?

Губы Эйлин сжались в узкую, отчаянную линию.

— Я не могу просить мужчину, так мало меня уважающего, о такой вещи.

— Трусость.

— Уинфилд, заткнитесь, ладно? Вы ничего не понимаете в людях.

— Самое худшее — он скажет «нет».

— У него большая практика по части «нет». — Эйлин опустила глаза. — Вы понятия не имеете, что это был за человек, когда мы поженились. Какой он был всего лишь пару лет назад. Что было между нами. И не имеете понятия, какой он сейчас. Он... он... развалина.

— Все равно — спросите его. Вы единственная, кто это может.

— Как он смотрит на меня... мертвыми глазами...

Уинфилд обошла стол и обняла Эйлин.

— Это его единственный шанс. И ваш тоже.

Никки Шан получил приказ: быть на пристани в шесть утра. Его подберет моторная лодка «Леди-дракон», разукрашенная бронзой и красным деревом. Он поднимется на борт и представится как Артур Дюмон (инициалы А. Д. — это подчеркивалось отдельно). Его будет ждать человек, инициалы которого В. С. Вот и все, что сказал ему Шан. Остальное — в его собственных руках. Это было чем-то большим, чем простое испытание — как если бы его забросили на глубину, не спрашивая, умеет ли он плавать. Утонешь или выплывешь — твое дело.

В пять тридцать его разбудила Банни. Все ее движения теперь приобрели скользящую изысканную плавность, свойственную Николь. Она причесывалась, как Николь, высоко поднимая волосы и закалывая их сзади шпильками. Она носила такие же длинные узкие юбки с разрезом, сшитые для нее Николь. Она говорила мягко, мелодично, приглушенным голосом. И так же, как Николь, обращалась со своими «мужчинами» — Ником, Лео и Лао — как с инопланетянами. Их встречали, обслуживали и забавляли — проворно и молчаливо, отвечая веселым щебетом на редкие обращения или вопросы.

Только Никки огорчала эта перемена. Лео и Лао воспринимали все как должное. Как естественное право — быть постоянным объектом хлопот и забот. Возможно, Лео и имел такое право на ближайшие несколько лет, что же касается отца — Никки никогда раньше не обращал внимания на то, как подчиненно ведет себя Николь по отношению к Шану, пока Банни не начала подражать ей.

Он стоял на берегу и смотрел на приближающуюся лодку с заглушенным мотором. На борту красовалась картинка из старого мультика и надпись «Леди-дракон». Лодка, почти не производя шума, остановилась у причала. Молодой человек с сигарой во рту протянул руку Никки и помог подняться на борт. Снова приглушенно забулькал мотор.

— Бакстер Чой[81], — представился молодой человек с круглым, лунообразным лицом.